Петруша опять огляделся и тихо продолжал:
– - Я перепишу черновое письмо Феди, что он у меня оставил, и выроню при
– - Так что же?
– - А вот увидишь, что будет,-- весело отвечал Петруша и, схватив Аню за руку, потащил ее за собой, прибавив:-- Побежим в нижний сад.
Аня сначала упиралась, но потом пустилась бежать ровно с Петрушей и спросила его:
– - А кому писал Федя письмо?
– - К Танечке,-- отвечал Петруша,
– - И она ему пишет?
– - Разумеется!
Она замолчала и продолжала бежать. Петруша усилил свой бег и сказал:
– - А ты будешь писать ко мне, когда я уеду отсюда?
– - Это зачем?
– - Так!
– - Нет-с, вы уж лучше попросите Танечку, чтоб она вам обоим писала.
– - Трусиха! -- заметил Петруша и, выпустив ее руку, пошел шагом.
– - Вовсе не из трусости!
– - А из чего же?
– - Так!
– - Значит, тебе меня не будет жаль? -- с упреком заметил Петруша.
– - Пойдем к лодке, Петруша! -- взяв его за руку, поспешно сказала Аня.
– - Зачем?
– - Нарвем цветов; я их ужасно люблю.
– - Ну пойдем!
И они как стрелы пустились бежать,-- перебежав мостик, повернули по берегу речки, которая прихотливо изгибалась узкою лентою, окаймленною с двух сторон широкими листьями болотных лилий. Прибежав к одному из кустов, Петруша взвалил себе на плечи два весла, которые скрывались там, и медленно пошел к лодке, стоявшей невдалеке. Он проворно прыгнул в нее и отвязал ее от колышка, покрытого изумрудным мхом.
Лодка заколыхалась, и из-под зеленой тины блеснула вода. Петруша с ловкостью перекинул конец весла на берег, а другой придержал рукой. Аня, приподняв высоко платье, чтоб его не замочить, стала тихонько пробираться по веслу, которое вертелось во все стороны.
– - Какие у тебя маленькие ножки! -- заметил Петруша.
Аня, потеряв баланс, закачалась.
Если бы не ловкость Петруши, она упала бы в воду; но он схватил ее за руку и с силою притянул в лодку. Он смеялся. Аня тоже смеялась.
Лодка тем временем отчалила от берега и тихо прорезала себе дорогу в зелени, оставляя за собой ленту воды, которая уменьшалась постепенно и наконец исчезла.
– - Смотри, весло забыли! -- кричала Аня.
– - И с одним накатаемся.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петруша стоя правил одним веслом и насмешливо глядел на нее.
Легкий туман стал подниматься из реки, которая становилась шире и чище, а лес, окаймлявший берега с обеих сторон, густел и темнел. Петруша и Аня плыли молча; последняя смотрелась в воду, опускала руки в нее и так ехала, производя ими легкий плеск.
– - Петруша! -- неожиданно окликнула она задумавшегося своего вожатого.
– - А? -- спросил пугливо Петруша.
Эхо повторило их. Это Аню очень заняло, и она, смеясь, стала повторять на разные голоса имя Петруши и прислушивалась к эхо.
– - Отчего, Петруша, лес повторяет, что я ни скажу? -- спросила Аня.
– - Это -- эхо,-- глубокомысленно отвечал Петруша.
– - Вот хорошо! я и без тебя знаю, что эхо! -- насмешливо и передразнивая его голос, отвечала Аня и с важностью продолжала: -- Нет, ты мне растолкуй, отчего и как?
Петруша молчал.
– - Не знаешь?
– - А ты знаешь? -- с досадою спросил Петруша.
– - Нет! но мне не стыдно! я не буду курить и писать письма! -- Аня сопровождала свои слова лукавыми взглядами.
– - О, тогда я всё узнаю; а теперь чему научиться с Селивестром Федорычем? разве как сушить васильки, чтоб перемешивать с табаком и потом курить их.
– - Да тебе будет скучно там одному! На лодке нельзя кататься и рвать таких цветов.
И Аня нагнулась сорвать одну из лилий; но корень был крепок, и она только возмутила поверхность воды. Петруша, бросив весло, сорвал ей его.
– - Еще и эту, и эту! -- говорила Аня Петруше, который наклонял лодку во все стороны, собирая цветы, разбросанные по реке, и говорил:
– - Чего мне будет жаль, так тебя, Аня: она тебя замучит попреками.
– - Уж, право, не знаю, что я ей сделала! она меня ужасно не любит,-- с грустью сказала Аня.
– - Ты пиши ко мне, если уж она очень…
– - Что же ты сделаешь?
– - Я…
Петруша призадумался и потом отвечал:
– - Я скажу ей, что не буду ее любить.
– - Ах! не говори ты ей этого! -- воскликнула Аня в испуге и тихо заплакала.
– - О чем же ты плачешь, Аня? -- недовольным голосом спросил Петруша, и, отнимая ее руки от глаз, он вкладывал в них цветок.
– - Страшно! -- всхлипывая, отвечала девушка.
– - С чего тебе страшно? -- глядя вокруг, спросил Петруша.
– - Я останусь одна: она меня с дедушкой будет бранить всякий день.
– - Ну так я останусь, не плачь! Посмотри, какой чудесный цветок.
Так утешал Петруша свою спутницу.
Аня взглянула на цветок, понюхала его и немного запачкала себе нос. Петруша залился смехом и, сорвав себе лилию, напачкал тоже свой нос.
Они гримасничали в лодке, смеялись; вдруг Аня призадумалась и сказала:
– - Знаешь что, Петруша: сорвем по цветку, высушим их, и когда ты приедешь побывать, я спрошу свой, а ты у меня свой. И если кто потеряет его, тот должен целый год исполнять всё, что ни приказывают.
– - Хорошо; спасибо! -- отвечал Петруша, взяв поданный ему цветок, и прибавил:--Я его в историю положу.
Болтая, они не заметили, что стемнело. Аня первая пугливо сказала:
– - Однако, Петруша, вернемся назад; пока еще доедем, а может, нас хватятся.
Но как ни спешил Петруша, когда лодка причалила к месту, где они сели, уже совсем смерклось. Аня с Петрушей бегом пустились к дому, и лишь только завидели его, как оба в один голос пугливо заметили:
– - Огонь в гостиной!
И, подойдя ближе к дому, стал на скамейку. Аня последовала его примеру. Приподнявшись на цыпочки, она заглянула в окна и потом, быстро присев, дрожащим голосом сказала:
– - Ах, уж и стол накрыт!
Петруша, стоя на скамейке и придерживаясь за плечи Ани, говорил:
– - Он ходит по комнате: значит, сердит! -- И, соскочив со скамейки, он продолжал:-- Смотри, Аня, скажи, что сидела у себя в комнате.
– - Хорошо; ну, иди же; я приду потом,-- отвечала Аня.
И они разошлись.
В зале был уже накрыт стол для ужина. Старичок сидел в своих креслах и, прильнув к стеклу, высматривал в темноте сада свою внучку и Петрушу, которых искали по всему дому и ждали ужинать. Федор Андреич, рассерженный поздним отсутствием Петруши и Ани, расхаживал в зале и ворчал на свою сестру, зачем она не смотрит за ними и позволяет девушке в такой поздний час отлучаться из дому. Настасья Андреевна своими словами, казалось, еще сильнее раздражала гнев брата. Фигура его, и без того серьезная, сделалась мрачною. Он был небольшого роста, но необыкновенно широк в плечах, с плотными руками и ногами. Его лицо далеко не принадлежало к числу приятных; густые с проседью волосы, торчавшие вверх, придавали его строгим чертам что-то мрачное; а густые брови, почти сросшиеся вместе, увеличивали суровость выражения его черных блестящих глаз и большого носа. Он носил небольшие усы с проседью, которые скрывали его толстые губы. Цвет лица его был красноватый и не лишенный здоровья. Одет он был в синеватого цвета венгерку с высоким стоячим воротником, который упирался в его полный подбородок и делал еще шире его лицо.
Появление Петруши нарушило молчание, воцарившееся в зале. Федор Андреич встретил его следующими словами:
– - А, насилу явился!
Петруша поцеловал у него руку.
– - Вы заставляете ждать себя… Где ты был?
И лицо Федора Андреича становилось всё мрачнее.
– - Я катался на лодке! -- робко отвечал Петруша.
– - Я ведь тебе запретил? как же ты смел! -- грозно спросил Федор Андреич.
– - Я ему позволила: он хорошо играл сегодня! -- подхватила Настасья Андреевна.
Ее брат, нахмурив брови, отвечал:
