плавильные и оружейные заводы, уже с каждым годом все более и более налаживалась доставка неисчерпаемого сырья с Урала, воспитывались кадры обученных мастеров и рабочих 'пушкарского промысла', и медь перестала быть такой драгоценностью, как в дополтавский период.
Таковы итоги этого первого пятилетия (1700–1705 гг.) войны.
Мы видим грандиозно развертывающуюся картину военных действий, в которых еще не готовая к трудным операциям, обучающаяся, но еще не вполне обученная новая русская армия борется, и борется очень упорно, против считавшейся тогда первоклассной шведской армии. Поражения и успехи чередовались, но конечный результат поразителен: все, кроме Финляндии, шведские прибалтийские провинции (более богатые, чем сама Швеция) переходят в русские руки. Ингрия, Эстляндия, Ливония отняты у шведов, их лучшие крепости: Нотебург (Орешек), Дерпт (Юрьев), Нарва (Ругодев или Ругодив) возвращены России, так же как Ивангород и Копорье. Нева становится русской рекой, и на ней уже быстро растет новый русский порт и новая столица, уже основано адмиралтейство, и там уже усердно служит в свободное от других своих занятий время очень одобряемый другими рабочими за физическую силу и добросовестность 'Петр Михайлов, корабельный мастер'.
Постройка пристаней, постройка судов, расширение работы на верфях — все это не прекращается ни на день, и в разгаре дипломатической переписки Петра по подготовке военных действий в Эстляндии, Ливонии и Курляндии и как раз между посланием Петра к прусскому королю Фридриху I и к французскому королю Людовику XIV мы встречаем скромную расписку от 13 февраля 1704 г. в ведомости о выдаче жалованья адмиралтейским работникам: 'Корабелному мастеру Петру Михайлову триста шездесят шесть рублев. Принел (sic. — Е. Т.) росписался'. Петр получал свою заработную плату строго по расценке, установленной тарифом для мастеров, 'изучившихся во окрестных государствах карабельному (sic. — Е. Т.) художеству'.[80] Он недаром получал свои триста шестьдесят шесть рублей в год: иностранные специалисты считали Петра искуснейшим из корабельных мастеров, работавших на петербургских верфях.
20
Основание Петербурга, укрепление Кроншлота, быстрая застройка нового города, верфи, кипучее судостроение — все это очень беспокоило и раздражало стокгольмское правительство, видевшее, что русские смотрят на свои прибалтийские завоевания очень серьезно и вовсе не намерены легко от них отказаться.
В Швеции учитывалось и то, что Карл XII, бросив Прибалтику почти на произвол судьбы, в то же время требует боеприпасы себе, в главную армию, воюющую в Польше, а в Прибалтике давно уже ощущаются потери, понесенные в эти годы именно артиллерией.
С конца 1705 и начала 1706 г. война вступает в свой новый фазис. Несмотря на блестящую русскую победу под Калишем, Август бежал в Саксонию.
Карл XII, собираясь вторгнуться в наследственное владение Августа курфюршество Саксонское, делает попытку осадить русскую армию в Гродно и там ее уничтожить. Опасность все ближе и ближе придвигается к России.
Начиная с гродненской операции и даже до завоевания Саксонии Карл уже имеет в виду обеспечение тыла и постепенную подготовку нашествия на Россию. Петр и его генералы заняты выработкой плана действия на случай вторжения.
1706–1707 годы проходят с обеих сторон в зондированиях почвы и приготовлениях. Необходимо было встретить подготовляемое вражеское нападение на Россию во всеоружии, стянув к угрожаемой западной границе возможно больше сил, и в то же время не снимать войск с Прибалтики, ни за что не отказываться от своих прибалтийских приобретений. Не отдавать врагу Прибалтику — это забота о будущем русского народа, а не пустить врага в Москву — это спасение России в настоящем.
Но, говоря о военных действиях в 1705–1706 гг., мы не должны ни на минуту забывать, что в это самое время на юге продолжалось вспыхнувшее в июне 1705 г. громадное восстание в Астрахани, на Тереке, в Красном Яру, в Царицыне, и царские воеводы долго не могли с ним ровно ничего поделать.
Астраханское восстание временно прервалось тем, что астраханцы потребовали обещания полного прощения, — и царь пошел на это.
'Просительной грамотой' Петра было достигнуто в данном случае самое главное: 'фельдмаршал Шереметев, который против оных бунтовщиков отправлен был, возвратился и идет с поспешением паки в Польшу, и уже передовые его пришли в Вязьму'. Петр приказал по случаю изъявления астраханцами покорности 'для той радости' в разных частях действующей армии 'из пушек и ружья трижды палить'. Положение тогда было такое, что эта радость царя вполне понятна. Астраханское восстание было одним из крупнейших и грозных напоминаний властям со стороны эксплуатируемой массы и прежде всего — крепостного крестьянства.
Петр не мог не согласиться в тот момент на 'простительную грамоту', которая, конечно, не несла восставшим никакого исправления бед и облегчения нужд, но освобождала новую войсковую часть для действий против собиравшегося со временем вторгнуться в Россию внешнего неприятеля. Во всяком случае сил у астраханцев еще было достаточно для длительного и стойкого сопротивления.
Петр был так счастлив «улажением» астраханского дела, что писал 21 февраля князю Репнину, говоря об этой новости, как о лучшей победе: 'Iбо сие дело путчей виктории равнятися может, здесь i в протчих местех о том по благодарени богу стреляно'. Это он говорил о продолжающихся салютах по поводу Астрахани.[81] 22 февраля Петр принял делегацию от восставших: 'Астраханцы сюда приехали, которые с просителною грамотою отпущены паки в Астрахань'.[82] Петр подписал эту грамоту, отдал ее делегатам, которые тотчас и уехали с ней обратно в Астрахань. Их было десять человек.
Петр и дальше следит, чтобы ничем не нарушалось 'доброе согласие' с астраханцами. '…для бога осторожно поступайте и являйте к ним всякую склонность и ласку, и до которых присланных их дела нет, то их свободно назад к ним отпускайте, а буде которых отпустить за чем невозможно, то изволте их за учтивым присмотром иметь при себе на свободе и казать к ним ласку…' Петр «удивляется», что Шереметев снова спрашивает, что делать с 'зачинателями и заводчиками' восстания, т. е. с инициаторами всего дела. Царь подтверждает, что и на них тоже распространяется 'простительная грамота': 'И всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать…'[83]
Это замирение, впрочем, продолжалось недолго, и астраханское восстание после краткого перерыва вспыхнуло вновь. Дело дошло до сражения, в котором астраханцы были побеждены, и город окончательно занят царским войском. Но и тут сказалось особое положение, с которым не мог не считаться Петр: одних постигли жестокие кары: «заводчики» были колесованы, 73 человекам — отсечены головы, 212 — повешены, 45 — умерли от пыток; другим, например конным стрельцам, велено было 'отдать ружье и выслать их на перемену их братьи в Санктпитербурх, сказав, чтоб за такую милость вины свои заслужили'. Точно так же избавились (кроме «заводчиков», которых 'за добрым караулом' послали в Москву) от суда и казни все астраханские, черноярские и красноярские служилые люди, которым велено было идти в Смоленск. При этом 'про ружье сказать им, астраханцом, что отдано будет им в Смоленску, а ныне для того не отдано, чтоб з дороги не розбежались'. И 'гулящих людей' 'тоже поверстать на службу' и дать им ружья, 'ежели ружья будет издоволно'. «Протчих» отдать калмыкам за караул или 'перекрепя в колоды', из Астрахани вывести в ближайшие московские города.[84]
Так закончилось астраханское восстание.
Заметим, что жестокий розыск, который долго чинил астраханским стрельцам Федор Ромадановский, привел следователей к совершенно твердому убеждению: решительно ничего общего со шведами у астраханского восстания не было, никаких 'повелительных к бунту писем' ни от шведов, ни от 'иных государств' они не получали. 'А стал у них тот бунт за немецкое платье, за бороды и за веру'. Допрашиваемые, конечно, говорили только о ближайших поводах, а о глубоких социально-экономических корнях движения их если и спрашивали, то ответов не записывали. Но во всяком случае ясно одно: ни малейших сношений с внешним врагом восставшие не имели.[85]
