чем свет стоит проклинал этот дождь. Кажется, ему требуется компания.
Сареван застыл. Темнота затопила его мозг, горечь разлилась во рту. Таким тоном мать не разговаривала с ним с тех пор, когда он был так мал, что его можно было взять на руки. Она словно говорила ему: «Да, да, дитя мое, ты поможешь маме, но не сейчас; мама придет к тебе попозже, когда закончит свои дела, и тогда мы поиграем, ладно?» Он разгадал смысл, который скрывался в ее интонациях: «Ну конечно, ты не справишься на совете в одиночку, бедный наивный ребенок. Ведь у тебя нет твоей силы. Ты слаб и искалечен, и ты разрываешь мое сердце, потому что стараешься вести себя так же доблестно, как и раньше. Но это тебе не по силам. Ты не можешь этого и не должен притворяться, что можешь».
Сареван снова вскочил на ноги. Его вновь удивило, что его мать, когда-то, во времена его детства, возвышавшаяся над ним, теперь едва достает ему до подбородка. Он превратился в мужчину, если не превосходящего в росте ее рыжеволосых родичей-гилени, то и не уступающего им. Но среди магов он теперь ничто.
— Хорошо, — произнес его язык кисло-сладким тоном. — Пойду-ка я поиграю с наследником Асаниана. Он хочет научить меня новой игре. В основном в нее играют в постели, и это так захватывающе. Хотя, может быть, я уже слишком стар для подобных забав. Как ты думаешь, мама?
Она влепила ему пощечину. Увесистую. Настоящую. Сареван покачнулся и ответил на ее яростный взгляд еще более яростным и сверкающим.
— Не обращайся со мной как с ребенком, мама. Или как с простачком. Или как с искалеченным животным, за которым надо тщательно ухаживать, чтобы оно не погибло. Я ни то, ни другое, ни третье. Я все еще ношу на себе метку Аварьяна и огонь, который был мне подарен вместе с ней. Я все еще Высокий принц Керувариона. И нигде, — сказал он тихо и глухо, — нигде нет закона, постановляющего, что король обязательно должен быть магом. Ее яростная вспышка потухла. — Вайян, — сказала она. — Вайян, я не думала…
— Не думала, да? Ты просто уверена, и это твоя самая большая забота. Наследник Керувариона больше не соответствует своему титулу. Император Керувариона отказывается говорить об этом. Канцлер Керувариона настаивает, что нет причин для беспокойства. Повелитель Северных Княжеств, который менее всех склонен к магии, не проявляет к тебе особого сострадания. А я… я знаю, что если не научусь жить как простой человек, то вообще не буду жить. — Вот этого я и боюсь, — сказала Элиан. — Ты просто верь. Верь в своего сильного молодого сына. — Не насмешничай. Тебе это не идет. Губы Саревана скривились, и он выпятил подбородок. — Пожалуй, я пойду получать свой урок, мама. Может быть, я не смогу править, но по крайней мере узнаю, как зачать сына, который сможет.
Если она и пыталась остановить его, то не слишком настойчиво. Сареван в ярости подлетел к двери Хирела и распахнул ее.
Там не оказалось никого, кто мог бы одобрить его или высмеять. В тусклом свете пасмурного дождливого дня Сареван прошел через все покои. В самой дальней комнате мерцал огонек лампы, освещая два сплетенных тела, бронзовое и золотое. Хирел держал в объятиях женщину, на них не было ничего, кроме украшений, и не оставалось никаких сомнений, чем они занимаются. Даже когда Сареван в изумлении застыл на пороге, рука Хирела продолжала блуждать по налитой округлости женской груди.
Сареван отшатнулся. Он не чувствовал ревности, лишь судорога свела его чресла. Это было возмутительно. С Хирелом была леди. Баронесса, вдова барона. Как она посмела позволить этому неверному соблазнить себя? Как он дерзнул сделать это?
Любовники заметили его. Без малейшего смущения женщина поднялась с ложа. Ее глаза блестели, бронзовые щеки заливал румянец. Присев в глубоком реверансе, она произнесла: — Мой принц.
Ее нельзя было назвать красавицей: широкие скулы, короткий нос, чересчур большой рот. Но ее глаза были великолепны, а тело…
Она прикрылась, не очень поспешно, но и не слишком медленно, и грациозно удалилась.
Сареван вздрогнул и судорожно вздохнул. Хирел поднялся и взглянул ему в лицо. Юноша был не столь любезен, чтобы выглядеть пристыженным.
— Это что, твой способ отомстить Керувариону? — спросил его Сареван. — Развращение нашего дворянства? — Это твои слова, а не мои.
— Так. — Сареван шагнул в комнату. — Тогда разврати меня. — Нет.
— Почему? Потому что я хочу этого? — Вовсе нет. — Хирел вернулся в свое гнездо из подушек и растянулся словно кот, деликатно зевнув, как этому учат девушек. Потом он оперся на локоть и бросил на Саревана взгляд исподлобья. — Я никого не развращаю. Я учу, я усмиряю, я освобождаю.
Сареван опустился на одно колено, пододвигаясь ближе. — Освобождаешь? И меня можешь освободить? — Его пальцы сомкнулись на горле Хирела. — Можешь, Хирел Увериас?
— Ты в превосходном состоянии, как я погляжу, — спокойно произнес Хирел. — Ты опасен? Наверное, мне пора начать умолять о милосердии?
Сареван посмотрел на безмятежное лицо принца. На свою руку. На его тело. И подумал, что действительно опасен, что готов наброситься на Хирела, пренебрегая великодушным милосердием.
Его рука опустилась. Он почувствовал горечь, потому что не был создан для подобной жестокости.
Он зарылся лицом в подушки. Ему оставалось либо это, либо бежать, рыдая, через весь Эндрос.
— Не позволю, — процедил он сквозь зубы. — Не позволю им манипулировать мной, ухаживать за мной и оберегать, как глупого ребенка. Они не оставили мне ничего, что приличествует моему происхождению и моему воспитанию. Одну лишь жалость. Потому что все они маги, а я… я…
— Прекрати, — сказал Хирел. — Или, клянусь, я начну хохотать и ты попытаешься ударить меня, а я не в том настроении, чтобы драться.
Саревану пришла в голову мысль об убийстве. Так далеко он не заходил даже когда у него была его сила. Но его разум не знал об этом. Он напрягся, стараясь проникнуть в пустоту, и обнаружил нечто, называемое болью.
Сареван поднялся. Ему хотелось обхватить руками пульсирующую голову, но он с трудом удержался от этого. — Сегодня, — сказал он. — Мы едем сегодня. — Так рано? Но ведь я сказал Варзуну… два дня… — Сегодня.
Он осторожно повернулся и сделал шаг вперед. На его пути оказалось препятствие. Оно было крупным, сильным и искусно использующим свою силу. Оно произнесло: — Ты поступаешь неразумно.
— Будь готов, — сказал Сареван. — Я приду за тобой. — Ты спятил, — сказал Хирел. Но Сареван уже ушел.
Сареван старался сохранить то же настроение. Оно должно было поддерживать его до тех пор, пока он не окажется далеко от Эндроса. Он лелеял и вскармливал свое состояние духа, скрывая его за ослепительной белозубой улыбкой.
Когда отец нашел его, Сареван не улыбался. Он находился в своей башне, голый и мокрый после купания, и вертел в пальцах белую шелковую ленту. Только на ней не было золотых пластин. Его прежняя лента осталась в Шoн'ae вместе с четырьмя дисками. Обычай требовал, чтобы жрец, который носит ленту, сам загибал углы пластин, сам пробивал их и пришивал к ленте. Теперь у Саревана не было времени делать их заново. Это могло подождать до тех пор, пока узел не будет разрублен.
Он услышал, как открывается дверь, и узнал эту поступь, легкую и почти бесшумную. Он ждал появления отца. Так всегда происходило после того, как он ссорился с матерью. Отец дал ему время немного остыть, пришел и сел рядом с ним, ничего не говоря. В основном все уже сказала его мать, когда он открыто выступил против воли отца. Это было похоже на танец двух лун.
Он должен сопротивляться. Должен не спеша вглядеться в мрак, царящий внутри него, и вызвать видение, которое скажет ему, почему он не может отступить.
Рядом с его ладонью легла другая ладонь. Два Касара. Двойной блеск слепил глаза Саревана, и он сощурился.
— Пока у тебя есть это, — сказал Мирейн, — ты мой наследник. Я издал этот закон, когда ты родился, и не изменю его.
— Да, ничего не было сказано о его изменении. Но многое заставляет предположить, что ты сожалеешь о нем. — Это только твои предположения, Саревадин. Сареван вскинул голову, отбрасывая
