«Доброе утро слону и медведю», вздыхают сотрудники, выходя с очередного заседания, на котором часами толкли воду в ступе, не приняв в итоге никакого решения. Чаще всего они повторяют эту фразу, не задумываясь над ее смыслом, и даже не представляя, кто такие Слон и Медведь. В те времена немыслим был серый квадрат, и не брали на работу вице-президентов со свитой, чтобы писать послания миру, заклиная его своими свершениями, и придумывать лозунги типа «Живи своей жизнью».
Телефон не дает никакого покоя, верещит не переставая. Звонят почти совсем незнакомые люди, только чтобы отметиться, чтобы потом с гордостью ввернуть в случайном разговоре: «Когда я говорил вчера с Далит… Да-да, с той самой!» Заглушаю звонок и оставляю только вибратор. Каждую минуту мобильник оживает и с тихим жужжанием отправляется на легкую прогулку по столу. Количество оставленных сообщений тоже растет, но в какой-то момент почтовый ящик должен переполниться, и записывать их станет просто негде. Посматриваю изредка на дисплей, чтобы не проворонить Меира, и замечаю пропущенный звонок от профессора из «Шнайдера».
— Здравствуйте, это Далит.
— Привет, девочка, как самочувствие?
— Нормально, только слабость какая-то.
— Слабость — это ничего, пройдет со временем. Покой предписанный соблюдаешь?
— Ага…
— Ага — да, или ага — нет?
— Скорее, да, чем нет.
— Ты сколько доз филграстима успела получить?
— Три, сегодня вечером — четвертая.
— Вот что, девочка, нет у нас времени ждать, пока весь урожай созреет. Придется собрать то, что сможем, а через неделю повторим. Согласна?
— Что это меняет? Увеличивает риск?
— В принципе да, но ненамного. Просто у Даны времени больше не осталось.
— Хорошо, я согласна.
— Завтра в семь я пришлю такси. Обойдешься без завтрака?
— Уж как-нибудь.
— Ну и хорошо, тогда до завтра.
Разговаривать ни с кем отчаянно не хочется, но приходится, кровь из носу, сделать еще несколько звонков: родителям Меира, которые будут пасти девчонок всю неделю, моим собственным родителям и братьям, а также парочке университетских подруг. Все они, как один, с небольшими вариациями повторяют одни и те же помпезные слова. Каждый считает себя лично причастным и стремится поддержать мой моральный дух. А мне не нужны слова, я хочу, чтобы помолчали со мною рядом, потому что родственным душам никакие слова не требуются. Довольно и того, чтобы просто погладить по голове.
Нахожу на мобильнике номер Иланы, и не знаю — нажимать на кнопку или нет. Экран гаснет, я жму на «вызов», и он снова загорается в полумраке вечера, потом снова гаснет, и так несколько раз. Надо нажать второй раз, чтобы соединиться, но у меня не хватает решимости. В конце коцов, контакт срабатывает два раза, и я слышу в трубке стандартную мелодию, прерывающуюся слабым «да».
— Привет, это я. Далит.
— Да?
— Как она? — набираю в грудь побольше воздуха. — Держится?
— Не знаю… — долгая пауза, — …хватит ли ей сил.
Последний бастион надежды, но и он рушится с каждым прошедшим часом.
— Будем надеяться.
— Будем… что еще остается…
Я чувствую, что Илане, как и мне, не нужны слова — все уже сказано. Нужно, чтобы кто-то, кто понимает и без слов, просто побыл рядом.
— Я уже четыре дня на филграстиме. Профессор сказал, что попробуем выделить клетки в два этапа.
— Да, я знаю.
— Дай Бог, Илана.
— Спасибо…
— До завтра.
Я просыпаюсь во втором часу ночи с тревожной мыслью, что Меир ничего не дал о себе знать. Это так на него не похоже. Тянусь к мобильнику и вижу от него СМСку: «На работе до утра». Напились на радостях, думаю, все как один. Решаю все-таки позвонить.
Шум страшенный, голос еле слышен:
— Что у вас там? — кричу. — Оргия? Запой?
— Погоди, — отвечает, — в коридор выйду.
— Так что?
— Американцы какую-то хрень прислали — сидим, разбираемся.
— Что значит «хрень»? Они утвердили или нет?
— В том-то и дело, что не до конца понятно: с одной стороны, они отказали в сделке на основании антимонопольного закона, а с другой, добавили кучу всяких «если».
— Это как?
— Если то — если се, если пятое — если десятое. «При соответствии вышеуказанным условиям сделка не будет противоречить закону.» Вот мы сидим и разбираемся, что все это значит.
— Что, у вас адвокатов нет для этой самой штуки? Пусть они и разбираются.
— С адвокатами и сидим, только с их языка переводчик нужен.
— Сидите, Бог в помощь.
— А ты чего не спишь посреди ночи? С тобой все нормально?
— Все хорошо, звонил профессор и просил завтра с утра приехать. Он хочет провести процедуру в два этапа, потому что времени нет.
— Я сейчас приеду.
— Оставь, не дергайся, за мной утром такси пришлют.
— Я сам тебя отвезу.
— Меир, серьезно, не надо.
— Не врешь? Поклянись!
— Необходимо и достаточно!
— Ладно, — смеется, — тогда днем подъеду.
Заснуть мне больше не удается. Лежу в какой-то вязкой и липкой полудреме и думаю сразу обо всем. О провалившейся сделке и огромных деньгах, которые лишь помаячили на горизонте. О том, что ждет меня завтра, и как мой организм перенесет все это процеживание крови через фильтры. Передо мной проходит длинная череда людей, желающих мне счастья и здоровья, равно как и Дане, Илане, нашим семьям, родным и близким — громко и по-восточному экспрессивно или по-европейски сдержанно. В еврейской традиции — посещать больных. Внешнее впечатление может быть обманчиво, люди могут вести себя весьма беспардонно или же действовать исключительно в собственных интересах. Мое ли дело судить, что у них на сердце? Об одном жалею, ругая себя, за то, что не погнала с порога Зиву с Рахелью. Потом уже поздно было, когда они меня в оборот взяли: кто да что, откуда да почему. И видно, что мысли крутятся у них в одном направлении — как повыгоднее подать, да подороже продать — придать благородную защищенность, заключив в серый квадрат.
На утро у меня та еще образина — зеркало, будь оно живое, трещинами бы пошло или с гвоздя сорвалось. Краситься нет ни сил, ни желания. Водитель такси смотрит на меня и трогается с места, не говоря ни слова, лишь качает головой. Я ему благодарна уже за то, что он молчит. «Удачи» — бросает он мне напоследок.
В отделении тоже не в восторге от моего вида.
— Кровь на анализ. Моментально! — командует профессор.
— Я просто всю ночь не спала.
