в 1815 г. — около 5 тыс., а после восстания 1826 г., по подсчетам 1830 г., их осталось 700 человек! В 1861 г. их уже числилось всего 18 человек. Последний из них умер в 1861 г. Истребление было закончено.
На острове Тасмания население легче было сосчитать, чем на колоссальном Австралийском континенте с его долго недоступными европейцам лесистыми недрами, и мы никогда уже не узнаем, сколько австралийцев жило там в тот момент, когда англичане начали селиться в стране. Одни европейские исследователи (как Фрейсине) дают предположительную общую цифру в миллион с лишком (1100 тыс. человек). Другие (подавляющее большинство этнографов) находят эту цифру фантастической и утверждают, что если австралийцев было в пять раз меньше, чем утверждает Фрейсине, то и это еще слишком много. К началу XX столетия их уже числилось около 50 тыс. человек, и число это быстро уменьшалось с каждым годом.
То же самое происходило и на островах Полинезии, где европейцы начинали селиться вплотную. Малайские племена и родственные им разнообразные ветви австралийских и островных этнических групп, оказавшись, повторяем, экономически ненужными европейцам, не заняли своего места в производственном процессе ни как африканцы — незаменимая рабочая сила на плантациях обоих полушарий, ни как северные канадские индейцы — охотники, доставлявшие французским и английским торговцам драгоценные меховые шкурки.
И в эпоху первоначального накопления, и в эпоху промышленного капитала одним из ближайших последствий европейской колонизации всегда и всюду было истребление ненужных для хозяйственных целей аборигенов, искоренение их всеми способами — и ружейной пулей, и отравленной водкой, и переселениями их в голодные и болотистые места, и систематическими ограблениями их жилищ. И в данном процессе ни малейшей разницы между европейцами ни один сколько-нибудь добросовестный историк уловить не в состоянии; англичане действовали в Тасмании и Австралии, испанцы — в Мексике, Перу и на острове Куба, французы — в Новой Каледонии, португальцы — почти во всей Бразилии и т. д.
Коренное население уцелело там (и только там), где оно было нужно европейскому капиталу либо как рабочая сила, либо как потребитель ввозимых товаров.
Интересно отметить, что, по единодушному утверждению европейских миссионеров и путешественников, соприкосновение с европейцами в первые же десятилетия круто изменяло к худшему характер первобытных островных и австралийских племен: доверчивость, добродушие, характерные для племен, живущих в условиях первобытно-общинной стадии развития, исчезали, возникала подозрительность и ненависть к жестоким и жадным пришельцам.
Первые путешественники, посетившие эти места (вроде острова Таити), — Кук и Бугенвиль — отзываются об австралийцах с восторгом, а люди, видевшие их всего лет 30–40 спустя, подчеркивают их резко отрицательное отношение к европейцам.
Между началом 70-х годов XVIII в. и первыми годами XIX в. прошли годы, когда коренные жители успели ознакомиться с тем, что такое белые цивилизаторы, и разительная перемена в их отношении к европейцам объясняется именно этим близким знакомством.
Очерк пятнадцатый
Французские колонии и вопрос о работорговле накануне революции. Плантаторы и рабы в эпоху революции. Законодательные собрания эпохи революции и вопрос о рабстве. Восстание Туссена-Лувертюра на острове Сан-Доминго. Новая французская буржуазия и ее колониальная политика. Поход генерала Бонапарта в Египет. Наполеон и его тактика в борьбе с Англией. Континентальная блокада и сокращение импорта в Европу
Война за независимость в Северной Америке имела громадные последствия для истории колониальной политики европейских государств и в частности Франции.
После долгих прелиминарных переговоров и соглашений окончательный мирный трактат, окончивший войну Соединенных Штатов за независимость и сопряженную с ней войну Франции, Испании и Голландии против Англии, был подписан в Версальском дворце 3 сентября 1783 г. Этим миром Англия признала себя побежденной в первый раз за всю свою историю. Она не только должна была признать независимость Соединенных Штатов, не только вернула Испании Флориду, отнятую в 1763 г., и остров Минорку на Средиземном море, не только отдала Голландии те ее фактории, которые раньше захватила у нее в Индии, кроме Негапатама на Коромандельском берегу, но и вернула французам Пондишери, Карикал, Маэ, — словом, все захваченное во время войны, и, сверх того, острова Табаго и Сент-Лючия в Малой Антильской группе.
Вопрос о рабовладении несколько оживился во Франции в самые последние годы перед революцией 1789 г., и оживился именно в связи с занимавшим всю Европу грандиозным развертыванием восстания в Северной Америке. Как в Америке, где крупные землевладельцы-плантаторы заставили Филадельфийский конгресс вычеркнуть в 1776 г. из Декларации независимости все, что касалось рабства, и Джефферсон, представитель фермерского и городского элемента, должен был подчиниться, точь-в-точь так же плантаторская буржуазия французских колоний Сан-Доминго, Мартиники, Гваделупы, Гвианы и т. д. в Америке, Маскаренских островов в Индийском океане, а также богачи работорговцы Нанта и все, кто был связан с работорговлей и с колониальной продукцией и торговлей, свели к нулю все попытки публицистов и «философов» поставить перед обществом, к которому они обращались, вопрос о рабах. Только один аббат Репналь догадался, что единственная надежда невольников — это полагаться на самих себя, на восстание против угнетателей, когда оно станет возможным. Но и он сбивается с этой позиции и впадает в гуманную декламацию, рассчитанную на смягчение плантаторских сердец.
Оба министра Людовика XVI, с именами которых связываются две неудавшиеся попытки предупредить надвигающуюся революцию «реформами сверху», как Тюрго, так и Неккер, были противниками рабства, и оба ровно ничего не сделали и даже не пытались сделать для освобождения рабов или хотя бы даже для прекращения или ослабления работорговли, так неслыханно обогащавшей крупную буржуазию города Нанта. Уже будучи в отставке и следя за американскими событиями, Тюрго говорил, что, пока рабы не освобождены, не может в этом новообразующемся государстве укрепиться хорошее общественное устройство; но и освобождать рабов он считал возможным с крайней постепенностью, К тому же он больше размышлял об освобождении американских негров, a не тех невольников, кто порабощен был во французских колониальных владениях. Что касается Неккера, то он тоже предавался либеральным размышлениям не тогда, когда был у власти, т. е. не в 1777–1781 гг., а тогда, когда на досуге, после своей вынужденной отставки, старался осчастливить человечество разными великодушными и гуманными советами и пустился писать назидательные книжки и брошюры. Впрочем, его либерализм даже и в этом безвредном виде отличается необыкновенной умеренностью. В своей книге «Об управлении финансами», вышедшей в 1789 г., он признает, что производство и торговля сахаром, кофе и торговля другими колониальными товарами обогащает нацию и государство, и перед этим фактом автор подавляет свой либеральный вздох по поводу того, что приходится держать в рабстве полмиллиона человек, да еще подбавлять к этой цифре ежегодно в среднем по 20 тыс. новых рабов, похищая или покупая их в Африке и перевозя в американские колонии. Как же быть? Неккер недаром пробыл целых четыре года в министрах, он и тут отделывается чисто канцелярской отпиской и все дело с этой отпиской «кладет под сукно»: рабов, вообще говоря, освободить следует, но делать это нужно не одной какой-нибудь стране, а непременно всем разом по общему соглашению, чтобы не создавать неравенства условий продукции в колониях в ущерб интересам той державы, которая имела бы неосторожность первой освободить своих рабов. А пока этого общего согласия нет, пусть все остается по-старому.
Даже знаменитый публицист и философ Кондорсе, выпустивший в 1781 г. свою брошюру «Размышления о рабстве негров», выдержавшую затем повторное издание в 1788 г., тоже не советует сразу освободить всю массу невольников, хотя он и является решительным врагом рабовладения и считает этот институт позором и преступлением. Кондорсе и некоторые другие представители освободительных и
