Таящийся ужас 2

Джон Кифовер ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Я знаю, когда начался этот кошмар и почему. Я знаю его прошлое, настоящее. Знаю и то, что ждет меня завтра. И конца ему не будет никогда.

Я уже смирился с этой мыслью, склонил перед ней голову. Этот крест мне суждено нести до конца своей жизни.

Но я не могу и, наверное, никогда не смогу смириться с неестественностью происходящего. Вид крови создает у меня ощущение тепла, острие хорошо наточенного и многократно испытанного в деле ножа приносит облегчение, смерть кажется такой приятной.

А весь ужас заключается в том, что кошмарные вещи делают меня счастливым.

Все так странно, так чудовищно странно: я всегда испытывал отвращение при виде крови; я всегда так любил животных; я добрый человек, работал школьным учителем. И вот кем я стал. И все же в течение нескольких последних недель, а может и месяцев — время давно потеряло для меня свое значение, — я пришел к мысли, что в основе моего кошмара, если очистить его от оккультизма и мистических наслоений индуизма, лежит самая обыкновенная жестокость.

Ну и, конечно, та девушка. Загадочная, смуглолицая индуска с маслянистыми глазами. Она появилась подобно цветку, возросшему на бедной, чахлой почве нищеты, и ввергла меня в мир ужаса, зверства и крови. Так что свой кошмар я во многом считаю ее даром.

Пожалуй, как только она сказала мне, что ее зовут Кали, я должен был что-то заподозрить или хотя бы испытать нерешительность. Я знал, что у индусов Кали — это богиня смерти и разрушения, но одновременно и материнства. Однако в тот момент я был настолько очарован ее красотой и кротостью — да-да, именно кротостью, что не стал утруждать себя размышлениями по поводу смысла ее имени и лишь наслаждался его благородным, почти музыкальным звучанием.

Кали я повстречал в Калькутте в жаркое летнее утро. Было это примерно два месяца назад. Обычный школьный учитель из Сан-Франциско, я много месяцев копил деньги, чтобы провести свой отпуск в Индии. Меня с детства привлекали культура и религия индусов, так что я задался целью посетить эту страну.

В Калькутту я прилетел поздним июньским вечером, и уже на следующее утро повстречал Кали — она стояла у дверей туристического бюро, расположенного на старой Корт-хауз-стрит. Я почему-то сразу же почувствовал, чем занимается эта девушка. По сути дела, она была обычным экскурсоводом-любителем, работавшим без лицензии и старавшимся подцепить клиента еще до того, как он вступит под своды государственного учреждения. Разумеется, меня должно было насторожить то обстоятельство, что официально она никем не числилась, однако, повторяю, она была так прекрасна в своем ослепительно- ярком сари! Черные как смоль волосы, поблескивающие зубы, глаза, похожие на теплые озера. Короче говоря, она была красивой молодой женщиной, а я — молодым, полным сил мужчиной, холостяком, вполне симпатичным и достаточно интеллигентным, чтобы демонстрировать некоторую разборчивость.

Своей приветливой фразой «Доброе утро, сэр» она буквально пригвоздила меня к месту, после чего спросила:

— Не могу ли я показать вам Калькутту? — Ее правильное английское произношение странным образом сочеталось с индийской национальной одеждой.

— Почему бы нет? — с легкостью ответил я и тоже улыбнулся. Она понравилась мне сразу — на мою беду.

Довольно быстро мы выполнили все пункты программы осмотра городских достопримечательностей, и, надо сказать, она просто мастерски обращала мое внимание на заслуживавшие особого внимания детали.

— Я тоже небогата, — проговорила она со смехом, который взорвался во мне фонтаном брызг шампанского, и именно в тот момент между нами возникло взаимопонимание, словно электрическая цепь замкнулась — назовите, как вам будет угодно. Это было нечто, возникавшее во все времена и у всех народов между мужчиной и женщиной, когда его или ее ключи точно подходят к замку их партнера. Мне захотелось прикоснуться к ней.

Постепенно ее профессионализм, столь поразивший меня в начале нашей экскурсии, начал угасать, и тогда у меня появилось желание посетить храм Кали. Оглядываясь назад — а я много раз мысленно возвращался к тем дням, перебирая в мозгу каждую мельчайшую деталь нашей первой встречи и последовавших за этим перемен во мне, — я вспоминаю, что из всех достопримечательностей, которые упоминала девушка, лишь одно название она повторяла по нескольку раз, уделяя ему не только больше внимания, чем всем остальным, но и выказывая гораздо большее почтение. Это был храм Кали. Нетрудно было догадаться, что в ее сердце он занимал самое почетное место. Теперь я понимаю, к сожалению слишком поздно, что ей самой очень хотелось пойти туда вместе со мной.

Когда я согласился посмотреть этот храм — отчасти чтобы доставить ей радость, а отчасти и потому, что я много читал об этом святилище, где в присутствии посетителей совершается процедура умерщвления жертвенного козла, — мне сразу же бросилось в глаза, как расцвело, оживилось ее и без того прекрасное лицо, с которого слетели последние остатки профессиональной сдержанности. Одним словом, весело болтая, мы отправились в храм Кали.

Если бы у меня тогда оставались хотя бы жалкие крупицы осторожности (а следует признать, что до встречи с Кали я всегда считал себя человеком, руководствующимся скорее рассудком, нежели эмоциями), то я бы уже тогда проявил определенные колебания, прежде чем отправиться в подобное путешествие. Тому было несколько причин, хотя вполне достаточно и одной: приставание индийской женщины к незнакомому мужчине, да к тому же иностранцу, пусть даже по деловым вопросам, считалось в этой стране ненормальным и даже подозрительным событием. Я также оставил без внимания предостерегающий жест служащего туристического бюро, когда он, глядя на меня и Кали, медленно покачал головой.

Сейчас я уже не помню, где находится этот храм, хотя месторасположение его никакого значения не имеет. Помню только, что это было недалеко от Дэлхаузи-сквер, улицы, являющейся своеобразным нервным центром Калькутты. Кроме того, в памяти остались несколько бесцельно бродивших по грязным, узким улицам священных коров, бесчисленные скрипучие повозки, белые чалмы на головах мужчин и одетые в сари женщины. Перед входом в храм расположилась целая толпа одетых в лохмотья, ободранных попрошаек, и я обратил внимание, сколь разителен был контраст между всей этой нищетой и сияющим, украшенным резными орнаментами храмом, стены которого были покрыты сверкающими кусочками позолоченного и посеребренного стекла. Когда все эти оборванцы увидели выходящего из такси иностранца, то есть меня, — они тут же бросились вперед и обступили со всех сторон. Однако, заметив Кали, тут же отпрянули назад, опустили глаза и, как мне показалось, даже испугались. Меня это поразило. Она ничего им не сделала, не сказала ни слова, не изменилось даже выражение ее лица. Похоже, нищих испугало самое ее присутствие. Тогда это произвело на меня сильное впечатление, но позже я проклинал себя за то, что не распознал в ней носителя зла. Нищие распознали, но это было естественно — они знали ее, а я не знал.

Снова и снова оглядываясь на минувшие события, я вспоминаю, как собравшиеся внутри сверкающего храма верующие демонстрировали по отношению к этой молодой женщине благоговейное почтение, смешанное со страхом. Когда вся эта бедная публика расступалась перед ней, быстро отводя взгляды и образовывая живой коридор в толпе, я думал, что причиной этого является весьма простое обстоятельство: экскурсовод привела в храм богатого иностранца. Молящиеся быстро клали перед статуей богини купленные тут же у входа в храм гирлянды цветов и уходили; в результате довольно скоро мы остались почти в полном одиночестве. Именно тогда я впервые заметил выражение лица моей спутницы при виде скульптуры богини, обратил внимание на ее особую сосредоточенность, напряженность, благодаря чему она и сама стала чем-то походить на своего кумира. Да, пожалуй именно тогда меня впервые посетила мысль о том, что в моей спутнице было что-то необычное.

Богиня, супруга Шивы-Разрушителя, одного из богов, входящих в священную индуистскую троицу, представляла собой поистине чудовищное творение. Трехглазая, четверорукая, покрытая золотой краской,