Дочь покраснела и ушла с террасы. Я проклинал несносных стариков, главное, за то, что они отравили мне несколько приятных часов, редких в моей жизни. Снова голова моя наполнилась подозрениями. Веселость старых Зябликовых казалась мне торжеством их. Может быть, Феклуша рассчитывала, сидя со мной, каждый свой взгляд, каждое свое слово. И как могло быть иначе? Почему такое сильное впечатление произвела на меня степная девушка? Красота ее не так же блистательна. Нет, тут расчет до самых мелочных движений и взглядов.
Старики подсели ко мне и, как назло, рассказывали, как Иван Андреич сиживал, игрывал и гуливал с их дочерью. Злоба вдруг охватила меня, я с презрением смотрел на хитрецов и в душе смеялся над ними. Появилась Феклуша, я опять стал весел и очень развязен с ней; затеял играть в кошку и мышку. Я ловил ее по саду. Откуда взялась у меня быстрота, ловкость, право, не знаю, но я овладевал мышкой несколько раз. Глупые старики смеялись беспечно; Феклуша с начала игры бегала весело, но потом стала осторожна и один раз, когда я ее поймал, пугливо вскрикнула: видно, выражение моего лица не уступало кошачьему. Это потревожило нежных родителей и меня не на шутку. Старики, однако, не поняли испуга дочери, и когда мы смирно уселись, они предложили нам идти ловить рыбу. Феклуша отнекивалась, но я стал ее упрашивать, а родители усовещивать.
– - Что ты, глупенькая, гостю надо угождать, чтоб он не соскучился! -- заметила мать.
– - Небось одна не усидела б дома, десять раз к реке бы сбегала,-- подхватил отец.
Дорогой я старался успокоить Феклушу и вел разговор об их хозяйстве и деревне. Я дивился, как могли Зябликовы существовать при таких скудных средствах. У реки Феклуша пришла в свое нормальное положение. Она так занялась своими удочками, что, кажется, забыла о моем существовании. Как я на нее ни посматривал, она оставалась покойной. Ее красивая фигура ясно отражалась в воде; я глядел на нее, и грусть охватила меня. Я думал: за что погибнет ее красота, молодость! Нет, упрек не падет на меня! Пусть лучше другой воспользуется хитростями глупых стариков! Радостный крик моей собеседницы вывел меня из размышления, и я увидел в руках торжествующей Феклуши рыбу, которая судорожно била хвостом.
– - Не тираньте рыбу, выпустите ее! -- сказал я, находясь еще под влиянием своих похвальных размышлений.
Феклуша иронически посмотрела на меня, как будто я сказал ужасную глупость. Я продолжал:
– - Ну как вам не стыдно радоваться, что перехитрили несчастную рыбу. Ведь тут ни ума, ни ловкости никакой нет. Крючок должен гордиться, а не вы.
– - Как же вы говорили, что любите охоту? Разве вы не убиваете птиц? -- спросила Феклуша.
Я сам рассмеялся своей сентиментальности и, не желая, чтоб деревенская барышня смеялась надо мною, сказал:
– - Я потому просил вас бросить рыбу, чтобы вы сколько-нибудь занялись своим гостем. Я хочу говорить с вами, глядеть на вас.
Феклуша, держа пойманную рыбу, смотрела на меня странно, как будто у меня на голове выросло невиданное растение. Я придвинулся к ней так близко, что она вздрогнула всем телом; рыбка скользнула из руки и, упав к ее ногам, в два прыжка очутилась в воде. Феклуша чуть не кинулась за ней. Я ее удержал.
– - Не ребячьтесь, полноте! Я рад, что ваша жертва ускользнула! И чтоб вы не могли больше тиранить бедных рыб -- пусть все пойдет за ней!
И я бросил в воду и удочку, и банку с червями.
Феклуша на минуту онемела, следя глазами за своей удочкой. Увидев, что удочка поплыла, она заплакала, как ребенок, и жалобно повторяла:
– - Моя удочка! Где я достану другую?
Кроткий ее гнев меня устыдил; я повторял с полным раскаянием:
– - Простите, простите! Я чувствую, что моя шутка глупа, дерзка! Если хотите, я брошусь в воду и достану удочку.
Я еще и не думал броситься в реку, как Феклуша пугливо схватила меня за плечо и умоляющим голосом просила не делать этого. Я придержал ее ручку и хотел поцеловать. Поцеловав раз, я не ограничился таким ничтожным изъяснением раскаяния и продолжал целовать ручку, повторяя:
– - Простите, я пошутил.
Феклуша сначала улыбалась мне, потом стала выдергивать, наконец жалобно просила меня оставить ее руку. Только что я исполнил ее просьбу, как она убежала от меня. И я не думал о погоне.
Я сидел на берегу в странном и приятном состоянии, с ожесточением рвал траву с землею и бросал в реку. Долго я раздумывал, каким образом степная барышня могла так пленить меня, заставить расчувствоваться, разнежиться от одной слезинки, и, наверно, притворной! Уж будто с ней не случалось таких сцен? Она дурачит меня своею наивностью! Поверю я, чтоб глупая рыба сколько-нибудь ее занимала! Это все расчет, и очень ловкий! Жаль! Гибель ее неизбежна. Хорошо, что я и приятель мой так совестливы.
Прочитав мысленно себе панегирик, я хотел было идти домой и удалиться от печальной картины страшного лицемерия под личиною наивной простоты и доверчивости к людям; но что же я скажу своему приятелю? Неужели сознаться, что я испугался этой девочки, бежал от ее чар? Мне сделалось смешно. Я пошел к дому Зябликовых. В саду Феклуша робко сказала мне:
– - Не пугайте меня! Зачем вы так все шутите?
– - Разве с вами Иван Андреич не шутил так? -- спросил я.
– - Никогда! -- произнесла тихо Феклуша.
– - Я более не буду. Дайте вашу ручку в знак мира.
Феклуша не решалась, я засмеялся -- она робко протянула руку. Я пожал ее.
– - Простите, если я вас напугал.
Мы снова сделались друзьями, то есть, кажется, Феклуша разочла более естественным верить моим словам.
Старики встретили нас с очень веселыми лицами и угощали меня чаем да булочками до отвращения. После ужина они, прощаясь со мной, сказали:
– - Может быть, вы не привыкли по-деревенски рано ложиться спать, Феклуша посидит с вами, позабавит вас музыкой!
Я поклонился за их внимательность и, докуривая сигару, сел на ступеньки террасы, дивясь нецеремонности моих новых знакомых. Феклуши не было в комнате в это время, и я был рад за нее. Я думал, что она инстинктом да и по моему обращению с нею поймет, что ей делать. Но вдруг она явилась с гитарой в руке и села возле меня. Вечер был несколько свеж, сад весь покрыт мглой, небо чисто и усыпано яркими звездами. Я счел за грех тратить время на разгадку характеров и, сев поближе к Феклуше, просил ее спеть мне что-нибудь. Она исполнила мое желание. Песня, которую она пела, была самого грустного напева. Малороссийские слова были полны жалобы на злобу и холодность людей к бедной, обманутой девушке. Голос Феклуши был так трогателен и грустен, что я просил ее перестать и спеть что-нибудь повеселее.
– - А я так очень люблю эту песню! -- сказала Феклуша. И в ее голосе послышались мне слезы.
– - Почему вы можете ее любить? Разве…
– - Моя сестра все ее пела,-- прервала меня Феклуша, продолжая брать печальные аккорды.
Эти слова дали моим мыслям другое направление. Я взял на себя роль исправителя и сказал:
– - Часто вы сидели так с Иваном Андреичем?
Аккорд замер; Феклуша молчала. Темнота мешала мне видеть выражение ее лица. Я повторил свой вопрос более настойчиво.
– - Да! Часто…-- робко отвечала Феклуша.
– - Нравился он вам?
Долго я ждал ответа. Феклуша сидела как статуя.
– - Я потому с вами так откровенен, что принимаю в вас большое участие. Не бойтесь меня, я вас спрашиваю для вашей же пользы.
Феклуша молчала, да и что ей было отвечать?
– - Если вы будете молчать, вы обидите меня и докажете тем, что все правда, что говорили мне о вас.
– - Ах, боже мой, да что же я буду вам говорить? -- с досадою проговорила Феклуша.
– - Отвечать на все, о чем я вас спрашиваю,-- с суровостью наставника сказал я.-- Вы молоды, недурны собой. К чему вам торопиться искать жениха?
– - Какого жениха? -- тревожно спросила Феклуша.
– - Ну полноте! Я все знаю. Иван Андреич хотел жениться на вас и, верно бы, женился, если бы…
– - Я знаю, что все соседи говорят о нас! -- с подавленным вздохом прервала меня моя слушательница.
– - Если знаете, то вам надо быть как можно осторожнее. Не оставаться одной, вот как теперь я с вами.
Мои слова, кажется, произвели сильный эффект, потому что я слышал ускоренное дыхание Феклуши.
– - Может быть, вы уже были бы женой Ивана Андреича, а теперь приобрели в нем себе врага.
– - Я ему ничего не сделала! -- произнесла торопливо Феклуша.
– - Как ничего! Нет, вы много можете сделать вреда человеку. Вы настолько хороши собой, что даже порядочного человека можете заставить сделать низкий поступок. Сознайтесь,-- вы очень хорошо знаете всю силу вашей красоты?
Феклуша молчала. Я старался разглядеть ее лицо, но было слишком, темно; вдруг мне с чего-то показалось, что сдержанный смех вырвался из ее груди. Я обиделся, потому что рассчитывал на другое впечатление.
– - Говорите откровенно,-- не правда ли, вы рассчитывали меня завлечь, и вам удалось бы совершенно, если бы…
Я был прерван воплем, вырвавшимся из груди Феклуши, которая, закрыв лицо, вскочила и убежала от меня.
Я остался как дурак один, не зная, что мне делать. Вопль был так естествен… Но, может быть, это была досада, что я угадал и разрушил все планы и надежды ее? Я просидел долго на террасе, поджидая возвращения Феклуши, однако она не являлась, и я, недовольный своей ролью, побрел в назначенную для меня комнату. Через несколько минут явилась ко мне Федосья с двумя кружками; в одной был квас, в другой -- вода. Поставив их на стол, она не двигалась с места и глядела на меня так свирепо, что я с досадою ей сказал:
– - Мне больше ничего не надо.
Федосья, заминаясь, грубо пробормотала:
– - Барышня…
Я догадался, что передо мной стоит поверенная Феклуши.
– - Ну что твоя барышня?
– - Плачет! -- мрачно отвечала мне горничная.
– - Что же мне делать? Разве я могу идти утешать ее?
– - Да вы ее обидели! -- злобно и с упреком сказала Федосья.
– - Чем я ее обидел? Разве она тебе жаловалась?
– - Жаловаться? Мне? Нет, барышня отцу родному не скажет ничего! Чем она виновата! Приехали оттуда затем, чтоб смеяться тоже над нами. Ей-богу, грешно так обижать людей!
Федосья меня пристыдила, я покраснел и, как бы оправдываясь, сказал:
– - С чего же ты взяла? Я ничего не знаю о твоей барышне, и за что я могу ее обидеть?
– - Один каторжник скажет про нее худо! Вот что! -- грубо прервала меня Федосья и с грустью продолжала: -- А всяк норовит ее обидеть! Знаем мы все, ума-то своего не хватило у уткинского, и уши развесил, как баба какая, а разве на каждый роток накинешь платок.
– - Да я ничего дурного не слыхал о твоих господах.
