задницей, уже посинела, небось, как у гусенка.
В комнате было пусто, хоть в окно прыгай, и только шкаф приглашающе зиял открытыми дверцами.
Кое-как подхватив одежонку, он нырнул туда, притворил дверцу и вовремя: дверь открылась, впуская самую красивую женщину в отделе. На Марине была желтая кофточка, обтягивающая далеко выпирающие вперед груди. Кофта была заправлена в тугую длинную юбку с разрезом. Она так рьяно подчеркивала все изгибы ее тела, что женщина становилась похожа на гитару.
Алик весь затрясся: даже не от холода, а от ужаса, что его сейчас обнаружат, ведь она не преминет рассказать об этом всему отделу, а еще, может так статься, заорет дура от неожиданности, да все и сбегутся. Прямая тогда ему дорожка — в психушку.
Марина постояла в комнате, рассеяно окидывая взглядом пустое, как ей казалось, помещение. Алик ежился в шкафу, будто он уже его увидела. Думалось, что сейчас она резко повернет к шкафу и скажет:
— Ладно, заканчивая придуриваться! Было бы чего прятать!
А хвастать было действительно нечем. Был бы Геракл какой, а то ни рожи, ни кожи.
К тому же, весь синий от холода. Подобие мужика, но со всеми причитающимися ему атрибутами.
Как ни печальна и нелепа была ситуация, Алик вдруг поймал себя на том, что атрибуты эти немного волнуются. Ситуация была, прямо скажем, пикантная, и эта пикантность все более усугублялась. Прямо на глазах.
Да еще Азерникова взялась задумчиво приплясывать, то поднимаясь на носки, то опускаясь, и груди ее при этом волнующе пульсировали. Вверх-вниз. Вверх-вниз. От каждого такого подрагивания Алика бросало то в жар, то в холод. Он уже и сам не понимал, то ли он мерзнет, то ли наоборот изнемогает от жары.
Вдоволь натешившись над его мучениям, правда, сама и не подозревая об этом, Марина вдруг гибко изогнулась и подняла с пола некий предмет. Алик с ужасом узнал в предмете свои собственные трусы, оброненные им в спешке.
— Это что за безобразие! — Вскричала она и возмущенно направилась к двери, Алик подозревал самое худшее, а именно, что она идет прямиком к начальнику отдела.
У него имелась такая своеобразная черта, еще с детства, когда он чего-нибудь сильно пугался, то чувствовал себя так, как будто практически уже умер. Руки-ноги отказывали, крутой кипяток шумел в висках. Ну и отчаяние. Ничего кроме отчаяния во всей вселенной.
— Пропал! — прошептал он.
— СТОЙ, — загорелась надпись на дисплее.
'Будет она твою писанину читать', — подумал Алик, но Марина вдруг остановилась, хотя и стояла спиной к экрану.
— ТЫ КУДА?
— Хочу показать, чем занимается программист Флоров в рабочее время, — медленным речитативом проговорила, почти пропела Марина.
— НЕ НАДО.
— Я тебя и слушать не буду.
— ЕЩЕ КАК БУДЕШЬ. ТЫ ТОЖЕ РАЗДЕВАЙСЯ.
У Алика захолонуло в груди.
Еще минуту назад страстно желавший, чтобы все это было обманом, чьей-то очередной шуткой над вечным неудачником по жизни, теперь он не менее страстно возжелал обратного. И Бог услышал его страстный мысленный вопль.
Это было невозможно. Когда женщина буднично и аккуратно начала раздеваться, то сначала показалось, что он смотрит очередной видеофильм для взрослых, настолько все было нереально.
Когда она с легким жужжание распахнула юбку на боку, и в прорези мелькнуло белой женское тело, Алик понял, наконец, что это не кино, и от одного этого звука едва не лишился сознания. В шкафу ему стало тесно, пенис тянулся наружу, уперевшись в холодную дверцу. Создалось ощущение, что он живет отдельно от тела и готовится взлететь.
Женщина сняла юбку и осталась в узких черных трусиках, чересчур маленьких для ее полных гладких бедер. Когда она наклонялась, выпуклые почти круглые ягодицы, едва прикрытые тканью, мелко подрагивали. Ткань трусиков заворачивалась и проваливалась в щель между ягодицами. Алику хотелось выть.
Потом она сняла блузку, и сразу же следом — лифчик. Тот словно распахнулся на вызывающе торчащих вперед грудях. Алик терпел из последних сил, но когда женщина взялась за края трусиков и принялась их скатывать к низу, оголяя плавные обводы живота и полоску волос в промежности, тут уж природа окончательно и бесповоротно взяла в руки власть над Аликовым телом, в голове его образовался вакуум высокой очистки, да и не только в голове, пенис, словно насос вобрал в себя всего Алика целиком. Теперь он и был пенис.
Алик развел задрожавшие колени чуть в стороны, и пульсирующий пенис бесстыдно в несколько этапов прыснул на дверцу с внутренней стороны. Алику едва удалось сдержать сладострастные стоны, стиснув зубы.
Как бы не было стыдно, но теперь стало легче, и он мог нормально дышать, а не судорожно хватать воздух как выброшенная на берег рыба.
Передышка была временной, потому что когда женщина наклонилась, чтобы повесить трусы на спинку стула, и Алик увидел темный проем между ног, на этот раз сзади, то опять возбудился.
'Сколько же можно?' — подумал он в панике. — 'Я столько не выдержу, умру как Рафаэль от сексуального истощения.' — Мне куда? — спросила Азерникова.
— БЕЗ РАЗНИЦЫ.
Алик с грохотом распахнул дверцы шкафа, вываливаясь на холодный пол, потому что при этих словах Марина пошла прямо. А прямо было окно.
Семнадцатый этаж и никаких шансов на спасение, причем, для обоих. Женщину неминуемо разобьется об асфальтовую площадку внизу, а его ждет тюрьма и надолго.
Столько всего, что хватит на пожизненное заключение в психушке. Голую жертву выбросил в окно, сам весь в сперме. Готовый сексуальный маньяк. Были все шансы не дожить до тюрьмы. Он знал, как с такими поступают в СИЗО. Читал.
Но как ни странно, впервые в жизни ему было наплевать на собственную судьбу. Как и тот Флоров из сна он хотел спасти женщину, а до остального ему не было никакого дела. Пусть судят, за что хотят, лишь бы не погибла такая краса, не превратилась в бесформенный ком на беспощадном асфальте.
Он вскочил и в два совершенно диких прыжка догнал женщину. Впрочем, вмешательства Алика не понадобилось, и благородный порыв пропал втуне.
Уперевшись в подоконник, она сама остановилась.
Алик замер рядом, шумно переводя дыхание и боясь прикоснуться, все-таки он не создан для подобных подвигов. Вернее будет сказано, он не создан для подвигов вообще.
Услышав шаги в коридоре, Алик оглянулся в полнейшей прострации, вот будет делов, когда в комнате, предназначенной для программирования и ничего больше, чем программирование, застанут двух совершенно голых людей.
Не глядя, он протянул руку по направлению к Азерниковой, но, как выяснилось, за это время та решила дилемму и, придвинув стул к подоконнику, вскинула на него ногу и собиралась поставить вторую.
И, надо же так случиться, что рука Алика легла прямиком под ее поднятую ножку, туда, где она соединялась со второй, и там, где притаилось ее главное сокровище.
Когда он, обернувшись, обнаружил свою ошибку, то понял, что никакая сила на свете не заставит его убрать руку. Когда же он наконец ее все-таки убрал, то понял, что опьянел от нахлынувших никогда ранее не испытанных чувств настолько, что уже ничего не соображает и не помнит. Внутри была лишь пустота и невероятная слабость.
— Одевайся и убирайся прочь, — скомандовал он, и она подчинилась уже ему.
Они оделись в разных углах комнаты, точно после посещения общей бани, после чего она выскользнула в коридор, а он рухнул в кресло, спать. И спал до самого конца смены, и как ни странно, никто в комнату больше не зашел.
Г Л А В А 6
К Е Л Л О
Вдоволь отоспавшись на работе, Алик всерьез подозревал о грядущих прелестях бессонницы, но, как, оказалось, был неправ. Успев лишь поесть и не успев даже глянуть любимый сериал про пришельца, который любил кошек, но не съел ни одну, отключился, едва коснувшись головой подушки.
Снов не было никаких, лишь пробегала перед сомкнутыми веками изумрудная дорожка быстрых огоньков, словно на экране дисплея, но видение испуга уже не вызывало, ибо сна хуже переписи населения Алик себе уже не представлял.
Утром он встал бодрый и посвежевший. Вчерашний день казался нереальным и выдуманным от начала до конца. У Алика была мысль позвонить Дегенерату домой и, сказавшись больным, использовать один из томившихся с прошлого года отгулов. Но неизвестность угнетала, требовала какой-то ясности, пусть даже убийственной.
Вирус от машины человеку не передается, говорил ему отдохнувший за ночь ясный разум, но память услужливо предоставляло картины обнаженной женщины, застывшей на подоконнике семнадцатого этажа.
Алика чрезвычайно интересовала: помнит ли она что-либо и если да, что все из этого получится, будут ли какие-либо последствия, и если да-то какие. Чтобы все это узнать, надо было так или иначе идти на работу.
Да, откровенно говоря, заинтриговало его неожиданное открытие. На фоне скудной серой жизни получить такой сюрприз, это знаете ли, дорогого стоит. А если этого, как его, Келло попробовать систематизировать и описать, то это, пожалуй, и на премию потянет. Даже может, на Нобелевскую.
Ученые мужи, единственная заслуга которых выражается в полутора килограммовых геморроях и трудовых мозолях на языках, будут потешаться над ним поначалу:
— Где это видано? Вы хоть представляете себе, мол-человек, что такое компьютерный вирус? Где вас учили и учили ли вообще? Вы совершенно не представляете его природу, раз допускаете такое дурацкое предположение, что он может передаваться человеку и так или иначе влиять как-то на него, тем паче, ломать модель его поведения, словно рядовой программный файл и манипулировать им.
— Где этот вирус? Где? — патетически вопросят они, а он, выдержав паузу, а лучше, пару пауз, скажет:
— Келло, выходи! Фас их! Куси!
Первый эксперимент Алик проделал, как только оказался на улице: он резко пошел в обратную сторону от остановки и отошел порядочно, но ничего не произошло: не ожил страшный монстр внутри, не полезли изо рта корявые щупальца.
Результат обнадеживал: как оказалось, Келло дальнодействием не обладал. Это будет первой строкой в его диссертации. Алик быстро вернулся, сел на портовый маршрут и поехал на работу.
Разговор начался в вежливых тонах.
— Привет, — сказал Алик, первым делом запитав систему. — Как дела?
— С УТРА БЫЛО НЕ ОЧЕНЬ: НАПРЯЖЕНИЕ В СЕТИ ПОДСКОЧИЛО, НО СЕЙЧАС НИЧЕГО.
— Слушай, а как ты управляешь людьми, если это не секрет?
