а ведь, как подробно обсуждалось выше, у истоков средневековых университетов всегда стояло согласие этих двух начал – светской и духовной власти. Основание же новых школ в Восточной Европе фактически представляло собой частное дело Ордена Иисуса, проводимое за счет уже накопленных им средств, а также пожертвований, поступающих от местной шляхты. За исключением Полоцкой коллегии, созданной с участием короля Стефана Батория, все остальные содержались из поступлений от т. н. фундаций (фундушей), т. е. доходов от имений и местечек, пожалованных крупнейшими местными магнатами из фамилий Сапег, Гонсевских, Радзивиллов, Ходкевичей, Огинских и др.[240] Участие частных лиц при основании коллегий заменяло недостаток в Восточной Европе «монаршей инициативы» в деле развития высшего образования, но одновременно оно означало, что возникающие училища не имели официальной санкции государства на подготовку образованной элиты. Следует признать, что такой санкции у них зачастую не было и от католической Церкви, поскольку решение об открытии очередной школы принимал генерал Ордена, а не местный епископ, и если последние первоначально поддерживали иезуитов, то довольно скоро между ними возникли отношения соперничества, а затем прямой вражды.
Из всех вышеперечисленных учебных заведений иезуитов необходимую санкцию получила только Виленская академия, что выражалось в цитированных выше привилегиях и от польского короля, и от папы римского, которые наделили ее правом на возведение в ученые степени и, тем самым, гарантировали их обладателями допуск к высоким должностям на государственной, городской или церковной службе, учитывая общественный престиж степени доктора в Восточной Европе (здесь в XVI–XVII в. еще не наступило перепроизводство ученых степеней) и объективную потребность в образованном католическом духовенстве.
Именно поэтому иезуиты в Восточной, как и в Центральной, Европе всегда стремились к преобразованию коллегий в академии, т. е. университеты, и боролись за такое расширение своих прав, правда, не всегда успешно. Это ясно усматривается уже из переписки иезуитов, которая предшествовала основанию коллегии в Вильне: там указывалось, что «здесь нигде нет университетов или известных школ, нет докторов и магистров, которые могли бы обучать наукам», а иезуиты могли бы их готовить, и поэтому им «необходим университет, а не просто школа».[241] Тем самым, для проведения своей миссии иезуитам было более важно даже не развитие общего образования в народе в католическом духе, а именно подготовка учителей и вообще контроль за воспитанием общественной элиты.
Характерной оказалась реакция на учреждение Виленской академии среди литовских магнатов-кальвинистов, не желавших укрепления позиций католичества: канцлер Николай Радзивилл Рыжий и вице-канцлер Евстахий Волович наотрез отказались скрепить королевскую привилегию печатью Великого княжества Литовского, без которой она не могла действовать на его территории. Именно поэтому львовская привилегия Батория 1578 г. не вступила в силу и потребовала повторного издания через год. Вторая привилегия была обнародована в присутствии всей литовской знати, но и здесь Николай Радзивилл уклонился от своих обязанностей, а Волович лишь под прямой угрозой короля отнять у него должность вице-канцлера согласился приложить печать.[242]
Впрочем, идя навстречу протестантам, Стефан Баторий разрешил и им учиться в академии (иезуиты этому не противились, справедливо полагая, что, тем самым, смогут еще больше людей обратить в католичество). Разрешение было дано в 1581 г., когда король опять находился в Вильне, собирая войска для очередного похода против Ивана Грозного. Тогда же, 18 мая 1581 г. им была издана еще одна привилегия на открытие академии, на этот раз в столице родного княжества Батория – в г. Коложвар
Академия в Коложваре сразу же получила организацию в духе еще неизданного тогда Ratio Studiorum, с философскими и богословскими классами, заменявшими факультеты. В привилегии предусматривался, впрочем, и юридический факультет. Доступ в низшие гимназические классы при академии был открыт для всех, в том числе и молодежи не католических исповеданий, вследствие чего больше половины учеников гимназии были протестантами. Первым ректором Коложварской академии в течение нескольких месяцев был иезуит Антонио Поссевино, отправившийся отсюда в свое знаменитое путешествие ко двору Ивана Грозного. Но после смерти Батория сейм Трансильвании в 1588 г. постановил изгнать иезуитов из княжества: депутаты от протестантского городского большинства опасались, что деятельность академии способна разрушить конфессиональное равновесие в крае. Правда, академия на некоторое время возобновила свою деятельность при Сигизмунде Батории в 1595 г., но в 1605 г. была вторична закрыта, на этот раз окончательно, так что даже само ее здание и значительная часть библиотеки подверглись разрушению со стороны протестантов.[243]
Изгнанные из Трансильвании иезуиты вернулись в пределы Венгерского королевства, в город Трнава на территории нынешней Словакии
В 1616 г. в этот сан был возведен видный деятель Контрреформации, известный писатель эпохи Барокко Петр Пазмани, прошедший до этого все ступени образовательных училищ иезуитов и окончивший обучение в иезуитском университете в Граце. Именно Пазмани способствовал возвращению иезуитов в Трнаву, а затем преобразованию их коллегии в академию. 12 мая 1635 г. архиепископ издал грамоту, которая предоставляла в собственность будущей академии капитал в 100 тысяч форинтов. За утверждением проекта академии Пазмани вначале обратился к папе римскому Урбану VIII, однако встретил в его лице решительного противника усиления школ в габсбургских землях, который отказался утвердить иезуитский проект под предлогом отсутствия в нем медицинского и юридического факультетов. В результате академия в Трнаве получила свой университетский статус от венгерского короля и императора Фердинанда II, который своей привилегией наделил ее «всеми правами, которыми обладали старые прославленные университеты в Священной Римской Империи».[244] После официального утверждения академия в Трнаве начала свою учебную деятельность с ноября 1635 г. Так возник наконец первый из венгерских университетов, который, несмотря на ряд преобразований и переездов, существует до сегодняшнего дня.
Как и большинство иезуитских университетов, он включал лишь два факультета – философский и богословский, связанные учебным планом Ratio Studiorum. Университет присуждал выпускникам высшую ученую степень – доктора богословия, благодаря чему его значение в регионе быстро выросло. Студенты стекались большей частью из свободных от турецкой оккупации венгерских земель, т. е. северо-западной части Венгрии, кроме того, уже с первых лет академии сюда приходили учиться из Хорватии и других наследственных владений Габсбургов. В 1667 г. по распоряжению эстергомских архиепископов открылся юридический факультет, где читались лекции сначала лишь по католическому церковному и римскому праву, а затем и по венгерскому праву и судопроизводству.
Сравнивая образовательный уровень иезуитских академий в Вильне и в Трнаве в XVII – начале XVIII в. с современными им протестантскими университетами, следует сказать, что первоначально он был достаточно высоким, несмотря на то, что учеба проходила в духе традиционной схоластики, через надиктовывание учебного материала. В обоих учебных заведениях иезуитами были собраны превосходные библиотеки, перешедшие затем в ранг национальных книжных собраний. При академиях действовали типографии, и одной из особенностей иезуитской пропаганды в восточных землях явилось издание ими книг на национальных языках (литовском, венгерском). Тем не менее в XVIII в. стало ясно, что учебная система, основанная на Ratio Studiorum, слишком консервативна, не способна следить за развитием науки и упускает из виду многие открытия эпохи Просвещения. Впрочем, и в ее рамках допускались отдельные шаги вперед: так, в середине XVIII в. и в Вильне, и в Трнаве были выстроены университетские обсерватории, где проводились как занятия, так и наблюдения.
Судьба еще одной академии восточноевропейского региона, основанной в Галиции, сложилась в XVII–XVIII в. не столь успешно. Академия в Замостье была открыта канцлером и великим гетманом короны польской Яном Замойским, который по собственному почину обратился в 1594 г. к папе римскому Клименту VIII и получил от него буллу на открытие университета с правом присваивать степени докторов на всех трех высших факультетах (по богословию, праву и медицине). Такое впервые встретившееся в Восточной Европе «частное» основание университета отражало уже отмеченную выше на примере иезуитских коллегий тенденцию, когда развитие высших школ в регионе обеспечивалось местными магнатами при явном недостатке инициативы со стороны монархов. Иезуиты сыграли определенную роль и при появлении этой академии, но прежде всего необходимо охарактеризовать личность Яна Замойского, во многом уникальную в ту историческую эпоху, чтобы пояснить, каким образом у него возникла сама возможность – основать университет. [245]
Сын холмского кастеляна, воспитанный в кальвинизме, Ян Замойский (1542–1605) обучался в Париже, Страсбурге и Падуанском университете. На юридическом факультете последнего он блестяще овладел латинским языком, на котором написал сочинение «О римском Сенате», обнаружив здесь не только знание античной истории, но и самостоятельность политической мысли в сравнении устройства римской республики и Речи Посполитой. Под влиянием впечатлений, полученных в Италии, Замойский перешел в католичество. Одной из ярких страниц его пребывания в Падуе стало избрание 21-летнего юноши ректором в 1563/64 году[246] (как указывалось выше, в итальянской традиции, восходящей к первому университету в Болонье, ректор избирался представителями студенческих наций и именно из числа студентов). По словам биографов, будучи ректором, Замойский привел в систему права и уставы университета. Этот опыт, без сомнения, остался на всю жизнь и проявился во время основания академии. Успеху университетской деятельности Замойского способствовало то, что он знал 5 или 6 европейских языков. Об уровне образованности, полученном будущим канцлером в период учебы и развитом дальше на государственной службе, в панегирическом тоне говорилось, что «в философии он был сведущ как Платон, в геометрии – как Боэций, в красноречии – второй Демосфен, земледелие знал как Вергилий, в политике казался равным самому Аристотелю».[247]
Благодаря такому образованию и личным качествам Замойский быстро выдвинулся в Польском королевстве, куда вернулся незадолго до Люблинской унии, начав службу в качестве секретаря у короля Сигизмунда Августа.[248] Влияние Замойского на ход дел в Польше резко выросло в период «бескоролевья», а еще больше – с избранием королем Стефана Батория, который сделал его своим энергичным помощником и другом. С 1576 г. Замойский стал подканцлером, с 1578 г. – канцлером польской короны, а затем, сохранив эту должность, в 1581 г. был назначен и до конца жизни оставался коронным великим гетманом (т. е. главнокомандующим польского войска). В эти годы его деятельность в значительной степени определяла всю внутреннюю политику Польши. Замойского поддерживала большая часть шляхты, хотя не любили многие магнаты; сам же великий гетман даже породнился с домом Баториев, женившись на племяннице короля.
После смерти Стефана Батория именно Ян Замойский обеспечил избрание следующим королем шведского принца Сигизмунда из династии Ваза (польский король Сигизмунд III), для чего разбил и пленил его соперника, австрийского эрцгерцога. Но вскоре интересы молодого короля и его первого министра разошлись. Замойскому, отстаивавшему интересы срединной части шляхты и горячему «республиканцу», претили попытки Сигизмунда управлять Польшей как абсолютной монархией, к тому же заручившись для этого поддержкой злейших врагов – австрийских Габсбургов. В 1592 г. Сигизмунд задумал даже передать польскую корону австрийскому принцу в обмен на то, чтобы Габсбурги помогли Сизимунду взойти на шведский трон – это вызвало открытый конфликт короля с канцлером, который перешел в оппозицию и покинул двор.
Именно в период противостояния с королем Замойский и обращается к реализации собственных проектов, среди которых было открытие в своих владениях академии. Надо сказать, что еще в царствование Батория канцлер выступал в роли мецената и любителя наук, переписываясь и окружая себя видными европейскими учеными. Теснейшие связи сохранял он с Италией, достижения науки и культуры которой в эпоху Возрождения особенно вдохновляли Замойского. На месте родового гнезда, неподалеку от г. Холм в Галиции, канцлер основал в 1580 г. свою столицу – Замостье
Замостье было призвано служить оплотом передовой польско-католической культуры на землях, большая часть которых была населена православными. О желании канцлера способствовать окатоличиванию края говорило приглашение в Замостье иезуитов: уже в 1581 г. они основали здесь резиденцию, на базе которой хотели открыть коллегию, на что гетман давал согласие. Ян Замойский даже ввел иезуитов в собственный дом, где его духовник способствовал переходу в католичество второй жены канцлера, урожденной Радзивилл. Но постоянное желание братьев Ордена Иисуса вмешиваться в политические дела привело в начале 1590-х гг. к разрыву Замойского с ними (в качестве дополнительного обоснования можно привести тот факт, что именно иезуиты были воспитателями молодого короля Сигизмунда III и во многом руководили его действиями, столь противными взглядам канцлера). Тем самым, опыт общения с иезуитами, с одной стороны, навел Замойского на мысль заложить в своей столице высшую школу, с другой стороны, оттолкнул его от излишней религиозной односторонности в их образовательной практике, провоцировавшей богословские споры и политические конфликты.[249] Образовательная система, которую сам канцлер ввел в своей академии, была гораздо более широкой и, по сути, адресованной представителям всех конфессий.
Таким образом, мотивы и возможность Яна Замойского основать университет становятся достаточно ясными. Только человек с таким огромным авторитетом и влиянием в Польском
