лошадей на окоп, они перемахнули, а повозка влетела колесами и перевернулась, вывалив прямо на батарею мины, а заодно и самого Солнышка.
Лошади помчались через высокую степную траву, перевернутая повозка кидалась из стороны в сторону, спугивая на пути автоматчиков.
А Солнышко, схватив из разбитого ящика мину, бросился к миномету. С ним-то он умел справляться куда лучше, чем с радиостанцией 12-РП. Подскочил и командир батареи…
Первая мина разорвалась в траве, неподалеку от рухнувших коней. Сразу же выскочили сутуловатые фигуры автоматчиков, пригибаясь, бросились назад, на пологий склон взлобка, столкнулись с теми, кто спускался, перемешались, замялись.
Вторая мина, взмыв к небу, описав крутую дугу, опустилась в сутолоку на склоне… За ней еще и еще… Автоматчики бросились врассыпную…
На пригорке остались только трупы и воронки. Принялись бросать за пригорок наугад, для острастки… Трудились до тех пор, пока не упали в бессилии, и Витя Солнышко счастливо известил:
— Прикурить дали…
А командир батареи вдруг расплакался. Он был еще очень молод, моложе самого Вити Солнышка.
— Ты чего? — от души удивился Витя.
— Думал: или эти прихлопнут, или… или… расстрел. Батарея-то драпанула… Они ползут, и конца им нет…
Мне не рассказал Витя, что он ответил, думаю, просто улыбнулся: «Не тушуйся, парень…»
Оправившись, командир батареи вдруг спросил:
— Да ты-то кто?
И, конечно, Витя не без гордости ответил:
— Радист.
Тут же, немедля, решил удивить своими знаниями:
— На слух принимаю… Вот слушай: «двойка» — «Я на горку шла…». Уловил? А вот: «Дай, дай закурить…» Уловил? Это, брат, «семерка».
Но командир минометной батареи, размазывающий по лицу грязь пополам со слезами и потом, не успел оценить ученость Вити Солнышка.
Появился хромающий на обе ноги, с дергающейся щекой старшина, который вел за собой сконфуженных минометчиков.
Старшина выглядел теперь иным — не растерянный и растерзанный, а грозный начальник, спасший положение:
— Дерьмоеды! Курицы мокрые! Ишь, разлетелись, сучьи дети!.. — кричал он на минометчиков.
— Коней я тебе угробил, — сообщил Солнышко. — Вон там лежат… Кони добрые, должно овсом кормил…
— Коней достанем. Я ведь за тобой на второй повозке гнался, у меня тоже правую подшибло… Спасибо тебе, парень. Счастье мне, что на такого героя наскочил… А эти?.. — Грозный старшина повернулся к минометчикам. — Минометы побросали! Я бы вас, сукиных сынов, уж тогда заставил поплясать! Вы бы у меня повертелись, блохи прыгучие! Кланяйтесь в ножки парню, что выручил.
Солнышко не стал вмешиваться во внутренние дела, решил проститься:
— Ну, бывайте здоровы, мне пора.
— Да ты кто есть-то? — спохватился старшина.
— Радист, — почтительно ответил за Витю командир батареи и еще почтительнее добавил: — На слух принимает.
Других сведений о Вите Солнышке он сообщить не мог.
А в это самое время я занимался привычным делом — бегал по штабу полка и справлялся:
— Солнышка не видали?
И мне сочувствовали:
— Опять закатилось?
— Закатилось, холера. Чуть отвернись — уже нет. Жизнь проклятая, буду проситься в телефонисты.
Он появился к вечеру. Я застал его в землянке. Сжав коленями котелок, он уписывал кулеш. Взглянув на меня, с набитым ртом поприветствовал неизменной улыбочкой.
— Что мне с тобой делать? — в лоб спросил я.
Но вразумительного ответа не дождался. Солнышко улыбался.
А утром радистов одного за другим стали таскать в штаб полка. Принимал сам командир, подполковник Усиков.
— Кто из вас лучше всех принимает на слух?
Первым назвали Квашина, он из кадровых, старый радист, вряд ли уступит в приеме на слух армейским и дивизионным радистам.
— Где был вчера от трех часов до шести?
— Дежурил. Ровно в пятнадцать ноль-ноль связывался со штабом дивизии.
— Не подойдет. Кто из вас еще хорошо принимает на слух?
Перебрали всех, дошли до меня.
— На слух принимаешь?
— Так точно. Немного.
— Хотя бы немного. Где был вчера от трех до шести?
— Здесь, товарищ гвардии подполковник!
— Где это — здесь?
— В штабе полка, товарищ гвардии подполковник!
— Где именно?
— Искал Солнышка.
— Но-но, без шуточек.
— Виноват, Солнышкова. У меня радист — фамилия Солнышков. Его искал, товарищ гвардии подполковник.
— Ах, есть еще радист?
— Недавно назначили.
— Он на слух принимает?
— Никак нет, товарищ гвардии подполковник!
— Так какой же он радист?.. А впрочем, других больше нет. Позови-ка сюда это… как его, Солнышко…
Всем было ясно: случилась какая-то неприятная заварушка. Сам командир полка разбирается. А кто еще из радистов мог отлучиться и набедокурить, как не Витька? И мне стало жаль его.
В душе я надеялся, что его, как всегда, придется долго искать, а там, глядишь, случится что-нибудь — или приказ о наступлении, или вызов командира полка в штаб дивизии. Замнется, забудется, мимо пройдет.
Но на этот раз Витя Солнышко был на своем месте. От безделья он нашел себе занятие — надраивал полой шинели алюминиевый котелок и пытался разглядеть свою глупую рожу в донышко. При этом сам себе улыбался.
— Иди, командир полка тебя вызывает.
Нисколько не смутился, нисколько не удивился, словно командир полка вызывал его каждый день не по одному разу. Оправил под ремнем гимнастерку, надвинул пилотку — на два пальца над бровью, с сомнением поглядел на свои пыльные, покоробленные кирзовые сапоги — стоит ли их чистить; решил: не стоит, сойдет и так, — двинулся, пристукивая каблуками, унося затаенную улыбочку — отзвук той, с какой гляделся в дно котелка.
Вернулся через полчаса — над круглой физиономией торчит пилотка, край на два пальца над
