«Привет, — сказал он, протиснувшись в лаз. — Ваша мамка пришла, молочка принесла.»
«Привет, — сказал Василий, не оборачиваясь. — Не мешай, у нас тут важный момент…»
Приятели сидели на полу друг против друга и играли в странную игру. Василий жестом фокусника вытащил из затрепанной колоды карту, сунул ее под нос Квазимодо и торжественно вопросил: «сколько?» Пес, поблескивая глазами и глухо ворча, принялся азартно елозить по своему коврику. Василий ждал, воздев руку с картой. Мишка присмотрелся — семерка пик.
«Кончай елозить, — насмешливо сказал Василий. — Дыру в жопе протрешь. Сколько?»
Квазимодо замер и, напрягшись, отрывисто гавкнул шесть раз.
«Все?» — по лицу Василия расплылась широкая улыбка, увидев которую, пес прижал уши и спешно добавил еще один гавк.
«Поздно, неуч! — торжествующе закричал Василий. — Поздно! Сразу надо было правильно отвечать! А ну иди сюда… проиграл — плати…»
Он протянул руку и дважды шлепнул картой по песьей морде. Квазимодо жмурился, но терпел.
«Ну вы даете… — сказал Мишка, вытаскивая из пакета еду и водку. — Совсем разложились. Ну ты-то понятно — конченый тип… бомж, белая горячка и все такое. Но как Квазимодо ухитрился так низко пасть — это для меня загадка. А, Квазимодо?»
Пес мельком оглянулся, шевельнул хвостом и вернулся к игре, с прежним азартом заглядывая в лицо Василию. «Сколько?» Гав… гав… гав… Василий вздохнул. На этот раз победила собака, и он неохотно шлепнул картой по собственному носу. Квазимодо сделал быстрый круг почета, дурашливо взбрыкивая и закидывая вбок задние ноги.
«Доволен? — с досадой сказал проигравший. — Счастлив? Сука ты, а не кобель. Никакого уважения к хозяину.»
«Ты бы ему дал чего-нибудь, — сказал Мишка. — Надо поощрять собаку за правильное действие.»
— «Тоже мне Дуров нашелся, — фыркнул Василий. — Я этому шулеру уже весь хлеб скормил, ничего не осталось. Теперь на интерес играем.»
— «А как он угадывает? Ты ему знак какой-нибудь делаешь?»
— «Уже не делаю. В самом начале пальцем шевелил, а потом перестал. Все равно угадывает, подлец. Способный. Я уж как ни стараюсь ничем себя не выдать, но один черт что-то там у меня дергается… Ладно, Квазиморда. На сегодня хватит. Пора делом заниматься.»
Они выпили по полстакана и зажевали это дело огурцом. Помолчали. Пес, поняв, что праздник закончился, улегся на своем коврике, установил ухо на боевое дежурство и немедленно задремал.
«Ты мне вот что объясни, — сказал Мишка. — Почему ты бедному животному за проигрыш два шелабана отвешиваешь, а себе, любимому — один? Где тут справедливость?»
«А за самообслуживание? — возразил Василий. — Самого себя пороть вдвойне неприятно. Разве не так?»
— «Угу… так. Давай-ка, банкуй… коли уж ты у нас в банкометы записался.»
Василий разлил по новой, взял стакан, подержал, наклоняя туда-сюда и глядя на колышащийся овал, да так и поставил, не выпив.
«Ты чего? — с тревогой спросил Мишка, хрустя огурцом. — Назад не ставь — украдут.»
«Миш, слушай…» — Василий замялся и замолчал. Мишка подождал, потом встал, походил по комнате, вернулся к столу, налил себе еще, но пить не стал, а унес стакан в песий угол. Примостился рядом с дремлющей собакой, сунул свободную руку в жесткую шерсть на загривке, почесал. Квазимодо заурчал и подвинулся поудобнее.
— «Когда?»
— «Да сегодня и поеду, чего тянуть.»
— «Опять в Холон?»
— «Ага.»
— «У тебя денег на автобус нету.»
— «Ты дашь.»
— «А пошел ты…»
Василий вздохнул: «Мишка, ну чего ты, в самом деле… Ты ж мой режим знаешь. По морям, по волнам. Нынче здесь, завтра там. Я ж вернусь.»
— «Ага, вернешься… через два месяца, как в прошлый раз. Я к тому времени сдохну.»
— «Не сдохнешь. Лето. Да и кроме того, теперь вас двое — ты и Квазиморда. Вдвоем тебе легче будет. Справишься.»
Мишка заглотил водку и сказал, глядя в сторону: «Ладно… прав ты. Нечего истерики закатывать. Как-нибудь переможемся. Правда, Квазимодо?.. У нас, небось, тоже дела найдутся.»
Пес, услышав свое имя, поднял голову, обвел комнату осоловелым взглядом, убедился, что помянут всуе, но тем не менее счел нужным проурчать свое полное и решительное согласие на любой вариант развития событий.
Мишка улыбнулся: «Вот видишь — Квазимодо согласен. То-то мы с ним повеселимся: кошек погоняем, с чужими кобелями поцапаемся, по мусорным бакам прошвырнемся… красота!» Помолчал и добавил тихо: «В самом деле, Вася, ну чего тебе тут не хватает? Разве плохо мы устроились? Свобода, крыша над головой, рядом рынок — жратвы навалом, на водку и курево всегда наберем… чего тебе еще надо? Бабу? — Тоже не проблема, наберем и на бабу. Ты только скажи, я тебе такую телку приведу, что ты после нее целую неделю только мычать сможешь. Ну?..»
Василий пожал плечами. «Да нет, Миша. Ты не понимаешь. Я ж тебе уже объяснял — не могу я без этого, ну… без дела без какого-нибудь. Так иногда накатывает, прямо руки зудят чего-нибудь схимичить. А потом проходит. Даже наоборот, противно делается, так что хоть прочь беги. Вот я и бегу. То туда, то сюда. Аки маятник…»
В последний год «сезонные» колебания Василия и в самом деле отличались несвойственным им прежде постоянством — по три месяца на полный цикл. При этом ровно полцикла он бомжевал, а другую половину — работал в крохотной программистской фирмочке, в промышленном районе Холона. Фирмочка размещалась в обычном жилом коттедже на две семьи и состояла из хозяина — толстенького говорливого шустрячка-одессита, троих неопрятных, небрито-нестриженых интеллигентов, пребывающих на разных стадиях алкоголизма, одного-двух постоянно сменяющихся студентов и длинноногой нахальной блондинки- многостаночницы, исполняющей одновременно обязанности секретарши, бухгалтера, надсмотрщицы над студентами и госпожи хозяйского сердца.
В этой неформальной среде даже «сезонник» Василий не выглядел белой вороной. Хозяин, по имени Фима, платил ему гроши, зато наличными и раз в неделю. В дополнение к этому, здраво рассудив, что, пока Василий наличествует, надо использовать его на всю катушку, он разрешал ценному кадру жить прямо на рабочем месте, то есть неограниченно пользоваться общественной кофеваркой, душем и поставленной в кладовке раскладушкой. Эта система оправдывала себя полностью. Стосковавшийся по работе бомж набрасывался на компьютер, как сам Фима — на свою длинноногую бухгалтершу Галочку после двухнедельного отпуска, проведенного в семейной неволе.
Для начала, в качестве разминки, Василий помогал своим нестриженым коллегам — двум Алексам и Бо?рису — закрыть накопившиеся за время его отсутствия проблемы. Искать ошибки в чужих корявых программах всегда сложнее, чем написать новую самому, но его-то привлекала именно сложность. На это уходило дня три. Все это время восхищенные Алексы, как приклеенные, стояли за его стулом, прерывисто дыша перегаром и возбужденно чеша немытые космы. Менее любопытный Бо?рис угрюмо сидел в углу, уронив на клавиатуру бесполезные руки и уставившись невидящим взглядом в мерцающее окно монитора. На него Василий действовал подавляюще.
По усыпанному перхотью полу свежим дуновением французских духов проносилась секретарша Галочка, блистая ослепительно красивыми ляжками. Самыми кончиками затейливо наманикюренных ногтей, брезгливо, как две пыльные портьеры, она раздвигала зазевавшихся Алексов, низко наклоняла к Василию глубокий вырез блузки, где упруго поигрывали не знавшие лифчика груди, и хрипловатым, самым чувственным своим голосом, интересовалась — не надо ли чего?
«Как ты думаешь, — завистливо и восхищенно спрашивал тем временем первый Алекс у второго, —
