Горбун с секунду не мог встать с колен; когда он поднял голову, белое платье, Сары едва виднелось. Он в отчаянии кинулся на беговые дрожки и пустился за ней.
Прогулки такого рода стали повторяться все чаще и чаще. Сара требовала, чтоб горбун ездил с ней тоже верхом; но, убедившись, что это невозможно, она придумала другое средство: одела его в женское платье и в этом наряде посадила на дамское седло. Как дитя, тешилась Сара своей выдумкой, и звучный смех оглашал лес; маленькими своими ручками поправляла она горбуну волосы и не спускала с него глаз, называя его нежными именами. Горбун молчал и прямо глядел ей в глаза. В тот вечер Сара была весела до безумия.
– Послушай меня, красивая моя подруга, поедем-ка к моему дяде, я хочу видеть Алексиса.
Так звала она молодого человека, который был дальним родственником старому графу и жил у него.
Горбун в испуге посмотрел на Сару и робко заметил, что слишком далеко.
– Я хочу!
И Сара ударила по лошади и понеслась во весь опор. Горбун едва держался в седле, скача за нею, и жалобным голосом кричал:
– Боже мой, вы меня погубите!
Сара сдержала лошадь и повелительно сказала:
– Хорошо, я не поеду, ты поезжай вперед и скажи Алексису, что я хочу его видеть!
Горбун указал на свое платье и отчаянным голосом спросил:
– Как же я могу так ехать?
– Вот хорошо! Ты думаешь, что ты не хорош? – насмешливо спросила Сара.
– Будут смеяться… я в таком наряде!
– Неужели ты думаешь, что есть платье, которое может тебя сделать смешнее, чем ты есть? Вздор! Я хочу, чтоб ты именно в этом платье ехал. Мне скучно; я хочу, хочу, видеть Алексиса! – с горячностью кричала Сара.
Горбун побледнел и умоляющим голосом сказал:
– В другой раз, ради бога, в другой раз!
– Нет, я хочу сегодня, сегодня его видеть, – закричала Сара.
Горбун заплакал. Сара стала смеяться, думая, что он нарочно плачет, чтоб рассмешить ее, но горбун рыдал не шутя. Отчаяние его с каждой минутой возрастало. Он начал рвать с себя платье, судорожно сжимал руки и, наконец, стиснув зубы и застонав, рухнулся с лошади.
Сара испугалась, она соскочила с лошади и, дрожа, смотрела на горбуна, валявшегося в судорогах по земле.
– Не нужно, я не пошлю тебя! – кричала Сара, в досаде топая ногою и в то же время заливаясь горькими слезами. Ей стало жаль горбуна, она опустилась на колени и, взяв его за руку, ласково сказала:
– Встань, нам пора ехать домой! Но горбун лежал без чувств.
– Боже мой, что это такое! – в отчаянии сказала Сара, глядя на горбуна.
Ей стало страшно; она осмотрелась кругом: лес был густой, все, было тихо, только шумели деревья да щебетали птицы; горбун, как мертвый, лежал у ее ног, Сара не знала, что делать; рыдая, села она на свою лошадь и медленно поехала прочь, продолжая плакать. Но вдруг она ударила лошадь и ускакала.
Через полчаса горбун очнулся; он долго не мог собраться с мыслями, но, увидав платок, забытый Сарой, вдруг вспомнил все; в отчаянии кинулся он на лошадь, и его дикие крики наполнили лес: он звал Сару. Но в лесу ее не было. Он вспомнил, что она хотела ехать к дяде, и поскакал туда, но там никто не видал ее. Горбун поехал домой, весь дрожа от страху. Радость его была неописанная, когда, подъезжая к тому месту, откуда они обыкновенно отправлялись на свои прогулки, он увидел лошадь Сары.
Успокоившись, горбун пришел домой и с месяц не выходил из своей комнаты: он захворал.
Сара скучала без него: некому было исполнять ее прихоти, – и раз двадцать посылала она узнавать об его здоровьи.
Наконец горбун вышел из своей комнаты. Сара, не дав ему опомниться, таинственно сказала;
– Любишь ты меня?
И глаза ее страшно расширились и устремились на горбуна, еще слабого и бледного. Он задрожал и глухо пробормотал:
– Я… Я очень предан…
– Ну, хорошо, хорошо! – перебила она и, слегка покраснев, объявила горбуну, что желает переслать письмо к Алексису, что она умирает с тоски и что хочет выйти замуж за Алексиса.
Горбун с этого дня превратился в их почтальона. – Он совершенно изменился, обращал больше внимания на свой туалет, сделался заступником угнетенных, наказывал притеснителей, и имя его стало повторяться с благоговением во всем околотке.
Через несколько времени Бранчевская принялась пересматривать свои сундуки; горбун понял, что время приближается.
Он объявил Саре, что владеет страшной тайной, которая касается до нее. Она требовала, чтоб он сказал эту тайну.
– Нет, я даром не скажу. Что вы мне дадите за это? – спросил горбун.
– Как ты смеешь говорить мне такие вещи! Я сама не хочу знать твоей тайны! – гордо отвечала Сара.
Но через минуту она снова умоляла горбуна открыть ей тайну.
– Я тебе дам все, что ты хочешь, только скажи!
И Сара сложила руки и умоляющими глазами смотрела на горбуна.
– Позвольте мне поцеловать вашу руку, – скороговоркой сказал горбун.
Сара засмеялась и гордо протянула ему свою руку. Он жадно поцеловал ее.
– Говори же, скорее! – нетерпеливо закричала Сара, и глаза ее расширились.
Оправясь от волнения, горбун таинственно произнес:
– Скоро приедет… ваш… жених.
– Ха, ха, ха! Да я эту тайну давно уж знаю: я догадалась с первого же дня, зачем меня сюда привезли.
Горбун оторопел и поспешно спросил:
– Вы согласны за него выйти?
– Если понравится, выйду.
– А ваш…
Сара погрозила пальцем горбуну и убежала.
Горбун заметил, что Сара стала гораздо холоднее к Алексису и чаще ссорилась с ним; реже писала к нему; но зато он писал к ней по два письма в день.
Наконец наступил день, когда молодой Бранчевский возвратился из столицу. Немногое было нужно, чтоб он влюбился в Сару: она обходилась с ним холодно и строго, явно отдавая предпочтение Алексису… Бранчевский приходил в отчаяние…
Родители ждали, чтоб их сын сам попросил руки Сары; так и случилось. Молодой Бранчевский, наскучив разыгрывать жалкую роль перед своим соперником, просил позволения жениться на Саре.
Старуха Бранчевская, важно усевшись в кресла, призвала Сару и покровительным тоном объявила ей радостную весть, что Владимир Григорьич просит ее руки.
Сара уже была предуведомлена об этом горбуном; она холодно выслушала Бранчевскую и сказала:
– Я не выйду за вашего сына!
Бранчевская чуть не лишилась чувств: она не могла себе представить, чтоб бедная девушка не польстилась такой партией.
– Я хочу знать причину? – строго спросила старуха, дурно скрывая свою досаду.
– Я его не люблю! – небрежно отвечала Сара, поправляя свое платье.
– Вы безрассудная девочка! – с горячностью сказала Бранчевская.
– Разве только потому, что не люблю вашего сына! – насмешливо возразила Сара.
– Прошу вас удержаться при мне от вашей веселости; наши лета слишком неравны для шуток! – с надменностью заметила Бранчевская.
Сара поклонилась и, выходя из комнаты, пробормотала:
– Давно бы пора догадаться, что мне очень скучно с стариками!
Горбун с трепетом ждал ее у дверей. Сара все пересказала; она была весела и все твердила:
– Я разозлила ее, мне весело, мне страшно весело!
– Вы серьезно не хотите выйти за ее сына? – спросил горбун.
– Кто это тебе сказал? Я нарочно обходилась с ним холодно, чтоб он скорее посватался на мне. Мне уж слишком скучно, я хочу, чтоб мне никто не смел запрещать делать, что я вздумаю. Он богат, а? И без ее денег?
– Да, – отвечал горбун радостно.
– Ну, он будет моим мужем.
– А если она на вас так рассердилась, что будет теперь препятствовать?
Сара засмеялась. Она подскочила к зеркалу, долго смотрелась в него, нахмурила брови, топнула ногой и сказала:
– Я захочу, и он будет моим мужем!
И точно: молодой Бранчевский в ногах валялся у матери, чтоб она позволила ему жениться на Саре, которой Бранчевская не могла простить ее выходки. Отец был за сына, потому что Сара была услужлива и нежна к старику.
Нечего было делать: Бранчевская убедилась, что Сара одна из таких женщин, для которых нет препятствий, и день свадьбы был назначен.
Горбун делал все закупки. Комнаты Сары отделывались с необыкновенною роскошью, Сара и слышать не хотела об умеренности.
– Я замуж выхожу для того, чтоб весело жить, – твердила она.
Горбун уменьшал перед Бранчевской цены разных вещей, чтоб угодить Саре. Страшная дружба завязалась между ею и горбуном; они по целым дням советовались, как что сделать и как провести Бранчевскую.
Молодой Бранчевский уже охладел к Саре; ее характер был ему не по силам, и он чувствовал свое бессилие. Она вечно смеялась над своим женихом. Он стал бояться ее.
Старик Бранчевский опасно захворал. Поспешили сыграть свадьбу. Свадьба была великолепная; невеста, вся в брильянтах, гордо стояла под венцом, и между присутствующими пролетел шепот:
– Она ему не пара!
Горбун ходил, как потерянный; он не сводил глаз с Сары. То убегал к себе в комнату и там рвал на себе волосы, повторяя: 'Зачем я не расстроил?', то опрометью кидался в залу и
