– - А что?
– - Да вот что. Вы называете меня мусье Кук, а вам и невдомек, что был когда-то другой Кук, мореплаватель?
– - Что ж тут удивительного… Такое сходство фамилий нередко.
– - Но это сходство простирается гораздо дальше. Вы помните также, что тот Кук был капитан, а ведь и я, если не изволили забыть, не какой-нибудь прапорщик; тоже капитан.-- Тут он приосанился и гордо взглянул на Абрикосову…
– - И это случается.
– - Он, как все моряки, любил пить ром, и я тоже, сударыня, хотя для экономии чаще пью вишневку.
– - И это случается.
– - Может быть, и конец-то наш будет одинаковый! -- сказал Кук с глубоким вздохом.
– - Как так?
– - Да так. Он погиб от любви к морю, от ожесточения диких; а я, может быть, погибну от любви к женщине, от жестокости ее. От любви к вам! -- воскликнул он, не имея сил более владеть собою, и упал на колена перед Домной Матвеевной.
– - Ха-ха-ха! вы шутите, мусье Кук! Вот уж, право, странно. Вы были всегда так степенны, так любезны, а тут вздумали шутить!
'Шутить! я шучу! И это сказала она, в самую торжественную минуту моей жизни… когда душа моя готова была излиться в страстном признании; когда рай и ад теснился в мою душу… и когда одно ее слово могло меня осчастливить… О нет, она не любит меня!.. Она никогда не может любить… Она -- холодная, безжизненная душа, которая отдала любовь свою в проценты, под верные залоги. А я, несчастный!' -- вот что продумал в одну минуту озадаченный Кук.
– - Прощайте, сударыня, прощайте! Вы меня никогда более не увидите, никогда!
– - Помилуйте, мусье Кук; право, я вас не понимаю, разве вы шутите… ваш костюм…
– - Мой костюм? мой костюм, сударыня, приличен благородному человеку моего звания и моей комплекции! -- воскликнул Кук и в это время увидел себя в зеркале.-- О ужас! О проклятие! Я в халате! -- вскричал он отчаянно и выбежал на улицу; хохот вдовы и Чугунова проводил его. Проклятая надпись 'Дом надворной советницы Абрикосовой' мелькнула в глазах его и лишила душу нашего капитана последнего покоя.
– - Несчастный дом! На тебе никогда не будет надписано 'Дом капитана Кука'!-- сказал он с горестью и поехал домой.
Соблюдая историческую достоверность, мы, однако ж, должны сказать, что капитан сделал утренний визит госпоже Абрикосовой не в халате, а в форменном сюртуке, который за старостью и худобою носился только дома и носил название халата. У капитана была страсть давать вещам не по шерсти кличку…
Глава третья,
– - Крови, Степка, крови! -- яростно закричал капитан, вбегая в свою комнату.
Степка подал ему стакан красной жидкости, которую он выпил с жадностию.
– - Отелло! сколько разительного сходства в судьбе моей с твоею! Ты блаженствуешь… семейное счастие тебе улыбается… Дездемона -- ангел, Дездемона -- рай души твоей… вдруг… всё переменяется: Дездемона -- демон, ад души твоей… 'Крови, Яго, крови!' --восклицаешь ты, и сердце твое разрывается… Так и я. Обольстительные мечты лелеют пламенную душу мою… Домна -- кумир мой, Домна -- лучезарная звезда моего счастия… Я ощущаю предвкусив ее объятий… подъезжаю к пой; самый дом мне улыбается… вдруг… адские проценты! демонский хохот ростовщика над бедняком, принесшим в заклад свое бедное сердце! Ха-ха-ха! у него ничего больше… каменный… вдова… дом… прекрасная… Я разорен! Крови, Степка, крови! -- вторично воскликнул Кук и опять проглотил стакан. Но ничто не успокоивает бедной души его. О, как тяжело потерять веру в людей, в счастие, в жизнь, в дев, в мечту, в каменные строения, в чистоту нравов; о, ужасно! Будь у него бронзовая голова на каменном фундаменте… он бы и тут не выдержал!..
Быстрыми шагами ходил он по комнате и в ужасном отчаянии ломал себе руки, скрежетал зубами, моргал бровями, кусал губы и т. д. В таком положении застал его Евстафий Андреич, франт, отставной поручик, задушевный друг капитана.
– - Что с тобой? -- спросил он, заметив необыкновенную мрачность Кука.
– - Ничего! -- отвечал Кук гробовым голосом. Слова его заметно подействовали на чувствительную душу Евстафия. Он понял без слов, что друг его в бедственных обстоятельствах. У него была страстная охота прослыть утешителем страждущих, и он начал так, голосом, проникающим до глубины души:
– - Друг мой! мы все люди, все человеки, все странники! -- Кук пожал ему руку, в знак согласия, и вздохнул.-- Итак, согласись, что не стоит роптать на трудности пути, когда он не бесконечен… Но если можно преодолевать эти трудности и находить для себя радости в скоротечной жизни, то зачем отчаиваться… будем бодры…
– - Нет, радость не для меня!
Погибну я, как пламень дымный,
Среди полей, среди глуши!
Умру -- и могила примет кости мои; сгнию -- и прах мой соединится с землей; исчезну -- и меня не отыщешь ни на земле, ни под землею! -- Тут Кук заплакал и упал к нему в объятия…
– - Кто погубил тебя? -- спросил он с участием.-- Она? Но для тебя не всё еще потеряно… Мир не вечен… Тебя ожидает другой мир, лучший дом…
– - Лучший дом! -- повторил Кук с некоторой надеждой.-- Который, в какой улице?
– - Дом, в котором успокоиваются все страждущие…
– - Дом призрения бедных? Да он казенный?! -- воскликнул Кук с прежним отчаянием.
– - Есть, говорю я, мир, где будут жить по смерти; где встречаются души любящие и страдающие для вечного, неизменяемого блаженства… Там ты найдешь ее!
– - Крови, Степка, крови! -- закричал Кук еще отчаяннее.
– - Что так поразило тебя? -- спросил друг.
– - Неужели я должен обречь остальную жизнь,-- произнес он, глотая влагу,-- на страдания, слезы, проклятия, вздохи, воспоминания веселые, предчувствия печальные, идеи мрачные и мечты прозаические,-- сказал Кук раздирательным голосом. (Я вам говорил недаром, что он играет в трагедиях.)
– - Постой! может быть, всё поправится,-- сказал друг с надеждою.
– - Увы!
– - Кто она?
– - Домна Семеновна Абрикосова.
– - И она отказала? странно!
– - Ужели вечно будем мы
– - Не плачь! Домна не так жестока… Не понимаю, почему она отказала? Когда ты у нее был?
– - Я только от нее перед твоим приходом.
Тут друг внимательно оглядел Кука с ног до головы и захохотал пронзительно.
– - Теперь наконец я всё понял! -- произнес он торжественно и подвел Кука к зеркалу.
– - Знаю, видел! семи пуговиц нет, правая пола разорвана, на левой во всю длину сальное пятно,-- простонал Кук голосом недорезанного теленка.
– - А на шее-то, на шее что? -- сказал Евстафий.-- Носовой платок вместо галстуха, и весь в табаке…
– - О судьба! Ты ли обрушила на главу мою столь тяжкие бедствия? Крови, Степка, крови! -- И Кук опять выпил крови.
Евстафий хохотал.
– - И ты в этом костюме предлагал ей приятности своей особи?
– - Да… шила в мешке не утаишь.
– - Любовь без галстуха, любовь без штрифок! ха-ха-ха! И ты ничего не снял, не прибавил, приехав домой?
– - Ни йоты! -- отвечал Кук мрачно.
– - Бьюсь об заклад, что твоя неудача произошла от костюма! Ты, верно, показался ей шутом, полусумасшедшим!
Пока он так рассуждал, Кук, с своей стороны, доискивался причины небрежности наряда. Наконец он догадался. Идея о сватовстве была так быстра и неожиданна и так ему понравилась, что она в ту же минуту завладела всею
– - Но всё равно! Она не любит меня… Любовь не разбирает, в каких видах, она проявляется! Не костюм, не суетные украшения -- на нее действует только личность… а она отвергла меня!
– - Постой. Всё поправится! Есть у тебя хорошее платье?
– - Как же!
– - Без штрифок? -- спросил друг нетерпеливо, с каким-то страшным предчувствием.
– - Да!
– - Ничто -- не годится!
Кук был как пораженный громом… кровь бросилась ему в голову.
– - Крови, Степка, крови!
– - Друг мой,-- сказал Евстафий после некоторого молчания, схватив его за руку,-- ты хочешь владеть ею?
– - Еще бы! -- произнес Кук едва слышным голосом, в котором изображалась вся внутренняя борьба этой великой души.
– - Есть ли у тебя в наличности пятьсот рублей?
– - Есть полторы тысячи!
