Европе училищ среднего уровня – гимназий, Ritterakademien и др., замещавших прежнее общее образование на артистическом факультете университета, приводило не только к количественному падению цифр посещаемости университетов, но и к качественному изменению. Университет из инструмента повышения общей культуры общества все больше превращался в механизм воспроизводства элиты, причем лишь в редких случаях применительно к немецким университетам этого времени можно говорить об элите в международном масштабе, скорее шла речь о сравнительно узком кружке лиц, занимающих в силу своей принадлежности к определенным семьям профессиональные и служебные посты в данном городе или княжестве.
Мелкие земельные университеты (к ним относились протестантские Ринтельн, Грайфсвальд, Дуйсбург, Киль, Росток, Эрфурт, Гейдельберг, Гиссен, Марбург, а также католические Падерборн, Бамберг, Майнц, Фрейбург в Брейсгау, Диллинген, Зальцбург, Инсбрук) набирали в XVII в. за год лишь считанные десятки студентов, которых обучали полтора десятка профессоров.[210] В университетских матрикулах из года в год повторялись одни и те же фамилии, когда несколько поколений одной семьи посещали один и тот же университет, расположенный в их княжестве. Как это непохоже на средневековые миграции студентов, покрывавшие половину Европы! Точно так же происходило и замыкание профессорской корпорации, что в протестантских университетах стало возможным благодаря появлению семей профессоров, а вместе с ними и т. н. «фамильных университетов», в которых кафедры наследовались из поколения в поколение в пределах одной семьи.
Этот цеховой принцип лишний раз подчеркивал остававшуюся в своей основе неизменной средневековую природу университетской корпорации. Получить профессорскую должность можно было, тем самым, лишь двумя способами: или в качестве сына (племянника) профессора, или женившись на его дочери.[211] Типично «фамильным» в этом смысле был небольшой Гиссенский университет: исследователи не без юмора отмечают, что один из его первых профессоров, перешедших из Марбурга, теолог Бальтазар Менцер может считаться не только в переносном, но и в буквальном смысле «отцом университета», поскольку все его четыре дочери вышли замуж за профессоров, и профессорами же стали его сын и внук.[212]
Ясно, что создание таких «профессорских династий» не имело отношения к развитию науки и преподавания, а отражало лишь цеховую замкнутость корпорации. В ту же сторону достаточно быстро стал работать и принцип выборности профессуры. Как отмечал К. Мейнерс с оглядкой на прошлую историю немецких университетов, профессора «в очень многих случаях не выбирают или не предлагают на утверждение достойнейших, а именно во всех тех случаях, где они должны опасаться, что эти достойнейшие станут помехой или им самим, или их друзьям и знакомым».[213] Все это привело в середине XVII – начале XVIII в. к тому, что актуальная научная деятельность перешла в открывшиеся при различных дворах ученые общества – Академии наук, а преподавание в университетах перестало следовать за научными достижениями (см. главу 2).
Помимо корпоративной стагнации, на университетское преподавание негативно воздействовала сама задача подготовки профессиональной элиты: в центр обучения при этом ставилась не наука, а лишь «полезные» сведения, которые могли пригодиться для будущей службы, и, соответственно, набор этих сведений не менялся десятилетиями, повторяясь из года в год. Возможно, с этим рутинным характером преподавания, установившимся в XVII в. во многих немецких университетах, следует связывать явное падение дисциплины как у студентов, предававшихся буйному разгулу, так и у профессоров, зачастую манкировавших своими обязанностями и просто прогуливавших лекции. Корпорация не в силах была регулировать эти проблемы. Напротив, профессора заботились только о поддержании «славы» университета – несколько двусмысленного понятия, поскольку в него, например, в положительном смысле включались допускаемые университетом студенческие вольности – чем больше, тем лучше.[214] Самым известным в этом смысле «буршеским» университетом XVII–XVIII в. являлся Йенский университет. Именно «слава» университета обеспечивала ему приток студентов, вовсе не всегда соответствуя реальному уровню образования.
Желая привлечь больше студентов, университеты опускали планки присвоения ученых степеней. Быстрым следствием этого явилось «перепроизводство» академических титулов, характерное для XVII в., когда среди обладателей ученой степени лишь небольшая доля могла реализовать ее в исходном смысле, т. е. как право на преподавание в университете. В остальных случаях эта степень означала просто титул, повышавший, впрочем, социальный статус обладателя и, следовательно, как и многие титулы в раннее новое время, становившийся объектом купли-продажи.[215] Распространявшаяся среди университетов торговля учеными степенями свидетельствовала о кризисе этого института и о необходимости изменить само содержание научной аттестации. Ярким свидетельством кризиса служит изменившаяся самооценка ученых титулов в самой университетской среде, где их получение многочисленными неучами стало вызывать насмешки и издевательства. В одном из немецких университетов студенты «возвели» барана в степень доктора, обрядили его и возили его по городу, приветствуя криками: «Дорогу новому академику!»[216]
Падение университетской аттестации осознавали и власти, постепенно перестав рассматривать университетский экзамен в качестве достаточного условия допуска на службу.[217] Например, в священнической карьере ученая степень перестала автоматически давать право на занятие кафедры, и перед этим вводился длительный подготовительный этап службы в младших церковных должностях. Для юристов и медиков в XVII в. учреждаются первые «государственные экзамены» в специально созданных коллегиях[218] (в XVIII в. такой орган – Медицинская коллегия – появился и в России). Все это отражало очевидный факт, что ожидая от университетов подготовки представителей различных профессий для своих потребностей, государство в то же время не нуждалось во
Тем не менее в XVII – начале XVIII в. в Германии начинается складываться общественное мнение, для которого очевидно, что главную задачу подготовки юношества к будущей карьере должны взять на себя именно университеты, причем для выполнения этого регулирующая роль государства совершенно необходима. Именно государство должно «рационализовать» университетскую сеть, принимая за образцы наиболее качественные университеты.[219] Поэтому цели начинающихся с рубежа XVII–XVIII вв. в разных немецких государствах просветительских реформ в сфере образования были одинаковыми: во-первых, уменьшить число студентов, соразмерив его с потребностями государства и общества в квалифицированных выпускниках, и, соответственно, ограничить университеты в их корпоративных правах, студенческих вольностях; во-вторых, повысить «усердие профессоров», т. е. эффективность преподавания, изменив его план в пользу дисциплин, имеющих более практический характер. Тем самым, углубляя профессионализацию университетского образования, реформаторы высшей школы приходили к представлениям
Итак, к рубежу XVII–XVIII вв. Германия подошла с развитой сетью из 36 университетов, отличавшейся самой густой плотностью в Европе. Она разделялась примерно пополам на католические и протестантские университеты (в большинстве – лютеранские, и лишь несколько кальвинистских), но, несмотря на конфессиональные и территориальные отграничения, сохраняла устойчивые общие черты (система четырех факультетов, академические привилегии, должности и ученые степени, близость и зависимость высшей школы от государства) – т. е. все то, что объединяло немецкие университеты в единое целое. В то же время преувеличивать «национальные» особенности немецкой университетской системы не следует: университетские основания в Германии XVI в. копировали старую средневековую модель, но сами, в свою очередь, становились моделями, образуя семьи лютеранских, кальвинистских и католических университетов с общеевропейскими корнями. Лучше всего это иллюстрировали иезуитские университеты, которые вообще не имели никаких национальных границ, создав стандарт, одинаково распространявшийся по всему католическому миру. Именно эти университеты продолжили в XVI–XVII в. свою экспансию за пределы Священной Римской империи, о чем пойдет речь в следующем параграфе.
Распространение университетов в Восточной Европе в XVI–XVII в.
Восточной Европой XVI–XVII в. в данном параграфе называется территория, лежащая к востоку от границ Священной Римской империи. На севере она ограничена берегом Балтийского моря, на юг простирается до дунайских рубежей Османской империи, а на восток – до Московского царства»[220].
Начиная обсуждение процесса распространения здесь университетов, можно уже не удивляться, что он значительно запоздал относительно других частей Европы. Высказанные выше подробно соображения, касавшиеся причин сравнительно позднего возникновения университетов в немецких землях, тем более справедливы и для Восточной Европы. А именно: уровень развития и плотность городов здесь была еще меньше, и это делало невозможным процесс зарождения университетов «снизу», через самоорганизацию учителей или учащихся. Поэтому для основания университета требовалось решение монарха. Но в отличие от «Священной Римской империи германской нации» с ее обилием монархических правителей – духовных и светских князей, борющихся за укрепление престижа своей власти, монархии Восточной Европы были представлены лишь тремя государствами – Великим княжеством Литовским, Польским и Венгерским королевствами.
При этом надо учесть, что с 1386 г. Великое княжество Литовское и Польское королевство имели одного и того же правителя, а в 1569 г. объединились в государство Речь Посполитую. В то же время после битвы при Мохаче (1526) из Венгерского королевства, в значительной части оккупированного турками, выделилось княжество Трансильвания
Эти соображения помогают понять, почему первый университет Восточной Европы – Краковский (1364), оставался здесь практически единственным на протяжении двухсот лет. Основанный на год раньше, чем университет в Вене, Краковский университет возник в рамках той же «волны» университетских оснований к северу от Альп во второй половине XIV в., начало которой положил Пражский университет.
Привилегия от 12 мая 1364 г., изданная польским королем Казимиром III Великим, гарантировала новой корпорации ученых надлежащие материальные условия: в частности, профессора получали жалование из доходов Краковской солеварни. Последовавшая в сентябре того же года булла римского папы Урбана V даровала университету право на производство магистров и докторов, но без богословского факультета (так, впрочем, было и при основании Венского университета). Университет начал преподавание, имея в своем составе восемь профессоров канонического, римского и гражданского права, двух медиков и одного преподавателя свободных искусств, при этом преобладание юристов сказалось на том, что внутренняя организация больше следовала Болонской, чем Парижской модели: возникли нации, а ректор выбирался из студентов.[221]
Однако уже через шесть лет после открытия университета король Казимир III умер, в Польше начался период смены династий, а в Кракове деятельность университета замирает. Он так и не получил постоянного помещения, а к рубежу XIV–XV вв. на его артистическом факультете были произведены лишь четыре бакалавра и, по-видимому, ни одного магистра.
В роли повторного основателя университета выступил новый польский король Владислав II (Ягелло). Вместе с краковским епископом он добился получения в 1397 г. от папы Бонифация IX буллы, открывающей богословский факультет. В связи с тем, что при перестройке университета на первый план вышло обучение богословию, и его внутренняя организация около 1400 г. была преобразована по образцу Парижа. Теперь нации больше не играли роли в управлении, зато оформились все четыре факультетских корпорации.
Сбой спустя всего несколько лет после основания и необходимость повторного открытия оказались характерны и еще для двух университетских попыток, относящихся к Венгерскому королевству, которые в результате так и закончились неудачей. В 1367 г. тот же Урбан V благожелательно ответил на письмо венгерского короля Людовика I, в котором тот жаловался, что в его государстве слишком мало образованных ученых и много еретиков. Папа санкционировал открытие университета в г. Печ
