– - Верно, уж долги появились? -- перебил сестру Федор Андреич.
– - Не сердитесь, братец; я его жестоко бранила.
– - Хорошо, хорошо! -- недоверчиво произнес Федор Андреич и спросил:-- А сколько?
Настасья Андреевна нетвердым голосом произнесла:
– - Триста!
Аня и старичок с ужасом переглянулись.
– - Гм… каково?.. У меня нет денег платить за него долги, и так он дорого стоит,-- покойно и решительно отвечал Федор Андреич и, обратись к Ане, прибавил: -- Ну-с, о чем вы думаете?
Аня поспешно подвинула шашку.
– - Братец, он дал расписку, и срок кончился,-- тоскливо заметила Настасья Андреевна после некоторого молчания.
– - Мне-то что за дело! вольно мальчишке верить.
– - Это будет пятно на его чести.
– - Кто велел ему ее пятнать!
Холодность, с какою говорил Федор Андреич, отняла всякую надежду у сестры; она пришла в отчаяние.
– - Братец, я прошу эти деньги дать для меня; неужели вы мне откажете?
– - Откажу, потому что вы их просите на баловство и поощрение мотовства…
И, горячась, он продолжал:
– - Да скажите мне, пожалуйста, вы просили у нашей покойной мачехи для меня денег? давала она мне столько, как я ему даю на содержание, а?
– - Он молод и в первый раз…-- заметил старичок.
– - Я тоже был молод, однако никому не давал расписок.
– - Может быть, дурные товарищи,-- опять сказал старичок.
– - И у меня были тоже товарищи… Впрочем, напрасно его оправдывать… Мне всё равно… Я сказал ему, что не буду за него платить долгов, когда привез его в город, и не заплачу.
И Федор Андреич углубился в игру. Никто его не смел более беспокоить, и партия длилась в глубочайшем молчании. Аня проиграла.
– - Желаете отыграться? -- спросил Федор Андреич.
– - Извольте! только с условием! -- весело отвечала Аня.
Она давно заметила, что ее веселое расположение часто смягчало суровость его, и теперь не ошиблась: он довольно ласково отвечал:
– - Говорите, какое?
– - Я скажу, если выиграю.
– - Что за тайны! говорите прежде.
– - Не скажу.
– - А я не согласен играть.
– - Я ожидала этого! -- с тяжелым вздохом сказала Аня и привстала со стула.
– - Кажется, вы изволили надуть губы? Садитесь.
Партия долго тянулась. Аня обдумывала каждый шаг, но перевес всё-таки был на стороне Федора Андреича, который подшучивал над горячностью Ани.
Но вдруг Федор Андреич сделал такую ошибку, что старичок с жаром воскликнул:
– - Да что вы сделали?
– - Эх! скажите, какая рассеянность! -- с досадою сказал Федор Андреич.
– - Да как это вы? что с вами сделалось! как вы этого не видали? -- приставал к нему старичок.
Он наконец недовольным голосом сказал:
– - Ну что вы заахали! разве нельзя ошибиться?
– - Выиграла! -- с силою ударив шашкой по доске, воскликнула Аня и, забив в ладоши, стала прыгать по комнате.
Настасья Андреевна и старичок не без удивления посмотрели на развязность Ани, до сих пор вечно застенчивой при Федоре Андреиче. А он был углублен в игру, как бы обдумывая проигранную им партию.
– - Ну-с, извольте сказать ваше условие,-- сказал он.
– - Я завтра его скажу,-- небрежно отвечала Аня.
– - Как завтра? -- с удивлением спросил Федор Андреич.
– - Очень просто -- завтра!
И она присела перед ним.
– - Хитра! надула старого филина! -- заметил Федор Андреич, подмигнув старичку.
Настасья Андреевна так улыбнулась язвительно, что Аня закусила губу.
На другой день утром, за чаем, Федор Андреич встретил Аню вопросом:
– - Ну-с, какое условие?
– - За обедом скажу, -- отвечала Аня, здороваясь с ним.
– - Вы, кажется, подсмеиваетесь надо мной,-- хмурясь, заметил Федор Андреич и быстро вышел из залы.
– - Как мило! и что за дерзость так шутить со старшими! -- язвительно сказала Настасья Андреевна.-- Вы его сердите своими глупостями и лишаете других возможности говорить о деле.
Этот упрек подействовал на Аню: она догадалась, что Настасья Андреевна желала опять говорить с братом о Петруше. Извинясь перед ней, она попросила позволения отнести чай Федору Андреичу в кабинет. Она важно вошла к нему и, с недовольным видом поставив чашку на стол, пошла назад.
– - Подождите; куда торопитесь? -- сказал Федор Андреич.
Аня, остановись посреди комнаты, повернула к нему одну только голову.
– - Подойдите!
Аня медленно подошла.
– - Вы сами догадались принести мне чай?
Аня покачала головой.
– - А вы разве сами не могли догадаться?
– - Если бы мне не приказали Настасья Андреевна и дедушка, я к вам ни за что бы не пошла.
Федор Андреич улыбнулся такой смелой откровенности. Аня никогда еще так фамильярно с ним не обходилась.
– - Отчего? -- спросил он.
– - Я сердита на вас! -- отвечала она.
Федор Андреич засмеялся; смех его был такой редкостью, что Аня испугалась; храбрость ее исчезла, и она вновь чувствовала неловкость перед ним.
– - А за что вы на меня сердитесь?
Аня, с минуту помолчав, отвечала:
– - За то, что вы проиграли и стараетесь показать, что рассердились на меня, чтоб не заплатить своего проигрыша.
– - С чего вы взяли? вы, право, забавны! Извольте же говорить ваше условие, и я его исполню, если только оно возможно.
– - О, конечно, оно очень возможно! -- радостно воскликнула Аня и нерешительно прибавила: --Заплатите долг за Петрушу.
Федор Андреич вскочил с своего места; лицо его запылало гневом, и, топнув ногой, он грозно сказал:
– - Извольте идти; я таких глупостей не намерен исполнять.
Аня так испугалась в первую минуту, что ноги у ней задрожали; но вдруг она гордо сказала:
– - Я вас потому прошу об этом, чтоб опять не подумали, что мы с дедушкой строим козни.
Федор Андреич посмотрел пристально на Аню, молча подошел к бюро, вынул оттуда деньги, отсчитал триста рублей и, подавая их Ане, сердитым голосом сказал:
– - Извольте передать от меня Настасье Андреевне.
Аня, полная гордости, вручила деньги Настасье Андреевне, которая ужасно обрадовалась им. Они тотчас же были посланы к Петруше.
Этот случай так ободрил Аню, что она совершенно изменила свое обращение с Федором Андреичем; особенно замечала она свое влияние, если не было Настасьи Андреевны в комнате. Тогда она капризничала и выпрашивала всё, что ей хотелось. Настасья Андреевна с ужасом стала замечать перемену в Ане, которая уже не слушалась ее более. Она по ночам читала романы, чесала голову, как ей хотелось, не надевала более передников. Впрочем, Ане уже было семнадцать лет.
Иногда Аня оставалась одна с угрюмым Федором Андреичем; тогда она походила на маленькую болонку, запертую в одну клетку со львом. Чувствуя инстинктивно громадную силу зверя, собачонка, однако ж, лает на него, теребит его за гриву, вызывая на бой, а потом от одного его сердитого взгляда прячется, дрожа, в угол и визжит. Так-то и Аня. Иногда она трепетала при одном взгляде Федора Андреича, а то вдруг смело противоречила ему.
Петруша и Аня продолжали вести переписку, благодаря деньгам, которые постоянно проигрывал ей Федор Андреич. К тому ж все в доме любили Аню и в тяжкие минуты прибегали под защиту ее. Это льстило Ане, и она употребляла всё свое искусство, чтоб поддержать свою роль в их глазах. Следующего рода вещи стали повторяться. Любимая чашка Федора Андреича была разбила одним из лакеев. Никто не знал, как сказать о том ему, и ждали бури в доме. И точно, когда Настасья Андреевна подала своему брату чай не в его любимой чашке он грозно спросил:
– - Что это значит?
Молчание было ему ответом; бледность лакея, стоявшего в углу залы, изобличила виновного.
– - Кто разбил чашку? кто? -- привставая со стула и всё более и более горячась, говорил Федор Андреич.
– - Это я виновата! -- вдруг, встав со стула, сказала Аня.
Ужас и удивление изобразились на лицах присутствующих; ждали грозы. Но Федор Андреич проговорил что-то сквозь зубы, сел на свое место и стал пить чай из поданной ему чашки.
