вспомнить имена персонажей (героиню он просто обозначает как 'дочь').
Вероятно, во время подготовки варианта окончания пьесы, предназначенного для исполнения в бенефис Эльслер, в текст ЦР были внесены некоторые изменения. В явл. 2 в речах Итальянца и Кочергина были зачеркнуты упоминания Наполеона. Эльслер имела репутацию бонапартистки; к тому же распространенная во французской прессе легенда о тайной связи Эльслер с рано умершим сыном Наполеона герцогом Рейхштадтским могла возбудить мысль о 'бестактности' упоминаний Наполеона во время бенефиса балерины. Изъята была и реплика Итальянца: '…нога сломай Тальони… ну, куда без ноги годится Тальони…' (см. выше, с. 132). Упоминание о сломанной ноге, без которой никуда не годится балерина, очевидно, тоже было признано неуместным. В нескольких случаях вместо статуэтки Тальони упоминалась статуэтка Фанни. Все эти изменения были произведены небрежно и непоследовательно.
На этом же этапе работы над водевилем на специальном листе в конце рукописи был вклеен новый вариант куплета Итальянца из явл. 12 (см. выше), в котором было дано более распространенное изложение мысли об успехе статуэток Эльслер и Тальони (см.: Другие редакции и варианты, с. 570--572).
Есть, однако, обстоятельство, противоречащее предположению о том, что новый вариант куплета был создан тогда же, когда Некрасов приписал к водевилю другой конец. Дело в том, что в куплет, находящийся на дополнительном листе, включена строфа, в которой упоминается статуэтка Клодта 'Античная лошадь'. Упоминание этой статуэтки меняет юмористическую концепцию концовки куплета. В варианте 'Текущего репертуара' комический образ концовки был заключен в словах: 'Меньше взять нельзя по чести За таких больших людей'. Это место куплета соответствовало объяснению, которое давал Итальянец Кочергину относительно цены статуэтки: для него 'большой человек' -- тот, на которого истрачено больше материала -- гипса; он и стоит дороже. Последние строки куплета: 'Я
В рапорте цензора М. Гедеонова, поданном вместе с экземпляром пьесы в Контору императорских театров, содержание водевиля было предельно упрощено и обесцвечено: 'Актер переряжается в разные костюмы, и никто не узнает его'. Подобное содержание не возбудило возражений. 29 июля 1841 г. Дубельт скрепил рапорт цензора резолюцией: 'Позволяется' (ЦГИА, ф. 780, оп. 1, No 46, л. 74 об.-- 75, опубликовано: ТН, с. 195-196).
Первая постановка 'Актера' состоялась 13 октября 1841 г. на сцене Александрийского театра в бенефис Н. В. Самойловой 1-й. Роль Стружкина исполнял В. В. Самойлов, Кочергина -- П. И. Григорьев 1-й, оба острохарактерные актеры. На полях списка действующих лиц в ЦР имеются режиссерские пометы об исполнителях.
Водевиль пользовался большой популярностью и вошел в число наиболее долговечных произведений этого жанра. Он продержался в репертуаре до 1863 г., исполнялся на сценах Большого, Александрийского и Михайловского театров.
В 1928 г., к пятидесятилетию со дня смерти Некрасова, в Государственном театре юных зрителей (17, 18 и 19 января) были поставлены пьесы Некрасова 'Актер' и 'Осенняя скука' (постановка Б. Зона, музыка И. М. Стрельникова, декорации Б. Бейера).
Появление 'Актера' было замечено критикой. В. Г. Белинский в 'Отечественных записках' (1841, No 11) изложил содержание водевиля, объяснив все движение его сюжета стремлением Стружкина доказать, 'что актер не шут площадной, а артист' (Белинский, т. V, с. 503). В. С. Межевич в 'Северной пчеле' (1841, No 246) воспользовался случаем, чтобы свести счеты с литературными недругами своего издания. Он обвинил Некрасова в присвоении сюжета водевиля Монье 'Импровизированная семья' и задел Ф. А. Кони, заявив, что его водевили неоригинальны. Некрасова возмутил выпад Межевича, и он испытал желание опровергнуть его клеветнические обвинения. В ноябре 1841 г. он писал Ф. А. Кони: 'Вчерась только я прочел в 'Пчеле' брань своему 'Актеру'. Мерзавец Межевич опять кругом наврал и может быть уличен ‹…› Франц‹узского› вод‹евиля› я в глаза не видал, да и наз‹ван› он
'Актер' произвел впечатление на серьезных литераторов и деятелей театра. Во всяком случае, в произведениях Писемского и Островского можно усмотреть отзвуки этой пьесы. В написанном в 1851 г. рассказе 'Комик' А. Ф. Писемский изобразил столкновение актера с дворянами -- 'любителями' театра, претендующими на утонченный вкус, но равнодушными к искусству и глядящими на Гоголя как на автора фарсов, а на актера-комика как на шута. Любопытная особенность сюжета рассказа -- сочетание в нем мотива оскорбительного барского высокомерия и попытки комика 'проучить' господ с эпизодом выступления барыши и Фанни с балетным номером качучи -- дает основание предположить, что в рассказе Писемского отразилось впечатление от спектакля, в котором 'Актер' исполнялся со вставным номером качучи.
Мотивы третирования дворянами артиста как шута и мистификации актерами богатых обывателей содержатся в комедии 'Лес' (1871) Островского. В другой пьесе того же автора -- 'Последней жертве' (1878) -- можно отметить перекликающийся с 'Актером' Некрасова мотив интриг ростовщика-татарина, устраивающего браки своих должников -- мотов и волокит с богатыми невестами. В пьесах Некрасова и Островского совпадают реплики: 'Про невест наводим справки, Как стакнемся с женихом. От булавки до булавки Всё приданое сочтем' (см. выше, с. 128); 'Аль ты свадьбы-то смотришь, как мы, грешные? Мы так глаза-то вытаращим, что не то что бриллианты, а все булавки-то пересчитаем'
С. 116--117.
С. 121.
С.
С. 123--125.
С. 132--135.
Белинский, поясняя понятие 'беллетристика', использовал факт популярности подобных статуэток: '…беллетристика относится к искусству, как статуйки для украшения каминов, столов, этажерок и окон, бюстики Шиллера, Гете, Пушкина, Вольтера, Жан-Жака Руссо, Франклина, Тальони, Фанни Эльслер и проч. относятся к Аполлону Бельведерскому, Венере Медической и другим памятникам древнего резца…' (Белинский, т. IV, с. 148--149).