соответствовать и общей жизни природы в целом, поскольку всем управляет единый закон, как природой, так и человеком. На этом жизненном соответствии основывается добродетель. Жить добродетельно и жить в соответствии с природой — это одно и то же. Стоики считали благо зависимым от природы, то, что должно быть, они определяли в зависимости от того, что есть в реальности. В добродетели, понимаемой таким образом, стоики видели наивысшее совершенство, которое личности может выпасть по своей судьбе (совершенство личности греки называли эвдемонией), которая также обладает чувством совершенства и которое мы называем «счастьем».
Добродетельная жизнь — это жизнь
Жизнь в соответствии с природой является в то же время жизнью в соответствии с разумом. Не страсти, а разум лежит в основе природы человека. С этой точки зрения, разумность была для стоиков мерой поступков, а их натурализм был одновременно рационализмом. Добродетель они определяли чаще всего как разум. Разум же управляет не только человеком, но и всем космосом, является связью между человеком и космосом, между человеческой добродетелью и законом природы. Рационализм стоиков был как бы общим знаменателем их понимания добродетели и почитания природы. Они восприняли сократовский принцип зависимости блага от разума и дали ему обоснование в своей теории природы.
2.
Между мудрецом и безумцем нет ступеней перехода. Добродетель представляет собой способ действия, который не подлежит градации; тот, кто не достиг полной добродетели, не имеет ее вообще. Это был первый парадокс стоической этики, и таких парадоксов было достаточно много. Люди делятся на добрых и злых. Тот, кто идет путем добродетели, тот еще не достиг ее. Добродетель едина и неделима: не существует различий между справедливостью, мужеством и расторопностью: то же разумное поведение проявляется при выделении таких добродетелей, как справедливость в отношении страдания, мужество в разрешении своих проблем, расторопность. Добродетель едина для всех и на все случаи жизни, и ее нельзя понять с одной точки зрения и не понять — с другой. Все эти рассуждения были подготовлены учением Сократа и следовали у стоиков из их понимания добродетели, которая не имела никаких особенных черт, ничего того, что могло бы стать основанием для ее деления по уровням, дробления или деления на части.
Добродетель — единое благо. Все, что, помимо этого, люди называют благами, такими как божественность, слава, может быть дурно использовано, и может так оказаться, что они благом не являются. Добродетель же является благом, которое формирует
Однако эти нейтральные ценности являются поводом для наших поступков; в результате можно получить как доброе, так и дурное следствие. Между тем, нейтральные вещи вовсе не равнозначны друг другу; не будучи «благами», они обладают, тем не менее, большей или меньшей «ценностью»; разум осуществляет выбор между ними и вырабатывает правила обращения с ними в соответствии с природой уже не разумной, а телесной, животной природой человека. Оказывается, что одни из них «стоят выбора», а иные же «стоят отрицания». В этом пункте своей теории стоики вошли в противоречие с крайними позициями киников.
Вещи, стоящие выбора, делятся на: а) духовные, такие как талант, память, быстрота мышления, достижения в сфере знаний (они — наивысшие); б) телесные, такие как точность восприятия чувственных органов, даже сама жизнь, и в) внешние, такие как наличие детей, родственников, любовь, признание, знатное происхождение, большая власть. В противоположность благу, которое абсолютно, ценность всех этих характеристик относительна. Например, богатство, данное нам судьбой, имеет ценность, в то время как богатство, в котором судьба нам отказала, не имеет ее; какие-то государственные или военные должности нейтральны, однако их значение возрастает, когда они исполняются добросовестно. Блага достойны стремления к ним, поэтому их стоит принять. Действие, имеющее своей целью благо, является добродетельным; те же действия, целью которых является «выбор», добродетельны лишь «соответственно с выбором». Духовным ценностям принадлежит верховенство над телесными: поскольку душа, а не тело, обладает «собственной ценностью» для человека, подобно тому, как в прекрасном скульптурном изображении имеет «собственную ценность» искусство, а не стоимость статуи. Тело, в целом, не имеет цены, но его ценность зависит от ценности души.
3.
Ни одно чувство не является естественным и ни одному благу не служит; следовательно, необходимо от них изба виться. Речь идет не об умеренности по отношению к ним. которую провозглашают перипатетики, а, вообще говоря, об освобождении от них, не о «метропатии», а об «апатии». Эта апатия, или беспристрастность, характеризует мудреца. Она и становится ближайшей задачей моральной жизни. Собственно говоря, самое худшее из чувств — скорбь — никогда не должна постигать душу мудреца, также и скорбь по поводу чужого страдания, т. е. сочувствие. По отношению к другим (людям) необходимо руководствоваться разумом, а не сочувствием; поступать иначе неразумно, подобно врачу, который избегает болезненной операции из-за сочувствия больному.
Эти усилия, предпринятые для того, чтобы овладеть чувствами и отрешиться от всех земных благ, связанные с радикальным порицанием всех тех, кто с этим не справился, вызывали ту суровость и решительность, которые были характерны для стоической теории и жизни, этики и морали.
Стоики понимали моральное значение намерения. Поступок является добрым, если имеется доброе намерение. Если оно имеется, то поступок, который внешне выглядит плохим, является хорошим. Они различали также действия, которые имеют внешнюю моральную окраску (черты), и такие действия, у которых внутреннее намерение является благим; первые действия являются «правильными», а вторые — «благородными». Это деление соответствовало впоследствии кантовскому различению законности и моральности. К какой категории можно отнести тот или иной поступок, не зная его внутренней интенции, решить сразу и однозначно нелегко.
4.
В понимании общества так же, как и в понимании природы, стоики были одинаково далеки от атомизма, который трактовал части самостоятельными по отношению к целому; напротив, они трактовали