Сочинения. Том 2

(gabarriers), требовавших увеличения заработной платы [42]. В ноябре возобновилась стачка портных. Муниципалитет предложил командиру национальной гвардии разгонять сборища рабочих вооруженной силой, а депутации, пришедшей просить позволения собраться, было отказано со ссылкой на «закон 17 июня 1791 г.», т. е. закон Ле Шапелье [43].

Тогда же, осенью 1792 г. и зимой 1792/93 г., волновались я рабочие большой веревочной мастерской Руссо (как впоследствии показывал их хозяин, жалуясь на стачку в январе 1794 г. и прибавляя, что уже 16 месяцев рабочие нарушают законы) [44].

Так, спокойствие не водворялось в рабочей среде в Бордо. Закон о максимуме, как увидим в свое время, подлил масла в тлевший огонь.

Временное отсутствие безработицы и скопление рабочих в одном месте (в портах) сделали таким образом возможными стачки в Марселе и Бордо в 1791–1792 гг.

Оба эти условия встретились и на берегу Йонны среди рабочих, сплавлявших лес в Париж. В департаменте Йонны произошел чуть не вооруженный бунт рабочих, сплавлявших лес. Дело в том, что этот сплав производился подрядчиком по заказу парижского муниципалитета. При всей небрежности и неаккуратности расплаты муниципалитета с рабочими вообще (о чем речь еще будет впереди) в данном случае и подрядчик, и рабочие могли быть вполне уверены, что деньги будут им уплачены аккуратно и полностью, так как передача леса делалась лишь по получении денег. Работа была поэтому весьма завидная и редкая в годину безработицы.

Но рабочие, занятые этим делом, находили заработную плату слишком скудной. Положение подрядчика было, однако, весьма выгодно именно вследствие огромного перевеса предложения рабочего труда над спросом. Тогда рабочие, служившие у него, начали с того, что силой противились работе вновь приглашаемых лиц, причем дело доходило до массовых побоищ, и хозяин обращался к полиции, прося оградить его право приглашать тех рабочих, каких он найдет нужным [45]. Это побоище было как бы предвестником надвигавшихся серьезных беспорядков. В конце марта 1792 г. рабочие, занятые сплавом леса и составлявшие большую часть населения [46] четырех общин (Coulanges, Lucy, Crain и Mailly-le-Chateau), потребовали сообща прибавки платы. Они силой заградили реку, воспрепятствовали отправке леса в Париж и воспретили всем вообще рабочим, работающим на реке, продолжать работу. Они бросились затем на подоспевшую стражу, на отряд национальной гвардии, и обезоружили солдат. Один из поставщиков леса еле спасся от ярости рабочих, а дом его был разгромлен. В конце концов, впрочем, гвардия осталась победительницей, при помощи самых решительных мер порядок был восстановлен, и те, кого местные власти признали зачинщиками, были арестованы [47].

Едва лишь получив известие об этих событиях, министр внутренних дел (Ролан) в тот же день обратился с письмом на имя председателя Законодательного собрания. Он сообщает между прочим, что эти рабочие, сплавляющие лес из департаментов Йонны и Ньевра, уже давно неспокойны и уже не раз администрация просила высшее правительство принять меры к ограждению порядка. Но ничего не помогало: добиваясь увеличения платы, рабочие затрудняли отправку леса. Была сделана попытка удовлетворить их, и лесоторговцы согласились на увеличение платы, но Ролан не уверен, прекратятся ли из-за уступки эти продолжительные беспорядки [48]. Движение затихло. Министр передал дело собранию, и этим все кончилось. Он пишет обо всем этом деле но так, как писал об аналогичных происшествиях несколько месяцев спустя, во второе свое министерство. Здесь мы подходим к моменту, когда рабочим суждено было сыграть политическую роль.

Чтобы понять эту роль, необходимо обратиться от рабочих провинции к положению и настроению рабочих столицы. Но раньше, чем это сделать, нужно отметить еще одно явление, которое при всей своей исключительности не может быть обойдено молчанием.

2

До сих пор речь шла о стачках, затевавшихся в больших портовых городах и на берегу реки, по которой сплавлялись громадные партии леса, и имевших целью повышение заработной платы, а также о попытках сократить конкуренцию рабочих рук.

Теперь нужно отметить те немногочисленные случаи проявления вражды рабочих к «машинам», следы которых сохранились в рассматриваемую эпоху.

Предварительно нужно заметить, что в отмеченной (во введении) книге Picard’a «Les cahiers de 1789 et les classes ouvrieres» приводятся (стр. 110–111) примеры враждебного отношения к механическому производству, встречающиеся в наказах. Но эти места наказов показательны для настроения цеховых хозяев, а не рабочих, и филантропическая окраска ничего тут не меняет. Закоренелая вражда цехов к каким бы то ни было техническим усовершенствованиям, доступным лишь большому предприятию, есть факт общеизвестный. И стоит только, не довольствуясь цитатами Пикара, обратиться к подлинникам, проверить эти цитаты, чтобы удостовериться, что заявления в наказах не имеют того характера, который приписывается им автором.

В самом деле, обратимся к тексту тех наказов, на которые ссылается Пикар, и мы сейчас же увидим, в чем дело. Кто, например, жалуется на machines mecaniques в городе Труа? Хозяева плотничьих, токарных и тому подобных мастерских [49].

Далее, Пикар ссылается на издание нормандских наказов; Hippeau. Но, во-первых, вот текстуально три строчки наказа, относящиеся к машинам: «art. 87. Qu’on examine si les machines mecaniques pour carder et filer la laine et le coton sont avantageuses ou desavantageuses et au dernier cas qu’elles soient reprimees». Даже если бы эти три строки принадлежали в самом деле рабочим, они вовсе не могли бы назваться выражением протеста против машин. Но на деле рабочие тут вообще совершенно не при чем: представители цеховых хозяев и тут были единственными лицами, говорившими о вопросах промышленного труда [50].

Цеховые же хозяева протестуют против «машин» и в Каене (ссылка Пикара: А. P., t. II, стр. 498); наказ, откуда взята цитата, называется «Cahier de la corporation des marchands drapiers, merciers et quincailliers de la ville de Caen» [51]. И почему вдруг прониклись жалостью к бедному народу именно хозяева купеческого цеха? Потому, что эти механические усовершенствования, как они во Франции существовали, давали товар никуда не годный: довольно обратиться к тексту, чтобы понять, в чем дело [52].

Есть цитаты заявлений, исходящих в самом деле от рабочих. Но и тут текст не позволяет нам видеть в этих заявлениях доказательства, что машинное производство было хоть сколько-нибудь распространено.

Первая цитата взята Пикаром из наказа деревенского прихода Ocqueville — в Нормандии [53]. Жители прихода, подобно жителям множества других нормандских деревень, занимаются пряжей и тканьем. Они боятся машин как будущего врага и говорят о машинах лишь условно, предположительно, как о зле, которого еще не знают, о котором судят априорно; они говорят о людях, которые еще только собираются вводить «машины» [54].

Другое заявление, исходящее от рабочих, взято Пикаром из «Representations des compagnons bonnetiers de Troyes (указанное издание Vernier. Cahiers de doleances du baillage de Troyes… etc., стр. 192). Но о чем тут идет речь? О ручных вязальных станках (metiers a bras), которые, как жалуются авторы «Representations», особенно распространяются в деревне! Дело не в протесте против «машин», а в желании городских, цеховых рабочих избавиться от конкуренции деревни (конкуренции страшной, как мы видели). Достаточно вчитаться в текст, чтобы эта черта выступила совершенно ясно: рабочие отстаивают себя и своих цеховых хозяев от деревенской конкуренции [55].