– Да, – продолжал Кирпичов, бегая по комнате, – можно, например… того… А какими бы то есть, вы думаете, мерами?
– Я не знаю, что вы хотите издавать.
– Положим, хоть 'Умственную пищу'. Мне предлагал редактор купить у него право.
Молодой человек задумался. 'Умственной пищей' именовался журнал, который раз пять уже падал, увлекая в своем падении и неосторожного издателя, дерзнувшего итти против злополучной судьбы, написанной, казалось, на роду горемычному журналу. Однако Граблин подал свое мнение: предложить его многочисленным корреспондентам Кирпичова.
– Я тоже думал, – сказал Кирпичов, – да и как им не подписаться! особы все богатые, помещики – что им! А я ведь исполняю их поручения, хлопочу для них. Пусть они найдут другого… того…
И вскоре потом расторопный книгопродавец 'имел честь препровождать' к каждому из своих корреспондентов, 'зная – бог знает почему – просвещенную любовь их к отечественной словесности', – билет на
Через несколько времени Кирпичов начал получать ответы, вроде следующего: 'М. Г. Благодарю вас за предложение подписаться на 'Умственную пищу', но, к сожалению, не могу этим воспользоваться; также не могу, при всем желании, раздать и десяти билетов, присланных для моих знакомых; а потому, возвращая при сем ваши билеты, – прошу вас возвратить мне деньги, заплаченные почте за пересылку их к вам. Слуга покорный такой-то'.
Вообще очень немного оказалось охотников заплатить деньги единственно за то, что их ни с того ни с сего называют 'ценителями всего изящного' и 'просвещенными любителями отечественной словесности'. Но у Кирпичова было еще довольно корреспондентов, которых он, как-то промахнувшись, не успел еще с первого разу ошеломить своими Дивными счетами; эти-то добрые люди, из одного неудобства отказаться от его предложения, подписались на 'Умственную пищу'. Но их мало. Подписных денег не хватит и на бумагу. Что нужды! Кирпичов не унывает.
Корреспонденция увеличивается с страшной быстротой. Колесо бежит шибко! Грудами приносит с почты Петрушка пакеты, с пятью печатями.
– Эк везет!.. – замечают другие книгопродавцы. – Уж чего лучше; сам в петлю лезет, а ничего!
Шибко бежит колесо! Кирпичов это знает. Бойко и торопливо подписывает он письма, заготовленные молодым человеком. Подписал.
– Эй, ты! – кричит он, обратясь к дверям. – Ты!
Один из мальчиков прибегает к Кирпичову, но в ту же минуту летит прочь, смущенный грозным голосом хозяина:
– Разве тебя я звал? ты!!
Прибежал другой мальчик.
– Узнай поди, пришел ли Алексей Иваныч.
Мальчик убегает и, чрез минуту воротившись, говорит:
– Нет еще-с.
Кирпичов налагает нетвердую, но неумолимую руку на черновые счеты в толстой книге, – и цифры растут, растут от магического прикосновения его руки, далеко оставляя за собою всякое вероятие. И это кончено.
– Эй, ты!
Подбегают оба мальчика, и один из них опять летит к дверям, между тем как другой убегает, получив приказание:
– Узнай! – Кирпичов в нетерпении барабанит по столу.
– Пришел-с, – докладывает возвратившийся мальчик.
И Кирпичов исчезает.
Изредка еще является он в магазин, прикрикнет на одного, распечет другого и опять пропадет. Поздно и не твердыми шагами возвращается он домой. Засыпает. Но кровь, густая, черная кровь, – несмотря на то, что он бросает ее раза четыре в год, – не дает ему спокойно спать.
– Ты барин, ты литератор, – бредит он, – а я не литератор… я купец… да у меня и слава… и деньги… что мне литератор…
(Это относится к одному литератору, который заметил Кирпичову, что он
– У меня будут и кареты и лакеи… связи в высшем кругу… еще год – два…. дом свой… могу и теперь… на, векселя могу… векселя мои… банкирские… бил… Кирпичов!.. знают везде… да! кха, кха, к-х-а!!
Он начинает давиться от приливающей крови в груди. Поворачивается на другой бок и снова продолжает бредить.
Встает он поздно, как раз к тому времени, когда приходит Алексей Иваныч и другие благоприятели. 'Какое зрелище'! – приветствует их Кирпичов, и на столе вместе с чаем является бутылка шампанского, потом другая; бутылки не застаиваются, а чай стынет нетронутый. В конторе опять Кирпичов торопится подписать письма и счета, списанные с пересмотренных им черновых, – и скрывается, условившись с Алексеем Иванычем увидеться уже там. И опять возвращается домой поздно и нетвердыми шагами; опять всю ночь слышится его бред и кха, к-х- а!
Голова его постоянно в чаду; мысли и язык бестолковы. Приходит к нему приезжий корреспондент и решительно не понимает его на первых порах, при всем напряженном внимании.
– Что это я в толк не возьму, – говорит приезжий корреспондент тихонько своей жене, – что это, Марья Тимофеевна, говорит он про иногородных-то?
– Вы говорите, – спрашивает жена его, обращаясь к Кирпичову, – что только и хлопочете, что для иногородных?
– Да-с… нет-с, – бормочет Кирпичов, – то есть, оно нельзя сказать… того-с… А дело в том состоит, например, вот – Камчатка!.. где там?.. того-с. А мы – с первою почтою!.. Здешним что-с!
И вдруг перед дамой бок Кирпичова, изогнувшегося, чтобы запустить в нос обыкновенные три приема, один за другим, не вынимая пальцев из табакерки.
– Да вот-с, – продолжает он, выпрямившись, – теперича, пожалуйте!
Подбегает к толстым книгам, приподнимает одну из них и вдруг опускает ее на загремевший стол. Дама вздрагивает.
– Петропавловский порт-с! пожалуйте, – бормочет Кирпичов, водя пальцем по раскрытой книге. – И сухим путем и морем-с… укупорка двадцать рублей серебром-с… и на лошадях, и на собаках… И доставили-с! За пятнадцать тысяч (верст) с первою почтою – вот-с!
И струя пыли полетела на посетителей из толстой книги, вдруг захлопнутой Кирпичовым.
– Зато вам все, я думаю, благодарны, – сказала дама, закрывая нос платком.
– Могу сказать-с! множество писем… благодарят… Встаем раньше дворников!..
И снова перед дамой очутился бок Кирпичова.
Глава III
А что 'Умственная пища'? Злополучная судьба, видимо, тяготела над бедным журналом: на другой год подписчиков не оказалось и половины против прошлого.
Кирпичов роздал векселя на сумму убытков. Но первая неудача еще более раздражила его упрямство.
– Так пусть же не подписываются, – говорил он в азарте, – а я вот потрачусь на него еще больше в нынешнем году, издам наславу – и посмотрим, то ли будет в будущем году!
И он точно начал сильно тратиться на свой журнал, но журнал от того не выиграл. Статьи в нем были из рук вон, хотя редактор, продавший Кирпичову право издания и продолжавший редижировать журналом, помещал в нем нередко статьи литераторов известных своих приятелей, и платил им, по желанию самого Кирпичова, сколько просили; несколько отделов журнала взял от редактора один молодой неизвестный литератор, который смотрел на литературу с практической стороны и отделывал эти отделы сплеча, сообразно дешевой плате.
Не выиграл от этого и Кирпичов: векселей все прибывало. Убытки по журналу, беспорядок и беспрестанные пиры начали обнаруживать гибельное влияние на дела книгопродавца. Приказчики тоже с своей стороны не упускали случая помочь делу, особенно Харитон Сидорыч, которого краткая биография теперь следует.
Детство и первую молодость свою провел он на Толкучем рынке, где, может быть, и родился. Там, торгуя на ларях книгами, приобрел он те знания, За которые был, наконец, принят в контору одного знаменитого в то время книгопродавца. Кроме этих сведений, отличался он еще красивым почерком. Но дела знаменитого книгопродавца были уже так запутаны, что никакая опытность и конторские способности не могли помочь, и хозяин решительно не знал, что ему делать с красивым почерком Перечумкова. Ежедневно осаждаемый требованиями и угрозами петербургских кредиторов и иногородних его покупателей, давно уже не получавших ничего за высланные деньги, знаменитый книгопродавец оторопел со всею своею смышленностью и изворотливостью. Никакие уж новые книжные предприятия, новые издания не были возможны (за бумагу и печать платить нечем, а кредит потерян); оставалось изворачиваться одними только деньгами, все еще поступавшими из провинций, – и растерявшийся хозяин хватал принесенные с почты пакеты, проворно разрезал их с ловкостью, приобретенною навыком в этом деле, и, вынув деньги, уплачивал более неотвязчивым кредиторам и вымаливал отсрочку у тех, кто поснисходительнее; потом он выбегал из конторы в магазин и принимался распекать своих приказчиков да переставлять книги с одной полки на другую с такою торопливостью, как будто от этого именно зависело спасение его торговли от угрожающего банкротства. Приказчики – все люди почтенных лет и наружности, с солидными животами, переглядывались между собою, насмешливо кивая на развозившегося хозяина; а усердный Перечумков брал между тем письма, из которых только что вынуты хозяином деньги, и принимался вписывать их в толстую книгу, как бы от скуки, щедро рассылая все красоты своего красивейшего почерка. Этим и ограничивались все распоряжения относительно требований, полученных из провинций.
Перечумков ясно видел, к чему вело такое направление дел знаменитого книгопродавца, и положил себе во чтобы то ни стало открыть свою торговлю, пользуясь таким благоприятным случаем.
И он открыл ее. Дела нового книгопродавца, скромно поместившегося в небольшой лавчонке в Гостином дворе, пошли превосходно: он уведомил неудовлетворенных корреспондентов прежнего своего хозяина о плачевном состоянии его дел и предложил им свои услуги; почти все они перешли к нему. Много и еще разных изворотов употреблял он, чтоб подняться с гроша, с которым начал свою торговлю.
Никто лучше него не знал, где какую книгу купить дешевле, то есть так дешево, как не купить никому другому, не посвященному в таинства торговли Толкучего рынка. Ему известно было значение всех палочек и крестиков, выставляемых тамошними торговцами на внутренней стороне обертки или переплета книг и означавших, что книга стоит себе. Взглянув на эти хитрые знаки, он тотчас уличал продавца, что он требует за книгу в десять раз более своей цены. – Давно бы сказал, что знаешь! – говорил торговец и отдавал ему книгу за настоящую цену. Харитон Сидорыч знал сверх того наизусть публикованные цены почти всех книг, прежние и нынешние, и слыл за это ходячим каталогом.
