Сочинения. Том 2

получающего не поденно (a la journee), a сдельно (a la tache). Особенно это применимо ко всем отраслям текстильной индустрии, т. е. именно той промышленности, которая была больше всего распространена во французской деревне в XVIII в. Это трудно, даже если есть достаточно данных о том, сколько предприниматель платил рабочему за известное количество материи; но в наших документах даже и этих данных немного. Мы уже не говорим, что совершенно немыслимо высчитать, сколько в среднем зарабатывала мануфактурным трудом в той или иной местности крестьянская семья, работавшая непосредственно на рынок или на потребителя-заказчика. Но даже когда речь идет о работе крестьянина на предпринимателя, и то сдельная оплата ставит огромные затруднения для исследователя, желающего уяснить себе, сколько рабочий получал в день, и не знающего сколько дней рабочий работал над данным куском материи. Тем интереснее привести здесь очень скудные, но все же попадающиеся кое-где в документах и показаниях современников данные, которые могут пролить некоторый свет в эту темную область. Лишь очень редко и случайно люди XVIII в. определяли сами цифру дневного, а не сдельного заработка рабочего, занятого в текстильной индустрии. Этих отрывочных и случайных показаний слишком мало, но только они и имеют для нас реальный смысл.

Нужно прежде всего отметить, что из двух главных категорий лиц, работающих в текстильной индустрии, прядильщики и пряхи рассеяны по деревням, иногда на очень далеком расстоянии от промышленного центра округи, а ткачи чаще живут либо в том месте, где живет предприниматель, либо в соседних деревнях. Дело объясняется в некоторых документах тем, что ткачи нуждаются в большей технической подготовленности [138]: знающие это дело, естественно, уже меньше чувствуют себя связанными с землей, им более сподручно работать неподалеку от своих заказчиков, владельцев мануфактур, да и хозяину необходимо иметь возможность непосредственно наблюдать за фабрикацией в этой ее стадии.

Заработная плата ткачей довольно резко поэтому разнится от платы, получаемой прядильщиками и пряхами.

Средний заработок французского рабочего мануфактуры Артур Юнг считает равным 26 су в день, женщины-работницы — 15 су, прядильщиков и прях — 9 су. К сожалению, Артур Юнг по своему обыкновению дает лишь конечный вывод, и мы совершенно не можем судить о том, насколько полны и доброкачественны были его материалы, которые он упорно не желал приводить в своей книге. Эта фраза: «the notes I took are too numerous to insert», повторяется у него постоянно там, где речь идет о данных, касающихся заработной платы [139]. Обратимся к документальным свидетельствам. Современники считали, что (в конце 1780-х годов) нормандская пряха зарабатывала около 20 су в день [140]. Лучшие ткачи в Пикардии зарабатывали в 80-х годах XVIII в. от 8 до 10 су в день, пряхи — 5 су в день [141]. К концу революционного периода плата в этом районе для ткачей сильно повысилась, даже если принимать во внимание вздорожание припасов; для прях — тоже повысилась, но в меньшем размере. Согласно показаниям префекта Dieudonne, в конце Директории и при Консульстве рабочие в Северном департаменте, работавшие в хлопчатобумажных мануфактурах, получали поденно от 1 франка 10 сантимов до 1 франка 30 сантимов, а наиболее способные и прилежные вырабатывали даже от 1 франка 50 сантимов до 2 франков 50 сантимов, иногда и до 3 франков в день. Дети от 6 до 12 лет зарабатывали от 30 до 75 сантимов в день, а работая поштучно (такая работа давалась детям, начиная лишь с 12 лет), могли заработать даже от 90 сантимов до 1 франка 10 сантимов [142]. Пряха в том же районе, занимавшаяся пряжей льна, зарабатывала от 30 до 60 сантимов в день [143].

На юге уже в 1779–1789 гг. заработная плата была гораздо выше, чем в Пикардии.

«Высчитывают, что ткач зарабатывает от 20 до 25 су в день, а пряхи — от 5 до 8 су, но нужно заметить, что эти рабочие всегда посвящают некоторое время своим домашним делам, а женщины занимаются и хозяйством; они кажутся довольными и существуют», — читаем мы в докладе инспектора провансальских мануфактур Сен-Поля [144].

Заметим кстати, что помещики в Провансе с давних пор недоброжелательно смотрели на индустрию, «отнимающую рабочие руки от земледелия», и еще в 1780 г. были этим очень недовольны [145]. И в эпоху революции они не перестают жаловаться на то, что не хватает рабочих рук. В тех местностях Прованса, где еще не было мануфактур, землевладельцы прямо боялись распространения привычки к индустриальному труду среди крестьянского населения и готовы были всячески этому препятствовать [146].

Это недоброжелательство крупных землевладельцев к сельской индустрии наблюдается и в Лангедоке.

По данным интенданта Балленвилье, относящимся к 1788 г., ткачи, занятые в шерстяной промышленности, зарабатывали в Лангедоке от 20 до 30 су в день; занятые выделкой более тонких сукон (в городе Каркассоне) — до 40 су в день; занятые в бумагопрядильной промышленности — 25–30 су в день; прядильщики — около 20 су в день; женщины-пряхи — от 6 до 12 су в день [147]. По его же данным, плата сельскохозяйственному рабочему была равна в среднем (кроме окрестностей Нима, где плата — 26 су) 12–18 су, доходя летом, во время сбора жатвы, до 36–40 су в день; женщины зарабатывали от 7 до 15 су в день. Мы видим, что мануфактурная работа недаром соблазняла деревенское население Лангедока настолько, что землевладельцы не переставали и до, и во время революции жаловаться на недостаток рабочих рук. Замечу, кстати, что, по- видимому, вражда землевладельческих слоев Лангедока к мануфактурной деятельности, широко развитой среди населения страны, ведет свое начало с очень отдаленных времен. Первое (по времени) проявление этой вражды, которое мне удалось найти, относится к 1727 г., когда провинциальные штаты Лангедока жаловались, «что фабриканты их провинции слишком много предаются фабрикации сукон для Леванта, отчего происходят большие неудобства», и одним из этих неудобств штаты считали то обстоятельство, что «в местах производства не хватает рабочих для возделывания земли» [148]. Эти же жалобы повторяются несколько раз на протяжении XVIII в., вплоть до революционного периода.

Недостатком рабочих рук для земледелия, грозящим земледелию в будущем от развития мануфактурного труда, обеспокоены и на севере, в Амьене: «Bientot tout sera rempli de fabricants. La manufacture s’etendra de proche en proche; elle gagnera tous les jours de nouveaux sujets, et la terre perdra tous les jours des cultivateurs». Как это случится? Более богатые крестьяне продадут скот, купят станки и сделаются хозяевами; более бедные поступят к ним в рабочие. Земледельческий рабочий получает всего 12–15 су в день, а рабочий на мануфактуре — 15, 20, 25 су: «il est donc plus avantageux d’etre fabricant que cultivateur» [149].

Этому удивляться нечего: y нас относительно Пикардии «есть показание, относящееся к 1777 г. и говорящее нам, что за последние 50 лет заработная плата в сельском хозяйстве не увеличилась, тогда как жизнь вздорожала вдвое [150].

В Лианкуре (в 1784 г.) ткач зарабатывал 6 ливров в неделю, пряха — 3 ливра, т. е. мы видим те же цифры, что приводит Сен-Поль относительно Прованса; эти цифры даются одинаково как для рабочих, выделывающих сукна, так и полотно [151].

Приблизительно те же показания относятся и к центральной Франции. Прядением больше всего занимались именно женщины, в центральной области Франции пряхи получали 10–12 су в день (в 1789 г.), а мужчины-прядильщики — 24–30 су (1 ливр 4 су — 1? ливра) [152] .

Мы видим, что средний уровень заработка ткачей весьма невысок даже сравнительно с заработком, например, каменщиков и плотников; заработок прях совсем ничтожен. Недаром власти приписывали, как сказано, огромное значение деревенской индустрии, в смысле общего удешевления заработной платы. Этот заработок являлся (хотя и не всегда, но в большинстве случаев) не единственной статьей дохода деревенского ткача или пряхи; у них были [и другие] ресурсы, которых городскому рабочему недоставало.