Вокруг старьевщика сразу образовалась толпа. Пожилая женщина с трудом тащила мраморный бюст императора Александра I.
— Русских царей и императоров не беру. Испанских, французских, австро-венгерских, римских беру, русских — не беру.
За спиной Кешки послышался шум, крики, брань, мимо него прошмыгнули выбравшиеся на крышу приятели.
— Кешка, шухер! — крикнул один из них.
— Мотай! — закричал другой, и оба бросились наутек, громыхая по железной крыше.
Кешка не успел опомниться, как из окна высунулась раскрасневшаяся физиономия разъяренной старухи.
— Воры! Грабители! Караул! — истошно заголосила она, схватив Кешку за ногу. — Попался, урка! Я тебе покажу, как белье воровать!
— Пусти! На что мне твое белье!
Кешка стащил с ее плеча мокрую наволочку и накинул на голову старухи.
— Караул, режут! — заголосила она.
В толпе раздался взрыв смеха.
А Кешка вырвался и побежал по крыше.
Из другого окна проворно выскочил дворник и бросился ему наперерез.
— Ахмет, держи его! — закричала старуха, освободившись от наволочки.
Все забыли о старьевщике и, задрав головы, следили за погоней.
— Ахмет, он за трубой! — кричала рыжая толстуха из окна верхнего этажа.
Старьевщик бросился к пожарной лестнице и, засунув за пазуху пистолет и ловко подтягиваясь одной рукой, стал подниматься вверх.
— Поймал! — раздался ликующий голос толстухи.
— Бей его! Бей негодяя! — послышался визгливый голос снизу.
— Отпусти мальчишку! Стрелять буду! — крикнул старьевщик, добравшийся до самого верха лестницы.
Дворник тащил упиравшегося Кешку к слуховому окну. Старьевщик вылез на крышу и поднял пистолет.
— Отпусти мальчонку, или я сделаю дырку в твоем картузе, чтобы не повредить твою дурацкую голову!
Из окна третьего этажа выглянул пожилой человек, на полном лице которого острая бородка клинышком и тоненькие усики выглядели несколько легкомысленно при его тяжелой, осевшей к старости фигуре. Он выглянул из окна как раз в тот момент, когда старьевщик картинно подбросил левой рукой пистолет… Раздался выстрел, и фуражка Ахмета полетела вниз, во двор. Человек, продававший дуэльные пистолеты, поднял фуражку дворника, и окружавшие его люди увидели дырку в тулье фуражки.
— Я предупреждал, что один из пистолетов заряжен, — испуганно лепетал человечек.
Ахмет отпустил Кешку и скрылся в слуховом окне. Старьевщик снял шляпу и поклонился невольным зрителям этого представления. Потом он подошел к краю крыши и бросил пистолет в раструб водосточной трубы. Пистолет с грохотом пролетел все пять этажей и выскользнул из трубы к ногам хозяина.
— Вот это да… — вырвалось у Кешки.
— Идем, малыш, со мной, — торжественно сказал старьевщик и протянул руку Кешке.
— А вы… кто?.. — растерянно спросил Кешка.
— Я? — усмехнулся старьевщик. — Я разрешаю тебе называть меня просто… маркизом.
Они пошли по мокрой от весеннего дождя крыше и скрылись за дымовыми трубами.
Человек с бородкой проводил их взглядом и закрыл окно.
— Алена, — обратился он к женщине, сидевшей в кресле-качалке и читавшей какую-то французскую книгу. — Ты не помнишь, Алена, в двенадцатом году… или в тринадцатом, если я не ошибаюсь, мы смотрели с тобой в цирке Чинизелли номер “Однорукий Вильгельм Телль” — молодой человек левой рукой сбивал яблоко с головы мальчика…
— Помню, конечно, помню, это был эффектный номер, — сказала женщина. — А почему ты вдруг вспомнил об этом?
— Так… по странному стечению обстоятельств.
Он прошелся по комнате и остановился возле портрета, с которого он сам из того самого далекого двенадцатого года смотрел на самого себя сегодняшнего. В углу под портретом стояла подпись художника — И.Репин, а к раме была приделана медная дощечка с надписью:
Портрет известного криминалиста
Прокофия Филипповича Доброво. 1912 г.
В крохотной комнатушке большого дома на Каменноостровском или точнее — на улице Красных Зорь, как он стал называться после революции, сидели двое: хозяин комнаты, уже знакомый нам Илья Спиридонович Тараканов, и узколицый блондин с тщательно приглаженными редкими волосами.
Закинув ногу на ногу, блондин курил длинную папиросу, с интересом разглядывая попугая в клетке, стоявшей на широком подоконнике.
— Мне нужны деньги и паспорт, — сказал Тараканов. — Вы принесли деньги и паспорт?
— Вы их получите, как только у меня на руках будет картина, которую вы мне обещали, — с акцентом произнес блондин.
— Я вам уже сказал: картину похитили “попрыгунчики”.
— Да, да… “Попрыгунчики”. Я прекрасно понимаю, что это очень неприятно, — кивнул блондин, глядя на хозяина слегка выпученными глазами. — Я верю вам, господин Тараканов. Но мои компаньоны хотели бы убедиться в том, что коллекция князя у вас. И мы с вами в прошлый раз договорились, что вы предоставите мне хотя бы одну картину. Любую, по вашему выбору.
Тараканов поправил очки и поднялся:
— Хорошо. Если вы так настаиваете…
Он подошел к тяжелому, громоздкому буфету, занимавшему едва ли не половину всей комнаты.
— Что поделаешь, господин Тараканов! В наше трудное время всюду нужны доказательства, — повторил блондин.
Тараканов достал из-за буфета завернутую в цветную ткань картину.
— О! — невольно вырвалось у блондина, когда Тараканов поставил на стул картину в скромной дубовой раме.
— Надеюсь, это доказательство, господин Артур?
— Пинтуриккио… Этому невозможно поверить! — восторженно прошептал господин Артур. — “Мальчик в голубом”!
— Мне срочно нужны деньги и паспорт, — быстро заговорил Тараканов. — Без них я ничего не могу сделать… “Амур и Психея” Буше уже висит в музее. Надеюсь, вам понятно, что это означает?
— Нет, простите, не понимаю.
— Это означает, дорогой господин Артур, — со сдержанным раздражением объяснил Тараканов, — что картина из исчезнувшей коллекции князя должна привлечь к себе внимание властей, что поиски коллекции неизбежно возобновятся. Они уже идут, вероятно. И я не исключаю, что меня уже разыскивают. Мне нужны деньги и паспорт, — снова повторил Тараканов и выжидающе посмотрел на Артура.
— Деньги вы получите завтра… так сказать, аванс… А документы… — Артур достал из кармана паспорт и протянул его Тараканову: — Отныне вы есть Леопольд Францевич Авденис, коммерсант из Либавы.
Тараканов раскрыл паспорт и увидел фотографию человека с фатоватыми усами.
— Усы? — удивленно сказал Тараканов. — Почему усы?
— Да, я совсем забыл поставить вас в известность: Леопольд Францевич носит шнурбарт, усы.
— Но у меня-то их нет?! — возмутился Тараканов. — Для того, чтобы вырастить такие усы, понадобится полгода.
— Зачем полгода… Не надо… полгода. — Холеный господин протянул Тараканову конверт: — Здесь вы имеете… два шнурбарт… то есть два уса, на всякий случай. — Он засмеялся. — Если вдруг ветром сдует. А это — лак, чтобы их наклеить. — Он вытащил из кармана маленькую бутылочку. — Отличный лак, немецкая фирма “Лейхнер”.
— Ур-р-ра! Ур-р-ра! Ур-ра! — неожиданно закричал попугай.
На другой день Илья Спиридонович направился на набережную Фонтанки. Усы Леопольда Францевича Авдениса уже украшали его физиономию, и если бы не темные очки, от которых Илья Спиридонович не мог отказаться, он был бы неузнаваем.
Моросил мелкий дождь. Тараканов шел, как бы прогуливаясь, держа обеими руками за спиной толстую трость с набалдашником. У Горбатого моста он остановился и, облокотившись на перила, долго разглядывал старенькую баржу, пришвартованную к гранитной стене набережной. Когда-то на ней привезли сюда дрова, а потом, в неразберихе прошлых лет, забыли о ее существовании. Тараканов перешел через Горбатый мост и направился к барже.
В трюме баржи, посреди каюты, стояла докрасна нагретая буржуйка, труба которой уходила в круглый иллюминатор. На стене, заклеенной старыми “Биржевыми ведомостями”, висела картина в позолоченной раме, такая темная, что разобрать, что именно на ней изображено, было просто невозможно. На столе рядом с бюстом Наполеона стояла миниатюрная копия конной скульптуры Донателло.
Однорукий Маркиз, обнаженный до пояса, уже не был одноруким, в правой “несуществующей” руке он держал шпагу и показывал Кешке фигуры фехтования. Кешка зачарованно смотрел на Маркиза.
— Двойной выпад с переброской шпаги в левую руку… — пояснял Маркиз. — Прием, с помощью которого д’Артаньян одолел своего коварного противника де Рошфора. Смотри внимательно. Эн, де, труа, катр, сенк…
Он показал Кешке прием и бросил ему шпагу.
— Репете!.. Эн! Де! Труа! Катр! Сенк!
Кешка повторил показанный прием.
— Для начала манифик! Если возникли вопросы, задавай!
— А что такое… манифик? — спросил Кешка.
— Манифик… в переводе с французского… ну, скажем — превосходно, блестяще. Еще вопросы есть?
— Дяденька Маркиз, а где мне достать валенки?
Маркиз расхохотался:
— Валенки? Зачем тебе валенки? Зима-то вроде кончилась.
— Эта кончилась, другая будет.
Маркиз снова засмеялся:
— Будут тебе валенки.
