– Да, но только – минеральной воды. Вы ведь за рулем, не так ли? – ответил я.
Он снова закатил глаза и взял бутылку перье. Подошел отец, и они с Кавендишем пустились в воспоминания о старых добрых временах, когда можно было вылакать в пабе десять пинт, сесть в машину и уехать – «и никакая полиция в затылок не сопела».
Когда мы в конце концов покинули мамочкин дом, было уже два часа. По дороге пришлось заехать к Брейтуэйтам за Пандориной сумкой с вещами. Я сидел на заднем сиденье в «вольво» Кавендиша и слушал их банальную болтовню. Пандора зовет его «Малыша», а Кавендиш ее – «Мартыша».
Уже на окраине Оксфорда я проснулся и услышал ее шепот:
– Ну, так что ты думаешь о празднествах в доме Моулов, Малыша?
А он ответил:
– Как ты и обещала, Мартыша, – восхитительно вульгарно. Я получил массу удовольствия. – Тут оба повернулись и посмотрели на меня. Я притворился спящим.
Я начал думать о своей сестрице Рози, – на мой взгляд, она недопустимо избалована. Голова парикмахерского манекена из «Мира девчонок», которую она потребовала себе на Рождество, уже забыта и пылится без дела на подоконнике гостиной с самого «Дня коробочек»,[4] уставившись в столь же забытый и запущенный садик. Светлый парик безнадежно спутан, лицо размалевано безвкусной косметикой. Сегодня вечером Рози танцевала с Иваном Брейтуэйтом в манере, совершенно неприличной для восьмилетней девочки. Они напоминали Лолиту и Гумберта Гумберта.
Набоков, собрат мой по перу, если б ты жив был сегодня. Тебя потрясло бы это зрелище: Рози Моул в черной мини-юбочке, розовых лосинах и укороченном лиловом топе надувает губки!
Я решил вести полный дневник в надежде на то, что жизнь моя, быть может, покажется более интересной, если ее записать. В действительности жить этой жизнью совершенно не интересно. Жить ею скучно так, что вы не поверите.
Сегодня утром я опоздал на работу на десять минут. У автобуса отвалилась выхлопная труба. Мистер Браун отнесся ко мне с сугубой черствостью:
– Купил бы себе велосипед, Моул.
Я указал ему на то, что за последние восемнадцать месяцев у меня угнали три велосипеда. Я больше не могу себе позволить снабжать преступный мир Оксфорда экологически безопасными транспортными средствами.
Браун рявкнул в ответ:
– Тогда ходи
Я нырнул к себе в каморку и захлопнул дверь. Записка на столе извещала, что в Нью-порт-Пагнелле обнаружена колония тритонов. Их ареал – как раз посередине проектируемой кольцевой дороги. Я позвонил в Отдел охраны окружающей среды Министерства транспорта и предупредил некоего Питера Питерсона, что строительство кольцевой дороги, возможно, придется отложить.
– Но это же курам на смех, черт возьми, – сказал Питерсон. – Чтобы направить трассу по другому маршруту, у нас уйдут сотни тысяч фунтов – и только ради того, чтобы спасти несколько склизких рептилий.
Такова и моя частная точка зрения на тритонов. Меня от них тошнит. Но мне платят за то, чтобы я отстаивал их право на существование (по крайней мере публично), поэтому я прочел Питерсону свою стандартную лекцию о сохранении поголовья тритонов (указав, что тритоны, между прочим, вовсе не рептилии, а земноводные). Все оставшееся утро я писал отчет о деле Ньюпорт-Пагнелла.
В обеденный перерыв я вышел из Департамента охраны окружающей среды и отправился в химчистку забирать блейзер. Квитанцию я забыл (осталась дома, в качестве закладки в томике Колина Уилсона «Аутсайдер»,[5] а мистер Уилсон, как и я, – уроженец Лестера).
Грымза из химчистки блейзер мне выдать отказалась, хотя я указал ей, что он болтается на вешалке.
– На этом блейзере – значок Британского легиона, – сказала она. – А вы для Британского легиона слишком молоды.
Старшекурсница у меня за спиной хихикнула.
В ярости я сказал грымзе:
– Очевидно, вы очень гордитесь своими детективными способностями. Вам, вероятно, следует написать сценарий следующей серии «Инспектора Морса» для телевидения. – Но остроумие мое не достигло ее педантичного слуха.
Старшекурсница оттолкнула меня и протянула ей вонючее стеганое одеяло, потребовав вычистить его за четыре часа.
Мне ничего не оставалось, как сходить домой, взять квитанцию, вернуться в химчистку, а затем с блейзером в пластиковом пакете, перекинутом через плечо, мчаться обратно в контору. У меня сегодня вечером свидание вслепую, а, кроме блейзера, надеть нечего.
Последняя моя встреча с незнакомкой закончилась преждевременно, когда мисс Сандра Снэйп (некурящая, двадцать пять лет, вегетарианка; темные волосы, карие глаза, рост пять футов шесть дюймов, не страхолюдина) поспешно выскочила из закусочной «Бургер кинг», утверждая, что оставила на плите чайник. Разумеется, я убежден, что чайник послужил всего лишь предлогом. Вернувшись в тот вечер домой, я обнаружил, что сзади у моей армейской шинели болтается оторванная подкладка. Женщины не любят нерях.
На работу с перерыва я опоздал на двадцать пять минут. Браун уже поджидал меня в каморке. Он сунул мне под нос цифры из моего отчета о тритонах Ньюпорт-Пагнелла. Очевидно, я допустил ошибку в прогнозе их рождаемости на 1992 год. Вместо 1200 написал 120 000. Такую ошибку сделать – пара пустяков, подумаешь.
– Значит, сто двадцать тысяч тритонов в 1992 году, а, Моул? – ехидно поинтересовался Браун. – Добрых жителей Ньюпорт-Пагнелла просто затопит земноводными.
Он официально предупредил меня об учете рабочего времени и приказал полить кактус. Затем отправился к себе в кабинет, прихватив и мой отчет. Если я лишусь работы, мне конец.
В «Бургер кинге» я прождал два часа десять минут. Благодарю вас, мисс Трейси Уинклер (спокойная блондинка, двадцать семь, некурящая, любит котов и загородные прогулки)! Это последний раз, когда я писал в рубрику знакомств в «Оксфорд мэйл». Отныне буду пользоваться только колонкой личных объявлений «Лондонского книжного обозрения».
У меня кошмарные проблемы с половой жизнью. Они сводятся к тому простому факту, что никакой половой жизни у меня
Сегодня ночью я лежал без сна и спрашивал себя: почему? Почему? Почему? Я нелеп, грязен, мерзостен? Нет – ни то, ни другое, ни третье. Я нормален на вид, опрятен, привлекателен? Да – все это, вместе взятое. Тогда что я делаю не так? Почему я не могу завлечь к себе в постель обычную молодую женщину?
Неужели я испускаю отвратительный запах, который чувствуют все, кроме меня? Если это так, то я молю Бога, чтобы мне кто-нибудь об этом сообщил, и я тогда обращусь за медицинской помощью к специалисту по потовым железам.
В три часа ночи мой сон был потревожен шумом яростной перебранки. Само по себе это вовсе не редкость, поскольку этот дом служит приютом для множества людей, большинство которых – шумные, пьяные старшекурсники: они засиживаются до утра в спорах о качестве разных сортов пива. Я спустился в пижаме вниз в тот самый момент, когда Тарика, иракского студента, проживающего в цокольном этаже, выводила из дома группа лиц криминальной наружности.
Тарик крикнул:
– Адриан, спаси меня!
Я сказал одному из верзил: