пыли.
…-Сука… — скрипит Мухин, ему покатившийся камень стукнул по лодыжке. Тут же он оборачивается и кричит, — Камень! Осторожно, лейтенант!
Командир делает шаг в сторону и булыжник с обвальным шорохом и стуком скатывается вниз.
Всего это Вадим не видит, продолжая с упорством и обреченностью Сизифа карабкаться на гору. Чувствует потной спиной, что именно так все и происходит.
Голос лейтенанта:
— На камни не наступать!
Корявое деревце, опаленное огнем. Около него тропа делает свой очередной поворот.
— Раньше на этой горе «духи» сидели. «Летуны» их «нурсами» сбивали, — это опять Мухин.
Вадиму становится почему-то приятно слышать его осипший голос. Легче от него становится, что ли?
…Все. Неужели все? Подъем неожиданно оборвался.
Перед глазами и ногами Варегова оказалась вытоптанная площадка. По краям ее тянулись окопчики, соединенные между собой мелкими ходами сообщения. В углублении, словно угрожающий перст, торчит ствол миномета. С другой стороны склона хищно вытянул свой пулеметный нос крупнокалиберный ДШК.
Около землянки, больше похожей на нору, стоят два плоских армейских бачка, в которых обычно носят суп или кашу. Один из них открыт, на дне поблескивает прозрачная вода. На откинутой крышке стоит кружка.
Вадим застыл перед бачком в нерешительности. Он не может определить: хочется ему пить или нет? Изматывающее отупение тоже куда-то делось. Похоже, то, что он слышал про второе дыхание — не вранье…
— Чего встал, как столб? — толкнул Варегова высокий небритый солдат, — И вообще, кто ты такой?
— Молодое пополнение, — ввинтился Муха, — Доброволец. Решил пороху понюхать.
— Да ну? — небритый с любопытством уставился на Вадима.
Варегов нерешительно посмотрел на него, не зная, что ответить. Он не мог определить, что удивило этого высокого, из-за двухнедельной щетины казавшегося тридцатилетним, солдата: прибытие давно ожидаемого пополнения или наличие добровольца в этих краях.
Небритый не стал долго интриговать Вадима:
— Ну и дурак ты, доброволец! — и надвинул ему панаму на нос.
Вадим обиженно засопел и резким движением вернул панаму в исходное положение.
— С характером бача! — то ли удивленно, то ли насмешливо резюмировал длинный, — Но дурак…
— С характером! — поддакнул Мухин, — Тут вчера я хотел с него «экперименталку» снять — не дался. Надо молодому профилактическую беседу организовать…
— Мухин! — обернулся длинный к «черпаку», — Ты знаешь, что муха — источник заразы? Что-то ты в последнее время больно борзый стал. Как мухи перед переменой погоды. Хиляй отсюда, не разводи эпидемию на солнцепеке. Видишь, с человеком разговариваю…
— Я я чо? — дернул плечом Муха, — Я ничо. Я тебе не мешаю.
— Через плечо. Ты не слишком обижай молодого. Добровольцы, как и дураки, у нас всегда в цене. А этот, может, еще поумнеет. Если успеет…
Мухин перекинул автомат с одного плеча на другое и отошел.
…-Ты чем на «гражданке» занимался? — спросил неожиданный заступник Варегова.
— Учился.
— Где?
— В университете.
Он не любил затрагивать эту тему. В роте, еще там, на Дальнем Востоке, из его призыва студентов было трое. На первых порах они, имевшие несчастье поступить в вузы без военных кафедр или, как Вадим, вылетевшие за хвосты, сильно выделялись из остальной рабоче-крестьянской массы. Это, естественно, не способствовало обоюдному сближению.
— В каком университете учился? — вопрос был задан быстрее обычного и более заинтересованно.
Вадим, подчиняясь новому темпу, ответил так же быстро:
— В Московском.
— Москвич? — полупрезрительная гримаса скользнула по лицу небритого.
Вадим его прекрасно понялб москвичей в его роте тоже не любили. Чаще всего — за столичный снобизм. Правда, Варегов знал и исключения…
— Нет, я из Ярославля.
— Почти земляк… А почему в армию попал? В МГУ же военная кафедра есть.
— Вылетел…
Что-то неуловимое в этом высоком небритом парне при всех его манерах, одежде и взгляде, выдававших бывалого, знающего себе цену солдата, было от той жизни, которую оставил за спиной семь месяцев назад Вадим. Интонация их разговора напоминала обмен паролями среди кровожадных джунглей: «Мы с тобой одной крови — я и ты!»
Собеседник Варегова это понял раньше.
— Коллега, значит, — с кривой усмешкой сказал он.
Вадим сумел уловить в этих словах не насмешку, а странную горечь и самоиронию. Не насмехался ли небритый над собой?
Не видел ли он в этом, еще многого не знающем, затурканном воинской службой, молодом озлобившемся парне самого себя полтора года назад? Он — то успел понять, что потом придет легкость, станет проще жить. Здесь. А там, дома?
Да и существует ли теперь для него, для них, старое понятие дома? Смогут ли узнать тебя там, за речкой, с кем ты так ждешь встречи и так этой встречи боишься… Или просто вздохнут от жалости: «Господи, кем ты стал…» Но жалость тебе будет не нужна. А поддержка… Они не смогут ее дать, просто не сумеют. И тогда ты останешься своим среди бывших чужих и чужим среди бывших своих. А они останутся в прошлом, к которому нет моста. Очередная насмешка жизни. Очередная плата за все.
…-Меня Андреем зовут, — негромко, словно извиняясь за одному ему известный грех, сказал небритый, — Ну, давай, дерзай парень. Ни пуха тебе…
— Протас! — окликнули его, — Уходим!
Сменяемый взвод уже спускался вниз. Андрей хлопнул Вадима по плечу:
— Счастливо, доброволец…
Он подхватил стоящий на бруствере ПКМ, закинул ремень на плечо и шагнул, не оглянувшись с площадки. Вадим какое-то время слушал шорох шагов спускавшегося по склону взвода солдат, потом ветер заглушил эти звуки.
…-Слушай, Варяг, — рядом с Вадимом, полулежавшим около хилого кустика, опустился Мухин.
«Вот паскуда, — лениво подумал Варегов о назойливом «черпаке», — Настоящая муха. Навозная. Я, вроде, на кучу дерьма не похож, но этот все равно липнет. Когда он от меня отцепится?»
— Чего тебе? — произнес он вслух.
— Ты родом откуда, из Ярославля?
— Ага, — Варегов родился в другом месте. В Ярославль его семья переехала, когда Вадиму было десять лет. Но Мухи подробности его биографии знать было необязательно.
— А я вот с Алтая. Про Барнаул слышал? Степи… А я моряком хотел стать. Два раза в «мореходку» поступал. И каждый раз на сочинении проваливался. Ну, на хрен мне, штурману, сочинение?! В последний раз я это в приемной комиссии сказал.
— Ну? — Вадим начинал слушать шустрого Мухина все более заинтересованно: тот раскрывался с совсем неожиданной стороны.
— А мне в ответ: «Моряк должен быть всесторонне образован». Все-сто-рон-не!!!..мать! — выругался Мухин, — Слушай, студент, поднатаскай меня по литературе, а? А я тебе в роте поддержку дам!
