брать, то материала мы нарыли очень много, почти двести томов. Все кабинеты у следователей завалены...
— Серьезный парень этот Храповицкий? — полувопросительно заметил Коржаков.
— Негодяй, — заверил Лихачев.
— Долго же он, однако, куролесил...
— Некому остановить было, — самодовольно улыбнулся Матрешин. — Боялись связываться. Одни мы вечно с шашками на баррикады лезем.
Гладко выбритый, надушенный, с волосами, уложенными феном, он не особенно походил на героя баррикад.
— Хорошо, хоть вы лезете, — одобрил Коржаков. — А то совсем хана. Что же мы с ним, голубчиком, делать будем?
— Как что? — отозвался Матрешин. — Сажать! Неужели по головке гладить?
— А доказательная база надежная?
— Железобетонная, — кивнул Лихачев.
— Свидетели в суде не подведут? Не пойдут на попятную?
— Попытки запугивания свидетелей были, — Лихачев бросил на меня уничижительный взгляд. — Вплоть до покушения на убийство, я об этом в справке упомянул. Но благодаря нашей своевременной реакции ситуация в настоящее время находится под контролем. Ключевых свидетелей мы взяли под охрану, ведем с ними индивидуальную работу. Поводов для беспокойства я не вижу.
— В судах-то вы не очень блещете, — озабоченно проговорил Коржаков. — Не помню даже, выигрывали вы хоть раз или нет.
— Конечно, выигрывали! — с обидой отозвался Матрешин. — Просто мы судьям денег не платим, а преступники платят, да еще какие!
— Храповицкий, поди, непременно заплатит, — поддразнил Коржаков.
— Храповицкий пусть платит, — вновь улыбнулся Матрешин с тем же самодовольством. — Мы его административным ресурсом прихлопнем! — И он посмотрел на Калошина, ища поддержки.
— Какой еще административный ресурс? — холодно возразил Калошин. — У нас суды полностью независимы.
Матрешин смешался, спохватившись, что выдал наличие между ними неких тайных соглашений. То, что он бегал в президентскую администрацию договариваться с Калошиным за спиной Коржакова, не украшало их обоих. Коржаков нахмурился, Матрешин засуетился.
— Я хотел сказать... что общими, так сказать, усилиями... мы, конечно, доведем до нужного результата...
Коржаков подождал, пока он совсем выдохнется, и дожал:
— То есть без административного ресурса ты в суде это дело не выиграешь?
Матрешин прочистил горло.
— Стопроцентной гарантии, конечно, не дам, — неуверенно признал он и вновь покосился на Калошина. Тот сидел как истукан. — Рассчитываю на победу! — выпалил Матрешин с напускной бодростью.
— Есть вариант с деятельным раскаянием, — вмешался Лихачев. — Храповицкий на это пойдет.
— Почему ты так уверен? — Коржаков перевел на него свои маленькие глазки, ставшие сейчас цепкими.
— Я уже зондировал почву, — пояснил Лихачев. — На всякий случай...
— Похвальная предусмотрительность, — саркастически заметил Калошин. — Наступление еще не начали, но пути к отступлению уже подготовили.
— Ни в коем случае! — по-военному отрубил Матрешин. — В этом вопросе мы пойдем до конца.
— Молодцы, — похвалил Коржаков. — Ну, а этого борца за свободу куда определим?
Это было сказано обо мне. У меня перехватило дыхание. Лицо Калошина оставалось непроницаемым. Матрешин заерзал. Ему явно хотелось реабилитироваться каким-нибудь решительным заверением, но чутье опытного интригана, свойственное высокопоставленным чиновникам, подсказывало ему, что в кабинет к Коржакову люди случайно не попадают. И уж если человек здесь оказался, то сплеча рубить ему голову не следует, даже если эта голова в бинтах и зеленке. Он облизнул губы.
— Как скажете, так и поступим, — наконец произнес он. — Велите казнить, казним. Велите помиловать, помилуем.
— А что у вас против него? — полюбопытствовал Коржаков.
— Соучастие в преступлении, противодействие следствию, угрозы свидетелям, — принялся перечислять Лихачев. — Пострадавшего Сырцова, кстати, как раз он и запугивал, причем с этой целью незаконно проник в больницу, где тот находился.
С моей точки зрения, вся эта высосанная из пальца чушь не стоила и упоминания. Я с трудом удержал себя от возражений.
— Неплохо потрудился, — кивнул Коржаков.
Лихачев приободрился:
— Будучи доверенным лицом Храповицкого, Андрей Дмитриевич отвечал за связи с организованными преступными группировками. В частности, есть подозрение, что он лично участвовал в ликвидации криминального авторитета по прозвищу Бабай. В настоящее время это дело расследуется областной прокуратурой и отделом по борьбе с организованной преступностью.
— Еще и бандит, — покачал головой Коржаков.
— Ну и само собой уход от налогов. Больше миллиона долларов у него во время обыска нашли.
— Прилично.
— Годиков на пять, — подытожил Лихачев.
Коржаков подумал.
— Значит, быть по сему! — объявил он. — Оформляйте красавца.
У меня поплыло в глазах. Я никак не ожидал такого исхода. Зачем было тащить меня сюда, если все решалось без моего участия?
— Можно мне кое-что пояснить? — начал я звенящим голосом.
— Следователю пояснишь, — отмахнулся Коржаков.
Калошин издал смешок, похожий на козлиное блеяние.
Матрешин угодливо подхватил. Лихачев торжествовал.
— Чаю еще хотите? — спросил Коржаков, как ни в чем не бывало.
— Можно, — отозвался Матрешин. Он расслабился и непринужденно откинулся на стуле.
Я закусил губу, чтобы ничего не сказать. Кровь в голове пульсировала так, что казалось, швы под бинтами вот-вот разойдутся.
Секретарша принесла чай и переменила чашки. Коржаков сделал несколько неторопливых глотков. Он упорно не смотрел в мою сторону.
— Вот только Борису Николаевичу что объяснять?.. — произнес он будто про себя. — Ума не приложу...
— В каком смысле? — все еще улыбаясь, поинтересовался Калошин.
— Он ведь спрашивал про него, — пояснил Коржаков. — Про красавца про этого недобитого.
— Борис Николаевич?! — недоверчиво повторил Калошин. — Кого спрашивал?
— Да меня, меня спрашивал, кого ж еще? Тут ведь история недавно приключилась, хоть плачь, хоть смейся! Когда Борис Николаевич в Уральск летал в начале ноября, какая-то дамочка, чиновница местная, обрадовалась, что сам президент к ним пожаловал, от счастья перебрала на банкете водочки и сверзилась с корабля. То есть буквально за борт бултыхнулась. Ну и давай тонуть. Барахтается, кричит, а вокруг темно, не видно не зги. Все, конечно, мечутся, но прыгать за ней в речку никто не торопится — и холодно и страшно. Борис Николаевич так рассердился, что чуть было сам за борт не сиганул... характер-то у него дай бог — настоящий русский мужик...
В общем, полный переполох, и тут откуда ни возьмись Решетов! Слова худого не говоря, прыг в воду! Вытащил дамочку, проявил геройство. Борис Николаевич хотел его похвалить, руку пожать, а он уже куда-то пропал. Борис Николаевич о нем спрашивает, а местные начальники только мычат, мол, не знаем, кто
