Просто Собственноручно напишете все подробности.
— Довольно, — спокойно отпарировал Киллиэн.
Бобби Томпсон полировал ногти; Виктор вышел, и было слышно как он кричал на кого-то по поводу угла наклона камеры. Киллиэн нажал кнопку.
— Мисс Джонс? Он готов для вас, моя сладкая. — Он встал и вновь предложил свою руку. — Теперь грим, мистер Ричардс. Потом будет установка освещения. Вас поместят за кулисами, и мы не увидимся до вашего выхода. Итак… — Все было великолепно, — ответил Ричардс. Руку он отверг.
Мисс Джонс вывела его. Было 2. 30.
…Минус 081. Счет продолжается…
Ричардс стоял сбоку в окружении двух полицейских, слушая, как публика в студии отчаянно аплодировала Бобби Томпсону. Он нервничал. Он осмеивал себя за это, но факт оставался фактом. Насмешки не уменьшали нервозности. Было 6. 01.
— Сегодняшний претендент, находчивый и сильный, живет к югу от Канала в нашем родном городе, — говорил Томпсон. Кадр сменился фотографией Ричардса в мешковатой серой блузе, сделанной скрытой камерой несколько дней назад. Фон был похож на зал ожидания
На шестом этаже. Фотография отретуширована, подумал Ричардс, чтобы глаза казались более глубоко посаженными, лоб ниже, щеки более впалыми. Его рту было придано глумливое выражение кистью какого- то техника. В целом Ричардс на экране вызывал ужас — урбанистический ангел смерти, грубый, не слишком умный, но обладающий примитивной звериной хитростью. Пугало для обитателя хороших кварталов Города.
— Это Бенджамин Ричардс, двадцать восемь лет. Запомните его лицо! Через полчаса он будет рыскать по городу. Подтвержденное свидетельство о его местопребывании принесет вам сто нью-долларов! Если ваше свидетельство приведет к убийству, это принесет вам тысячу нью-долларов!
Мысли Ричардса были далеко, реальность мощно обрушилась на него.
— …а вот женщина, которая получит вознаграждение Бенджамина Ричардса, если и когда он погибнет!
Изображение сменилось фотографией Шейлы… но и здесь поработала кисть, водимая на этот раз более тяжелой рукой. Результат был ужасен. Милое, не слитком красивое лицо превратилось в лицо грубой безвкусной неряхи. Толстые надутые губы, глаза, блестящие от жадности, намек на двойной подбородок, спускающийся на обнаженную грудь.
— Сволочь! — проскрежетал Ричардс. Он рванулся вперед, но сильные руки удержали его. — Не кипятись, приятель. Это всего лишь картинка. Через минуту его наполовину вывели, наполовину вытащили на сцену.
Реакция публики была мгновенной. Студия наполнилась визгливыми выкриками
— Вон! Накрутить ему хвост!
— Убирайся, подонок!
— Убить его! Убить сволочь! На, выкуси! Убирайся вон!
Бобби Томпсон успокаивающе поднял руки и ласково попросил тишины.
— Давайте выслушаем, что он может нам сказать.
Публика успокоилась, хотя и неохотно. Ричардс стоял под ярким светом, как бык с опущенной головой. Он знал, что излучает именно тот ореол ненависти и вызова, который от него ожидали, но ничего не мог поделать.
Он уставился на Томпсона тяжелым взглядом своих покрасневших глаз.
— Кто-то съест свои яйца за фотографию моей жены, — произнес он.
— Говорите громче, говорите громче, мистер Ричардс! — воскликнул Томпсон с должным оттенком презрения. — Никто вас не тронет… По крайней мере, пока.
Из публики полетели новые выкрики и истерическая брань.
Ричардс вдруг резко развернулся лицом к ним, и они замолчали, как от удара. Женщины глазели на него с испуганным, смешанным с желанием выражением. Мужчины усмехались с кровной ненавистью во взгляде.
— Сволочи! — Он закричал. — Если вам нравится видеть, как умирают такой страшной смертью, почему бы вам не перерезать друг друга?
Его последние слова потонули в воплях. Некоторые люди из публики (возможно, им заплатили) пытались прорваться на сцену. Их сдерживала полиция. Ричардс стоял к ним лицом, сознавая, как это выглядело.
— Спасибо вам, мистер Ричардс, за урок мудрости. — Презрение стало более ощутимым, и толпа, почти смолкнувшая, жадно пожирала его. — Не поделитесь ли вы с публикой, сидящей здесь в студии и у себя дома, сколько вы рассчитываете продержаться?
— Я хочу сказать всем здесь в студии и у себя дома, что это не моя жена! Это была дешевая подделка…
Толпа заглушила его. Вопли ненависти достигли почти лихорадочного накала. Томпсон подождал, минуту, чтобы они утихли, и повторил:
— Сколько вы надеетесь продержаться, мистер Ричардс?
— Я надеюсь протянуть все тридцать дней, — холодно ответил Ричардс. — Не думаю, что у вас есть кто-нибудь, чтобы справиться со мной.
Снова вопли. Поднятые кулаки. Кто-то бросил помидор.
Бобби Томпсон вновь обратился к публике:
— С этими последними словами дешевой бравады мистер Ричардс сойдет со сцены. Завтра в полдень охота начинается! Запомните его лицо! Оно может оказаться рядом с вами в пневмобусе… на самолете… перед стереовитриной… на местном килбольном стадионе. Сегодня он в Хардинге. Может быть, завтра — в Нью-Йорке? В Бойсе? В Альбукерке? В Колумбусе? Тайком прокрадывается в ваши дома? Донесите на него!
— ДАА!!!
Ричардс вдруг сделал непристойный жест — обеими руками. На этот раз никак нельзя было подумать, что рывок на сцену симулирован. Ричардса быстро вытолкали через левый выход прежде, чем они успели разорвать его на куски перед камерой, лишив таким образом Систему предстоящего пикантного репортажа.
…Минус 080. Счет продолжается…
В боковом помещении Киллиэн корчился от удовольствия.
— Прекрасное выступление, мистер Ричардс! Прекрасное! Черт, если бы я мог дать вам премию. Этот жест… великолепно!
— Наша цель доставлять удовольствие, — сказал Ричардс. Изображение на мониторах растворялось, уступая место рекламе. — Дайте мне проклятую камеру и идите на…
— Последнее не обещаю, — осклабился Киллиэн, — а камера вот.
Он взял ее из рук техника, ласково баюкающего ее..
— Со всем оборудованием и готова для съемки. А здесь пленки. — Он протянул Ричардсу маленькую, на удивление тяжелую продолговатую коробочку, завернутую в промасленную ткань.
Ричардс бросил камеру в один карман, пленки — в другой.
— О'кей. Где лифт?
— Не так быстро, — остановил его Киллиэн. — У вас есть минута… даже двенадцать, строго говоря. Ваш двенадцатичасовой дрейф начинается официально в шесть тридцать.
Снова раздались вопли ненависти. Оглянувшись через плечо, Ричардс увидел на экране Лоулина. Его сердце забилось в сочувствии.
— Вы мне нравитесь, Ричардс, и я думаю, вы себя хорошо покажете, — начал Киллиэн. — У вас есть некий грубый стиль, которым я бесконечно восхищаюсь. Видите ли, я коллекционер. Пещерное искусство и древнейшая культура Египта — область моих интересов. Вы больше напоминаете пещерное искусство, чем мои египетские урны, но дело не в этом. Я хотел бы сохранить вас — для коллекции, если угодно, — как собирают и хранят пещерные рисунки Азии.
— Беги, хватай запись колебаний моего мозга, сволочь. Она есть в досье.
— Я хотел бы дать вам небольшой совет, — продолжал Киллиэн, не обращая внимания на его слова — У
