— А куда же они все денутся? — спросил премьер-министр.
Через приемный покой ползла стайка старух на ходунках.
— Эй вы, ходунки, а ну бегом марш! — гаркнул Гарри Радуга. Старухи вежливо захихикали. Гарри продолжил, понизив голос: — Не знаю, куда они денутся, а только через три месяца здесь будет частная клиника: наращивание груди, липосакция, вот где теперь деньжищи-то.
Он познакомил их с Лорен, сиделкой. Лорен внимательно изучила премьер-министра сквозь очки в зеленой оправе и спросила:
— Откуда я вас знаю? Общество борьбы с лишним весом?
Джек отвлек Лорен, спросив, нельзя ли увидеть Эрнеста.
— Увидеть-то можно, — сказала она, — только вряд ли он с вами станет разговаривать. Он в дурном настроении, господь с ним. Для них всех это закрытие ужасный удар.
Она провела их в просторную комнату, где в пластиковых креслицах с младенческими столами- загончиками осколками былого сидели старики.
— Заметьте, я очень переживаю за стариков, но мистер Радуга сказал, что частные пациенты — это очень даже выгодно, если мы будем их иногда баловать.
Большой телевизор показывал детскую программу. Четыре актера в костюмах основных цветов, раскачивая добродушно-жутковатыми головами, кривлялись под песенку про торт-объедение.
Лорен подошла к сухопарому старику с умным лицом, который был одет в костюм-тройку, и сказала:
— Эрнест, к вам посетители.
— «Визитеры», автор — Дейзи Эшфорд[61], — сообщил Эрнест. — Превосходная книга. Рисковала оказаться утомительно наивной, но, полагаю, вышло неплохо.
— Иногда он несет чушь, — заметила Лорен.
— Очень смешная книга, — сказал Джек, обращаясь к Эрнесту.
— Дядя Эрнест, помните ли вы мою мать, вашу свояченицу, Хезер Клэр? — спросил премьер- министр.
— Она не могла быть вашей матерью, — ответил Эрнест. — У Хезер было только два ребенка. Один теперь премьер-министр, и вы явно не он, а другой — прекрасная Памела, но вы точно не она. Так кто же вы?
Премьер-министр на миг погрузился в пучину сомнений. Кто же он?
На помощь ему пришел Джек:
— Это Эдвина, незаконнорожденная дочь Хезер Клэр.
Эрнест развеселился:
— Я не удивлен. Ваша мать любила пошалить; в тридцатые годы у псе был широкий круг общения, всякие музыканты, знаете ли.
Подобная информация мало вязалась с воспоминаниями премьер-министра.
— А у вас есть ее фотографии? — спросил он.
— В моей комнате, — ответил старик.
Они помогли ему выкарабкаться из кресла и проводили к лифту в коридоре. Пока ползли на третий этаж, Джек спросил:
— Давно вы здесь живете, Эрнест?
— Забыл. Все, что я знаю, это то, что пришлось продать дом, чтобы заплатить за пансион, а теперь все эти деньги кончились и я целиком завишу от государства.
Его комната была маленькая, но мило обставлена, с книжной полкой, полной книг, и старомодным проигрывателем.
Джек выглянул в окно и увидел, как Али борется с пестицидами, поливая машину горячей мыльной водой. Ведро этого снадобья он выпросил на кухне. Эрнест порылся в ящике и вытащил ворох фотографий.
— Вот тут довольно неплохой снимок Хезер, — сказал он, кладя выцветший прямоугольник на колени премьер-министру. — Зимой тридцать шестого.
Премьер-министр увидел красивую женщину с энергичным лицом, шагающую по булыжной мостовой в колонне бедно одетых бледных мужчин в кепках.
Джек, заглянув через плечо премьер-министра, сказал:
— Марш протеста Джарроу[62]. Они сделали привал в Лестере в обувном кооперативе. Мой дед был одним из тех, кто вызвался остаться после работы чинить им ботинки.
Премьер-министр изучал образ матери. Сигарета между пальцев правой руки, губы намазаны темной помадой, смешные высокие ботинки на шнуровке, осиная талия, возбужденно-блестящие глаза.
Эрнест протянул премьер-министру другую фотографию: Хезер стоит перед театральной тумбой и указывает на какое-то имя в центре афиши. Сигарета теперь зажата в левой руке. Премьер-министр попытался разобрать имя, но буквы были слишком мелкие.
— Она играла на ритм-гитаре в женском джаз-банде, — сказал Эрнест. — «Горячая семерка мисс Моники».
— На гитаре? Джаз? — поразился премьер-министр. — Нет, только не моя мама, ведь она была такая тихая и набожная женщина. Она не позволяла мне слушать популярную музыку.
Эрнест наклонился к своим костлявым коленям и вытащил из-под кровати коробку.
— Это еще до того, как она вышла за этого сталиниста Перси. — Он вынул из коробки грампластинку на семьдесят восемь оборотов в пожелтевшем конверте, вручил ее Джеку и попросил завести проигрыватель.
Джек осторожно извлек из конверта древнюю пластинку, стараясь не прикасаться к поверхности диска.
— У вашей матушки тут неплохое соло, минуты через две с начала записи, — сказал Эрнест.
Несколько секунд шипения и треска, и комнату наполнила мелодия «Топота в Савойе». Мисс Моника так аранжировала музыку, что у каждой девушки был шанс блеснуть на своем инструменте, пускай и кратко. Когда началось соло на гитаре, премьер-министр нервно наклонился к проигрывателю, желая матери успеха.
Когда та закончила, премьер-министр захлопал и принял поздравления Джека, словно сам отыграл это гитарное соло.
Следующая фотография была прозаичнее. Мать стояла рядом с его отцом. На них были свадебные наряды. Мать в свадебном платье выглядела как задрапированная белым полотнищем колонна, перед животом она держала огромный букет цветов. Эрнест сообщил:
— Она тут уже на пятом месяце, хотя никто бы не догадался.
— Значит, Эдвард, ее первый ребенок, незаконнорожденный? — спросил премьер-министр.
— Внебрачный, — ответил Эрнест. — Но со стороны Перси было ужасно благородно, что он на ней женился, с учетом тогдашней морали.
Премьер-министр сказал:
— Что вы имеете в виду?
— Настоящий отец Эдварда — беженец по имени Шадрак Вайанский.
— О господи! — прошептал премьер-министр. — Это откуда же он родом?
— Из Чехословакии. Красивый был парень, черноглазый, с золотыми зубами, ножи точил по соседству. Ходил слух, что он из цыган-аристократов. Хотя, по-моему, он сам этот слух и распустил. Язык у него был здорово подвешен.
— Черт, — сказал премьер-министр. — Он еще жив?
— Не знаю, — ответил Эрнест. — Беднягу депортировали еще до «железного занавеса». Хезер расстроилась страшно, справки наводила, но все без толку.
По лбу премьер-министра тек пот. Джек вынул из кармана белый носовой платок и протянул ему. Премьер-министр вытер лоб, потом извинился и пошел искать туалет. Он обрадовался, что вокруг унитаза оказались поручни для инвалидов. Он сел и вынул из сумочки листок туалетной бумаги «Бронко».
Итак, откровения Эрнеста взорвали весь фундамент его детства. Он сын цыгана, в его венах течет кочевая кровь. А его мать, похоже, была сказочной женщиной. Как хочется узнать ее поближе! Он выбросил
