У Вани вьются волоса.
'Укрой от темной ночи!'
– 'А самоварчик надо греть?'
– 'Пожалуй'… Ни минутки
Не могут гости посидеть:
У них и смех, и шутки,
Задеть друг дружку норовят
Ногой, рукой, плечами,
И так глядят… и так шалят,
Чуть отвернись, губами!
То вспыхнет личико у ней,
То белое, как сливки…
Поели гости калачей,
Отведали наливки:
'Теперь уснем мы до утра,
У вас покой, приволье!'
– 'А кто вы?' – 'Братец и сестра,
Идем на богомолье'.
Он думал: 'Врет! поди сманил
Купеческую дочку!
Да что мне? лишь бы заплатил!
Пускай ночуют ночку'.
Он им подушек пару дал:
'Уснете на диване'.
И доброй ночи пожелал
И молодцу и Тане.
В своей каморке на часах
Поддернул кверху гири
И утонул в пуховиках…
Проснулся: бьет четыре,
Еще темно; во рту горит.
Кваску ему желалось,
Да квас-то в горнице стоит,
Где парочка осталась.
'Жаль не пришло вчера на ум!
Да я пройду тихонько,
Добуду! (думает Наум)
Чай, спят они крепонько,
Не скоро их бы разбудил
Теперь и конский топот…'
Но только дверь приотворил,
Услышал тихий шепот:
'Покурим, Ваня!'- говорит
Молодчику девица.
И спичка чиркнула – горит…
Увидел он их лица:
Красиво Ванино лицо,
Красивее у Тани!
Рука, согнутая в кольцо,
Лежит на шее Вани,
Нагая, полная рука!
У Тани грудь открыта,
Как жар горит одна щека,
Косой другая скрыта.
Еще он видел на лету,
Как встретились их очи,
И вновь на юную чету
Спустился полог ночи.
Назад тихонько он ушел,
И с той поры Наума
Не узнают: он вечно зол,
Сидит один угрюмо,
Или пойдет бродить окрест
И к ночи лишь вернется,
Соленых рыжиков не ест,
И чай ему не пьется.
Забыл наливки настоять
Душистой поленикой.
Хозяйство стало упадать -
Грозит урон великой!
На счетах спутался не раз,
Хоть счетчик был отменный…
Две пары глаз, блаженных глаз,
Горят пред ним бессменно!
'Я сладко пил, я сладко ел,-
Он думает уныло,-
А кто мне в очи так смотрел?…'
И всё ему постыло…
