получила возможность рационально их использовать, может, повторяю, в настоящее время показаться странным. Для XX, как и для XIX в., наше недоумение, естественно, правильное, для XVIII в. оно было бы не совсем правильно, а для XVII и XVI вв. — и совсем неправильно. Тогда Индия была много богаче тех земель, которые были открыты к западу от Европы.
Относительная ценность, придаваемая современниками каждому из новых морских путей в отдельности, была ясно выражена в следующем акте. Когда после первого путешествия Колумба в Португалии пришли к заключению, что открытая им Индия во всяком случае не та Индия, которую искали европейские мореплаватели, а какая-то другая страна, гораздо менее богатая, то по настоянию португальского правительства в 1494 г. было заключено соглашение, явившееся одним из стержней дальнейшей дипломатической истории Европы.
По тордесильясскому договору, заключенному представителями Испании и Португалии и утвержденному Римским Папой Александром VI Борджа, устанавливался следующий раздел земного шара. Демаркационная линия проходила в Атлантическом океане, к западу от островов Зеленого Мыса, по меридиану, на протяжении свыше 200 км, примерно вдоль 50° западной долготы. Если взять линию, отступающую примерно на 30 морских миль к западу от Африки у Зеленого Мыса, все дальнейшее на запад, что будет найдено, весь Атлантический океан, все земли, которые уже были открыты — имелись в виду открытия Колумба — или которые еще не открыты, принадлежат Испании. Все, что будет открыто из неведомых земель к востоку от этой линии, — Португалии. Договор, следовательно, исключал из права владения какие бы то ни было державы, которые могли бы впредь выступить на поприще открытий. И французы, и англичане, и немцы были заранее лишены права владения любыми странами, которые могли быть открыты в будущем.
Мы теперь можем рассматривать этот документ как лишенный какой-либо внутренней убедительности, т, е. как его рассматривал уже в XVI в. французский король Франциск I, заявляя, что раз Папа не уполномочен праотцом рода человеческого Адамом распоряжаться земным шаром, то и он, такой же прямой потомок Адама, не считает себя связанным Тордесильясским договором. Эта шутка, конечно, любопытна в том отношении, что она как бы подсказывает постановку вопроса, почему, в самом деле, данный договор не превратился сразу, как это произошло лишь в конце XVI и в XVII в., в пустейшую бумажонку?
В старой историографии и вплоть до XIX в, можно найти (например, у Модеста Лафуэнте) утверждение, что авторитет Римских Пап еще в XVI в. был так могуч, что стоило Александру Борджа поделить землю, чтобы вся христианская Европа ему повиновалась. Такие комментарии вздорны. Ведь речь идет о знаменитом Борджа, прославившемся нарушением чуть ли не всех без исключения статей уголовного уложения. Это он, между прочим, пригласил однажды 11 своих кредиторов на обед, отравил их всех и на этом покончил свои долговые обязательства. Говорить о чувствах благоговения, которые он внушал своей пастве, едва ли состоятельно.
Почему же договор соблюдался? После открытия морского пути в Индию и упадка значения Венеции в нем были заинтересованы обе крупнейшие морские державы — Португалия и Испания. А когда в 1580 г. Филипп II Испанский захватил португальский престол и к нему перешли все португальские колонии, то он и оставался владыкой заокеанских путей до тех пор, пока реальная сила была на его стороне.
Если сформулировать в дипломатических терминах требование, которое европейская экономика выдвигала в XV] в., то можно сказать, что оно состояло в отмене Тордесильясского договора. А так как главный, если не единственный, способ добиться поставленной цели заключался в ниспровержении испанского господства, то к этому и была направлена вся энергия соперников Испании. Борьба продолжалась 100 лет; когда же цель была достигнута и испанское могущество было сломлено Англией, Тордесильясский договор фактически утратил всякую силу задолго до официальной его отмены в 1777 г.
Анализируя историю колониальной политики в связи с развитием международных отношений, мы определяли предпосылки упорной и сильнейшей конкуренции, возникшей в XV в. между различными странами, в то время как буржуазная идеалистическая историография почти совершенно игнорировала ее экономические истоки.
В действительности экономический интерес стоял здесь на первом месте. Мадрид завидовал Лиссабону: как будто оказывалось, что Тордесильясский договор 1494 г. был выгоднее португальцам, чем испанцам, торговля с индийцами выгоднее, чем овладение землями Нового Света. На некоторое время интерес к Новому Свету поостыл, но, когда испанец Бальбоа в 1513 г. перешел через Панамский перешеек и открыл Тихий океан, тогда окончательно сообразили, что земной шар несравненно больше, чем полагал Колумб, и что, разве только переплыв еще и этот совсем никем до той поры не подозревавшийся новый океан, можно добраться до Индии, идя западным путем. Правда, португальцы дошли до нее гораздо более коротким путем, восточным, вдоль Африки. Но значит ли это, что их монополия распространяется на все пути, ведущие к Индии, и, главное, к богатейшим индонезийским островам? Вопрос приобрел для Испании большое экономическое значение. И тут-то выступил со своим оригинальным предложением Фернандо Магеллан[6].
Себастьян Кабот[7], акклиматизировавшийся в Англии итальянец, человек, всей душой переживавший охватившую тогда очень многих деятелей страсть к новым, неизведанным путям, сказал как-то в высшей степени характерные слова «о великом пламени желания совершить что-нибудь замечательное».
Далекие и опасные географические экспедиции финансировались, как правило, осторожными и алчными политиками с холодной головой и холодной душой, вроде Фердинанда Католика или Елизаветы Тюдор[8], или столь же сухо и точно высчитывавшими свои прибыли амстердамскими, мадридскими или лиссабонскими банкирами и лавочниками, а пускались в беспредельные океаны и складывали там свои буйные головушки часто люди совсем другого склада, удальцы, в которых не всегда разберешь, что их больше всего привлекало — золото, или опасности, которые нужно преодолеть, чтобы до этого золота добраться, или, помимо золота, жажда все новых и новых впечатлений, или привычка жить не в тех условиях, в каких живут все, а в каких-то вечно новых, вечно меняющихся кадрах непрерывно развертывающейся занимательной сказки, в которую они превратили свою жизнь.
В истории географических открытий поиски пряностей, стремление добраться до заветных земель, изобилующих экзотическими и вместе с тем реальными богатствами, занимали, как говорилось, очень большое место. Но пряностями славилась не только Индия, а в еще большей мере Молуккские острова на Тихом океане.
Молуккские острова в старые годы гораздо чаще назывались «островами пряностей». Англичане и теперь чаще всего называют их так (Spice Islands). Действительно, португальцы, впервые их открывшие в 1512 г., были поражены колоссальным количеством пряностей, выращиваемых на Молуккских островах с удобными и многочисленными бухтами, обильной и превосходной питьевой водой, роскошной растительностью.
Пряности в те первые времена проникновения европейцев в тропические и субтропические страны считались, конечно после драгоценных металлов, самой богатой находкой для купца и морехода в этом новооткрытом мире. И дорогая цена этих пряностей, обусловливаемая огромным спросом на них в Европе, где они раньше были неизвестны, их портативность, что было так важно тогда при скудных размерах торговых кораблей, — все это заставляло искать пряностей почти с таким же жаром, как золотых россыпей или серебряных рудников. Мускус, амбра, перец, кардамон, мускатный цвет и мускатный орех, ваниль, шафран, лавровый лист, имбирь, куркума, корица — все это в самом лучшем качестве и в колоссальном количестве добывалось на Молуккских островах. Тут не было всех сортов перца, например того, который потом, много позже, добывался во Французской Гвиане (кайенский сорт), не было некоторых разновидностей пряной растительной коры, которые найдены были в Индии, но зато были такие сорта других пряностей, которых нигде, кроме как на Молуккских островах, найти было нельзя.
В Португалии, в Испании, во всей Европе именно впервые после открытия Молуккских островов много разговоров было о новом неожиданном богатстве, привалившем португальскому королю и португальскому купечеству. Молуккские острова должны были вознаградить за обманутые надежды на золотые горы. В Испании очень завидовали успеху конкурента. И вдруг молодой испанский король Карл V получает известие, что еще есть такая комбинация, при которой весьма возможно либо отбить вовсе у португальцев их новую
