— Нельзя, тётя Домна, — вздохнул Валико.
Старушка сошла с весов, развернула закутанную в тряпочку варёную курицу, показала Валико. Тот снова покачал головой. Старушка горько вздохнула, повернулась и пошла. Корова — за ней. Зарбазан залаял на Валико.
В аэропорту Телави старый грек Аристофан опустил кисть в ведро с жёлтой краской и мазнул по стене.
— Может, этот колор? — спросил он Гиви Ивановича. — Или все суриком покроем? Решай.
— Подожди. Ну... Дай подумать...
— Гиви Иванович! — донёсся с диспетчерской вышки голос дежурного. Когда начальник поднялся на вышку, дежурный протянул ему бинокль.
— Глянь-ка!
Гиви Иванович приложил окуляры к глазам.
Но небу летела корова. Она висела в смастерённой из мешков люльке и, звеня колокольчиками, плавно раскачивалась под брюхом вертолёта.
— Строгий выговор с предупреждением и лишение премиальных!—сказал Гиви Иванович стоящему перед ним Валико Мизандари.
Валико молчал.
— Ну, что стоишь? Иди. Работай. — Гиви Иванович уткнулся в бумаги.
— Гиви Иванович, — тихо сказал Валико. — Напиши мне характеристику на переквалификацию.
— Какую ещё переквалификацию?
— Я хочу в большую авиацию вернуться. Гиви Иванович вздохнул.
— Хорошо, — сказал он. — Устный выговор без лишения премиальных. И иди, иди, пока не передумал.
— Нет, Гиви Я серьёзно решил.
Гиви Иванович посмотрел на Валико, встал из-за стола, похлопал Валико по плечу:
— Хорошо, никто ничего не видел. Коровы у нас сами летают. А если тебе куда-нибудь надо поехать... — Гиви Иванович достал ключи от машины и опустил их в нагрудный карман Валико. — Только не превышай скорость...
— Хозяин, — в кабинет вошёл Аристофан. — А может, этот колор? — Он показал кусок фанеры, выкрашенный в синий цвет.
— Вы почему без разрешения входите? — вдруг заорал на него Гиви Иванович. — Что за манера?! Идите в коридор и ждите, пока вас вызовут!
Аристофан швырнул фанеру на пол.
— Сам ищи колор. Сам крась. Меня здесь уже нет! — И ушел.
— Секундочку, — Гиви Иванович бросился за маляром. Из коридора донеслось: — Аристофан! Подожди! Что, шуток не понимаешь?.. Аристофан... Аристофан...
Валико достал из кармана ключи и положил их на стол.
Было раннее утро.
На краю обрыва стояло старое полузасохшее дерево. К его веткам были привязаны лоскутки. По обычаям предков, это поминание. Живые поминали ушедших. Здесь были старые, полуистлевшие лоскутки и новые, разноцветные, яркие.
Валико подошел к дереву и привязал свой галстук.
Стали спускаться по тропинке к вертолету. Впереди бежал Зарбазан. Следом Варлаам с сумкой «Аэрофлот». Далее Валико, Като и дед.
— Валико!
Это с другого склона горы крикнул пастух в бурке.
— Чего?
Их разделяло километра два, но слышимость была хорошая.
— Вано просил, чтобы ты ему подковы привез. Подковы!
— Привезу! — крикнул Валико.
Он взял деда под руку, отвел к роднику. Достал из кармана деньги.
— Дедушка, у меня четыреста тридцать рублей. Вот. Двести пятнадцать вам и двести пятнадцать мне. А когда устроюсь, буду присылать.
Дед спрятал деньги в карман, сказал:
— Валико, сынок, слушай меня внимательно. Если его встретишь — не убивай. Сам знаешь, какие сейчас времена . Не так поймут.
— Ладно, не убью,— согласился Валико и пошёл к вертолету.
В ручке дверцы он увидел букетик горных цветов. Оглянулся. В раме школьного окна мелькнуло лицо Лали. Валико спрятал букетик в карман. Открыл дверцу, и туда тут же прыгнул Зарбазан.
Валико молча обнял родных. Потом вытащил собаку из кабины, опустил на землю.
— Я тебе бинокль пришлю, — сказал он Варлааму. Залез в кабину и захлопнул дверцу.
Зарбазан завыл, встал на задние лапы и начал скрести когтями металл обшивки.
— Он не вернётся,— грустно сказал дед.
Валико включил зажигание. Заревел мотор, закрутились лопасти винта, стремительно набирая скорость. Ветер ударил в лица провожающих. Зарбазана отбросило на несколько метров.
— Не хочу бинокль! Не надо!— закричал Варлаам.— Не уезжай!
Но грохот мотора поглотил его крик. Валико ничего не услышал. Он улыбнулся, помахал всем рукой и посмотрел на приборы.
Тогда Варлаам, преодолевая сопротивление ветра, подбежал к вертолёту, обмотал цепь вокруг шасси и замкнул на замок. Мотор взревел, вертолёт напрягся и вырвал цепь с корнем.
На кухне обыкновенной московской квартиры Родион Васильевич Синицын, плотный блондин лет сорока, напевая, варил манную кашу. В дверь позвонили.
— Леночка, открой!— крикнул Синицын.
Из комнаты вышла семилетняя девочка и, спросив: «Кто там?», открыла.
На площадке, в кепке Кукуша и с полиэтиленовым бочонком в руке, стоял Валико.
— Это квартира Синицына?
— Папа! Грузин приехал! — крикнула девочка и удалилась в комнату.
— Здравствуйте, заходите, — сказал Синицын, появляясь из кухни.
— Здравствуйте, — Валико снял кепку. — Вам письмо от тёти Нины. — Он почтительно протянул письмо.
Синицын вскрыл конверт, стал читать. Валико огляделся. Пристроил бочонок рядом с детскими санками. Синицын дочитал письмо, спросил:
— Как она себя чувствует?
— Всё так же...
— Софа!
Вошла молодая женщина с грудным ребенком на руках.
— Надо товарища в гостиницу устроить.
— В «Россию», если можно, — попросил Валико. Софа кивнула, села к телефону.
— Извините, там у меня каша, — Синицын убежал в кухню.
— Садитесь, — Софа указала на ветхое антикварное кресло, и Валико присел на краешек. — Алло! Это мебельный магазин? Якову Борисовичу привет! Это Синицына. Нет, я не насчёт зеркала. У нас чепе. Приехал племянник Родиона Васильевича, надо его в гостиницу «Россия» устроить... Сейчас узнаю. Родя! — крикнул Софа. — Ты на «Лебединое» два билета можешь сделать?
— Постараюсь, — донеслось из кухни.
— Да, может... — сказала Софа в трубку. — Ага... Запомню... Фамилия? — Софа вопросительно посмотрела на Валико.
— Мизандари, — шёпотом подсказал Валико.
— Мизандари... Спасибо. Билеты будут в кассе. Чао. — Софа положила трубку. Валико встал.
— Быстренько топайте в Западный блок,— сказала ему Софа, — найдите там администратора Европейского симпозиума эндокринологов Воронина. Скажите, что от Якова Борисовича. Он всё устроит.
— Спасибо большое. До свидания. Валико ушёл.
Из кухни высунулся Синицын.
— Софа, кто такая тётя Нина из Тбилиси? Не помнишь?
— Нет.
— И я не знаю,— вздохнул Синицын.
Когда такси остановилось возле гостиницы «Россия», на счётчике было десять рублей сорок копеек.
