представляет собой империя, уже пало на его плечи.
— Как странно вы выглядите, — сказала Элиан, — когда рассуждаете об империях. Словно это ужасает вас и вместе с тем вы получаете от этого удовольствие. Когда наступит время, вы с радостью наденете маску.
— Для этого я и был рожден. — Принц взглянул на нее. — Вы похожи на меня. Вы норовите вырваться из клетки, которую ваш род построил для вас, но, убегая, вы попадаете в другой плен, сбежать из которого будет намного труднее. Вы можете понять образ мыслей Золотого Императора.
Элиан прикоснулась к нему, потому что хотела сделать это, потому что не могла удержаться. Она почувствовала дрожь под своей рукой, но принц не отстранился.
— Я не преступила закон? — спросила она. — Вам я разрешаю, — сказал он, слегка задыхаясь, и внезапно ослепительно улыбнулся. — Можете дотрагиваться до меня когда захочется.
Это было большой дерзостью и вольностью со стороны высокого принца Асаниана.
— Я вас развращаю, — улыбнулась Элиан. — Смотрите, ваши тени забеспокоились. Что они скажут вашему отцу? — Что я превратился в варвара. Он засмеялся и ответил прикосновением на прикосновение: слегка провел пальцами по ее щеке к подбо родку, следуя линии шрамов. Это было похоже на ледяной огонь, быстрый и пугающий. Он пробежал по ней и мгновенно исчез.
Элиан хотела поймать его руку, но золотой жеребец принца отпрянул в нетерпении, и очарование момента рассеялось. Она не пыталась возродить его. И так было безумием начинать все это.
Больше подобного не повторялось. Она сказала себе, что этого никогда и не было, и заставила себя не жалеть о случившемся. Достаточно было присутствия Илариоса, его красоты и его золотого голоса. Большего ей и не требовалось.
Ранним серым утром, когда в воздухе уже явственно чувствовалось приближение зимы, Элиан бродила по крепости. Она намеревалась отправиться в горы, но затянувшийся дождь заставил даже Бешеного забиться поглубже в конюшню. Мирейн заперся с Халенаном, Вадином и капитанами. Она не знала, как ей распорядиться своей свободой, бесцельно блуждая по коридорам, и тут услышала свое имя. Элиан напрягла слух и остановилась. Судя по говору, беседовали янонцы, люди из королевской свиты, игравшие в кости в караульном помещении.
— Элиан? — задумчиво проговорил один, громыхая костями в кружке и не спеша их выбрасывать. — Красивая девчонка.
— Откуда ты знаешь? — спросил его товарищ. — Она ничего такого не показывала, что выдавало бы в ней женщину.
— Конечно, показывала. Просто надо иметь наметанный глаз.
— У меня острый глаз. И все, что я видел, — это сплошные углы. Если тебе нравятся мальчики, так почему бы тебе не завести себе такого же и не заняться им?
— Но она не мальчик, — заявил первый мужчина. — Если одеть ее как положено, немного подкрасить и повесить побрякушки, то ты получишь нечто заслуживающее внимания.
— Ни за какие деньги. Мне нравятся пухленькие и приятные на вкус. И не с таким острым язычком. Говорят, она умеет ругаться как солдат.
— Несмотря на все это, королю она нравится. Да и многим другим тоже. Ребята в лагере спорили, как долго это будет продолжаться. Я поставил серебряный на то, что еще до конца года он женится на ней.
— Тогда ты потерял свои деньги. Она высокородная, говорят, сестра этого генерала с юга, который носит бороду как истинный мужчина. И в постели, видимо, хороша, раз король так долго держит ее и ничего не меняет. Но он не сделает ее королевой. Не сможет. В Яноне есть такой закон, не забывай: шлюха не может сидеть на троне. — Солдат харкнул и сплюнул. — Вот. Ну как, будешь кидать кости или решил высиживать их?
Элиан отступила прочь. Ноги ее ослабели и подкашивались, и она ничего не видела вокруг. Она прошла мимо Илариоса, не узнав его. Когда принц Окликнул ее, она остановилась, потеряв волю к передвижению.
— Госпожа, — сказал он, и Элиан почувствовала вкус его тревоги, соленый как слезы. — Госпожа, вы заболели?
— Нет, — ответила она, — нет, все в порядке. Его рука чрезвычайно осмелела и обвила плечи Элиан. Она позволила ему увести себя, ей было безразлично куда. Так Элиан оказалась в его комнате, которую он выбрал для себя в главной башне. Для охранников помещения здесь не было, и волей-неволей им пришлось остаться за дверями. В комнате пахло цветами. Элиан увидела венок из шиповника, последнего шиповника этого лета, золотого и огненно-красного; поправляя поникшие головки, она исколола все пальцы, но пьянящий аромат стоил этой боли.
Однако легче ей не стало. Илариос усадил ее на подушки и дал кубок, наполненный желтым асанианским вином. — Пейте, — велел он.
Элиан подчинилась, почти не сознавая, что делает. Вино, на ее вкус, было острым, почти кислым, но крепким. Оно одновременно вскружило ей голову и привело в равновесие. Глаза ее прояснились: она глубоко вздохнула и произнесла уже спокойно и легко:
— Наконец-то это случилось. Один человек высказал общее мнение. Моя репутация погибла, мой господин. Разве это не забавно? — Кто посмел? Скажите мне! Его настойчивость заставила ее посмотреть на него. Глаза принца горели. В них пылала ненависть к тому, кто осмелился причинить ей боль. В них отражалась вся его любовь к ней.
Элиан уставилась на него, оцепенев от потрясения. Значит, это было так важно для него. То, что она может узнать правду.
— Уезжать отсюда бесполезно, — сказала она. — Это я усвоила. Мир — это круг, всегда приходишь к тому, с чего начал. Я примкнула к Мирейну, чтобы сбежать из Хан-Гилена, а теперь он готовится отправиться туда. Мне предстоит встретиться с матерью, которая узнает о том, что я совершила на самом деле, и о том, в чем меня подозревают эти сплетники. И хуже всего, что я вовсе не испытала тех удовольствий, о которых болтают. Вряд ли Мирейн вообще заметил, что я женщина. Илариос ничего не сказал.
Элиан рассмеялась, как ей показалось, не слишком грустно, хотя он и поморщился.
— По правде говоря, я и не желала этого. Он принял меня. Он позволил мне стать тем, кем я хотела. Трагедия заключается в том, что его армия — это часть его. И его армия знает, кто я такая. Я предала сама себя, понимаете? А ведь я была очень осторожна, очень замкнута и так славно замаскировалась. Даже облегчалась я только там, где меня никто не мог видеть, хотя тут и нечем хвастать. Походные уборные слишком отвратительны даже для мужчин. Самым тягостным было видеть, как люди купаются, и притворяться, что у тебя есть дела; особенно на марше, когда мучает жара, пыль и мухи. Таз с водой — весьма жалкая замена прохладной реки, в которой сам король плещется, словно мальчишка-подросток.
— Завтра, — осторожно сказал Илариос, — если погода переменится, вы могли бы пойти к реке, к какой-нибудь заводи.
— Зачем? — спросила она из чувства противоречия.
Он не шутил, в его глазах не было ни веселья, ни утешения: они были широко распахнуты и светились золотом.
— Понимаю, — произнес он. — Там не будет короля.
Элиан уставилась на него, почти кипя от гнева. Почти. Неужели это сказал он, кто так хорошо знает ее?
Его волосы были такие же непокорные, как у Мирейна, и такие же густые, только, согласно обычаям королевского двора Асаниана, они свободно падали на плечи, придерживаемые кольцом на лбу. Элиан провела по ним рукой. Волосы были мягкие как шелк.
— Золото должно быть холодным, — проговорила она.
— А огонь должен обжигать, — сказал Илариос и протянул к ней руку, легко и нежно, словно боясь причинить боль.
Они стояли очень близко друг к другу, и Элиан ощущала живое тепло его тела, вдыхала его запах, слабый, но различимый. Мускус, седельная кожа и шиповник. Их губы соприкоснулись.
Он был очень красивый и очень сильный, а его поцелуй оказался очень нежным. Теплым и
