Адриан Моул: Годы капуччино

над левой грудью приколота большая красная роза, а над правой прицеплена розетка. Хриплым голосом Пандора говорила в самый маленький на свете мобильный телефон. Другой рукой играла своими длинными золотистыми волосами — собирала их в пучок и затем роняла на плечи.

Невзрачная женщина в расклешенной юбке и кардигане подала ей чашку чая. Пандора улыбнулась ей лучезарно и просипела:

— Мейвис, ты прелесть.

Мейвис рассиялась так, словно Ричард Гир признался ей в любви и предложил сбежать с ним на Малибу.

Я приблизился к Пандоре и подождал, пока она закончит разговор с каким-то типом из «Дейли телеграф» по имени Борис.

— Борис, дорогой мой, если меня сегодня изберут, обещаю, что праздничный обед состоится очень, очень скоро, а если я проиграю, то обед будет еще раньше. Пока, гадкий мой тори.

Улыбку Пандора отключила вместе с телефоном, встала и надела туфли.

— А что ты здесь делаешь? — осведомилась она. — Я думала, что ты в Лондоне готовишь дерьмо для А. А. Гилла.

— Прибыл помочь, — ответил я, игнорируя ее издевательский смех.

Пандора зажгла сигарету, и один из добровольцев, тощий тип с бородкой, кинулся к ней с пепельницей.

— Крис, ты прелесть, — прохрипела Пандора.

Крис пошатываясь убрался прочь — с таким видом, будто увидел рай.

— Ты, как всегда, предпочитаешь окружать себя рабами, — заметил я, оглядывая добровольцев, которые деловито суетились с бумагой, чайными пакетиками и телефонами.

— Они рады содействовать моему успеху, — ответила Пандора. — Поскольку знают, что сегодня я одержу победу.

— В прошлый раз ты поносила лейбористскую партию, утверждая, что она предала социализм.

— Пора взрослеть! — отрезала она. — Ты хочешь, чтобы эти чертовы тори остались или вылетели?

— Вылетели, разумеется, — ответил я.

— Тогда заткни пасть, — посоветовала Пандора. — Я живу в реальном мире.

Я оглядел штаб-квартиру. Да, это был реальный мир. Иван Брейтуэйт прикалывал маме красную розетку на жилет. Его волосатая рука скользнула по маминой груди, и он извинился. Мама растянула напомаженные губы в улыбке и склонила голову набок — в позе покорности, недавно я видел такую позу в документальном фильме про животных (горилл). Кроме того, я видел такую позу и в мамином исполнении — как правило, это был знак, что грядут крупные неприятности.

К нам подскочила Мейвис:

— Пандора, последние опросы на выходе с участков ужас как расчудесны.

Она протянула Пандоре лист бумаги, на который та мельком глянула и, смяв, швырнула в мусорную корзину.

— Сгоняю-ка я домой, — сказала она, положила мне на плечо руку с длинными красными ногтями и добавила: — Чудненько, что повидались, прелесть моя.

— Не смей называть меня «прелесть» , Пандора, — отрезал я. — Мы знакомы с тринадцати с половиной лет. Я терзался в твоей кладовке, когда ты жила втроем с мужем-гомосексуалистом и культуристом-дислектиком. Мне известны все твои тайны.

— Ах, прости, — сказала Пандора. — Из-за предвыборной кампании я превратилась в настоящее чудовище. Меня захватили амбиции , — грустно добавила она, словно амбиции — это смертельная болезнь. Замурлыкал мобильный телефон. Она нажала кнопку. — Манди! — выкрикнула Пандора и повернулась ко мне спиной.

Я оттащил маму от Ивана Брейтуэйта и его дурацких, словно вылепленных их пластилина, бакенбард, и мы поехали к нашей первой клиентке: старухе, по имени Ида Пикок, чье жилище насквозь провоняло дохлыми кошками. Ида Пикок ковыляла, опираясь на палочку. Она поведала мне, что Тони Блэр подарит ей две новых шейки бедра. Второй клиенткой была Мейбел Д'Арси, чей прапрадед служил офицером на «Титанике» и выжил. Мейбел Д'Арси похвалялась своим происхождением, пока Ида Пикок не сказала:

— Офицер, как истинный джентльмен, обязан был пойти ко дну вместе с кораблем.

Больше они друг с другом не разговаривали.

Последним нашим пенсионером оказался старичок по имени Гарри Уортингтон. Он известил нас, что уже неделю не выходил из дома. А мама посочувствовала, что бедняжка так одинок. Мистер Уортингтон надменно ответствовал, что он вовсе не одинок, недавно влюбился и теперь большую часть времени проводит в кровати вместе с новой подружкой Алисой Поуп. Ида Пикок и Мейбел Д'Арси хихикали, как девчонки, и бросали на Гарри восхищенные взгляды. Старикану семьдесят девять, а ведет себя так, точно он Хью Грант. Впрочем, волосы у него густые, а усы пушистые. Я спросил его, почему его подружка Алиса не голосует, и старый ловелас ответил, что она анархистка и не верит в институт власти. Я заинтересовался и уточнил, кто станет чинить канализацию в том крайне маловероятном случае, если победят анархисты Алисы Поуп. Старикан ответил, что Алиса Поуп не верит и в канализацию. А я указал ему, что канализация — важнейшее достижение цивилизации. Не удивительно, что Гарри Уортингтон неделю не вылезал из постели. Судя по его словам, эта Алиса Поуп — настоящее животное.

У избирательного участка, расположенного в школе Рози, я помог Мейбел вылезти из машины, и тут выяснилось, что она поддерживает сэра Арнольда Тафтона.

— Он был так душечка, когда мой дом ограбили, — пролепетала она.

— Неужели поймал грабителя и вернул украденное? — спросил я с напускной наивностью.

— Нет-нет, но сэр Арнольд сказал, что если бы был министром внутренних дел, то отрубал бы ворам руки, — ласково ответила Мейбел.

— Доктор Пандора Брейтуэйт весьма сильна по части преступления и наказания, — заметил я.

Я не солгал. Пандора изучала шедевр Достоевского, готовясь к школьному экзамену повышенного уровня, и получила высшую оценку.

Пока Мейбел ковыляла по дорожке, ведущей к школе, я пытался промыть ей мозги, чтобы она изменила свои недостойные политические пристрастия. Пришлось даже пойти на явную ложь: сказал, будто Пандора — кровная родственница Уинстона Черчилля и является членом аристократического охотничьего клуба «Куорн». Более того, наврал, что Пандора тяжким трудом зарабатывает себе на хлеб насущный. Уж не знаю, был ли толк от моих стараний — за кого проголосовала старая ведьма, не имею ни малейшего представления.

Гарри Уортингтон оказался ярым поклонником Пандоры; больше всего его восхищали «шаловливые губки, восхитительные грудки» и ножки, «как у Сид Чарисс».

Ида Пикок голосовала за Пэдди Эшдауна, потому что «он военный».

— Разве вас не смущает его предполагаемый адюльтер? — спросил я.

Ида улыбнулась, показав восьмидесятиоднолетние зубы.

— Все красотки любят моряков! — пропела она скрипуче.

Гарри Уортингтон подхватил песенку, а на всем обратном пути к своему пенсионерскому домику распевал отвратные куплеты «Я снова тебя увижу». Отвратность куплетов усиливалась дребезжащим вибрато и нелепым акцентом в духе Ноэля Кауарда[7]. Я был рад распрощаться с ними всеми.

Когда-то мне уже портил кровь один пенсионер, звали его Берт Бакстер. Берт был вонючим коммунякой, держал восточноевропейскую овчарку по кличке Штык и питал омерзительное пристрастие к свекле (Берт, не псина). Он вынуждал меня на такие неприглядные труды, как стрижка окаменевших ногтей на его гнусных ногах или закапывание разложившегося собачьего трупа в спекшуюся землю посредством совка для угля. Берт умер два года назад. Глубина моего горя весьма поразила меня, хотя должен признаться, что в первый момент я испытал чувство непомерного облегчения оттого, что больше мне не придется стричь жуткие бертовы ногти. Берт Бакстер был самым старым и самым скандальным жителем Лестера. Мы с Пандорой присутствовали на его 105-м дне рождения, когда у него брали интервью в богадельне «Солнечный дом». Рядом с Бертом тогда толпились лорд-мэр, супруга лорд-мэра, старичье из богадельни, обслуга из