А вот и Хозяин. Властный человек, заложивший руки за спину – это Уильям Сандерс, высокопоставленный функционер британской Labor Party, срочно прикативший после Февральской революции в Россию, чтобы полюбоваться на дела рук своих и заодно приглянуть за подопечными, за ними ведь глаз да глаз нужен, они ведь хуже детей несмышлённых. А кто это у нас с винтовочкой стоит? Кто этот служивый? Это – символ Февраля, это сам унтер Кирпичников, тот самый Кирпичников, который застрелил своего непосредственного начальника в петроградском Волынском Полку и спровоцировал бунт в войсках столичного гарнизона. Между прочим этот подвиг был отмечен всё тем же любимым патриотами генералом Корниловым, который немедленно по назначении командующим петроградским гарнизоном произвёл Кирпичникова в следующее звание и лично приколол на унтерскую грудь Георгия. 'Служу делу Революции!'. Хорошая фотография. Джентльмен и грязный сипай в папахе. Будет, что показать коллегам в клубе.
А это всё тот же Сандерс, выступающий на митинге на Марсовом Поле. Митинг в честь жертв Февральской революции. 'Вы жертвою пали…' Скорбно склонённые головы, умные взгляды. Руки, скрещённые на груди. Ну, а пока они там скорбят и мысленно делят неубитого пока медведя, дела превращаются в делишки и делишки те идут неважно.
Это месяц май. Это дезертиры, идущие с фронта. А чего? Вы же сами сказали: 'У нас нынче свобода!' Ура-а-а!!!
Это товарищ Керенский на фронте. Воодушевляет бойцов. 'Постоим, братцы, крепко за незалежную, тьфу ты! за единую и неделимую!' В один из этих незабываемых денёчков Александр Фёдорыч посетил 8-ю Армию под началом всё того же генерала Корнилова (вот прыгал человек! семимильными шагами, нынче здесь, завтра – там) и вручил тому красное знамя. А вы, наверное, думали, что переходящие красные знамёна большевики изобрели? Ох, грехи мои тяжкие…
А это ещё одна примета времени. Это Мария Бочкарёва. Если Керенский был 'Спасителем Земли Русской', то авантюристку Бочкарёву тогдашние газеты именовали не иначе, как 'Русская Жанна д'Арк'. Красивая Маша была инициатором создания женских 'батальонов смерти'. Один из таких батальонов пытался защищать Зимний в октябрськие денёчки. Против матросиков, ага. Как там о них написал товарищ Маяковский? 'Дуры бочкарёвские'? Защищаться они будут против вот таких людей:
Хорошие люди, а? Слабоумная и свободолюбивая 'элита' ещё не поняла, что она выпустила из бутылки. Она всё ещё играется в игрушки, в 'демократию' и 'выборы'. Ну, а пока они там играются, вот такие 'бравы ребятушки' снаряжают пулемётные ленты. Это Петроград, июль. Людям надоела болтовня, им хочется дела. 'Тоскуют руки по штурвалу'. Вы посмотрите на хвата в матросочке. На его каблуки, НА НЕГО ВСЕГО. Посмотрите на его товарища. Нравятся?
А умники, свергнувшие 'проклятый царский режим', всё никак не понимают, всё продолжают играться, всё создают и разрушают некие 'коалиции', всё используют 'административный ресурс'.
Это – так называемая 'вторая коалиция'. Они не просто думают, что с помощью слов можно изменить реальность, они в это – ВЕРЯТ. Верят, что можно вот так с помощью интриг ВЫСИДЕТЬ власть, высидеть как яйцо. Посидел, посидел, покудахтал и ты – в дамках. В центре – всё тот же Керенский. За спиной у него скромно так стоит вчерашний бомбист и убийца Боря Савинков, зам Керенского по военной части, для него даже был придуман особый пост – 'заместитель военного министра'. 'Комиссар Временного Правительства Савинков'. А вы, наверное, думаете, что и слово 'комиссар' большевики придумали? Сидящий вторым справа – это товарищ Чернов. Несостоявшийся Ленин. Сидит, скучает, головку кокетливо склоняет, ботиночком поигрывает, тоже думает, что нужно ещё немножко потерпеть, подождать, а там – Учредительное Собрание и он – владыка.
Нет, ребята. Владыками становятся не так.
Империя – 30
'Элита' убила монархию и распустила Империю. 'Элите' казалось, что так будет лучше. 'Элита' считала, что Россию губит некая 'замшелость' и что стоит лишь провозгласить Республику и 'дать гражданские свободы' как всё изменится самым волшебным образом, всё будет 'как в Европе'. Тогдашняя вера (вера почти религиозная!) в 'свободу' совершенно ничем не отличалась от таковой же веры в 'рынок' в конце 80-х, и, поскольку 'элите' нужна была поддержка снизу, то 'элита' с присущими ей умом и сообразительностью воздействовала не так даже на умы 'малых сих', как на их желудок. Очереди на фотографиях начала века абсолютно ничем не отличаются от таковых в 'перестройку'. Хотя одно отличие, правда, имеется. В период времени, предшествовавший 91-му году, очереди выстраивались ещё и за газетами, развернув которые, можно было узнать великую Правду о себе, о стране, об истории, о всех скопом и о каждом в отдельности.
У 'элиты', из представителей которой и состояла первая волна революционеров, ничего не вышло, её с лёгкостью оттёрли назад. Люди, полагавшие, что они добились своего, что они смогли обмануть Судьбу при помощи такого нехитрого трюка, как пришпиленный на пальто бант красного цвета, просчитались. Они были любителями, жалкими amateurs, конкурировать с записными болтунами они не могли, они считали, что толпа привычно подчинится им так же, как подчинялась до того, до Февраля. Они не понимали, что их 'элитарность' осталась там же, в том времени, которое они убили. Я же говорю, что они были слишком простодушны.
На смену им пришли другие. Эти были не любителями, о нет. Эти были профессионалами. Вот эти люди:
Это 'солдаты революции', это те, кого позже стали называть ленинской гвардией. 'Ленинцами' и 'большевиками' они стали за месяц-другой до октябьского переворота. Большевики охотно принимали всех, ибо понимали, что для борьбы за власть их ничтожно мало, им нужна была масса, им нужна была массовка. На фотографиях, сделанных в начале 17-го года, мы видим взбудораженные толпы людей, возбуждённые простонародные лица, среди них редко мелькнёт персонаж из так называемой 'чистой публики'. Но чем дальше к концу года, тем больше в толпе 'интеллигентных' лиц, пока, наконец они не протиснулись в первый ряд и не взялись за руки, загородив собою не умеющее красиво говорить большинство. Им тоже, совершенно так же, как и их предшественникам, казалось, что так будет всегда. Я не хотел размещать фотографий известных большевистских деятелей той поры, так как мы все их знаем, советская мифология въелась в нас слишком глубоко и это мешает объективному взгляду на вещи, однако удержаться я не смог. Уж слишком символична эта вот картинка:
Это товарищ Урицкий. Человек на фотографии – это собирательный образ новой, поспешно формирующейся 'элиты'. Чистенький, в галстучке, сидит, поскрипывает пёрышком. И им казалось, что так будет отныне и во веки. Что кто-то будет воевать, кто-то будет строить, кто-то будет сеять, а они будут лишь пожинать. 'Не для того я кровь лил на фронтах гражданской.' Они думали, что теперь они будут издавать приказы и циркуляры, что они будут писать, а потом произносить красивые речи, а послушный народ будет им благодарно внимать. Они требовали платы за то, что они 'пришли в революцию'. И до поры до времени они эту плату получали. Они были умнее, они были хитрее и они были сплочённее 'элиты' дореволюционной. Они и протянули подольше. Но сколь ни вилась их верёвочка, но и ей пришёл конец.
Они (совершенно так же, как и 'элита', предшествовавшая им) не знали страну, в которой им довелось родиться. Что те, что другие 'не чуяли' этой страны под собою. Они её не понимали. Одни с готовностью выпустили наружу то, что русские называют 'волей', а другие думали, что смогут 'волей' повелевать. Повелевать же русскими можно лишь тому, кого они сами над собою поставят. 'Приди и володей нами!' Самозванцы на Руси всегда кончали плохо.
Империя начинается с Царя. Империя начинается с вочеловечившейся идеи о строительстве собственной Вселенной. Строительство начинается не с перестройки, строительство начинается с нуля. Ищется подходящее место, роются траншеи под фундамент и начинается возведение стен, если места нет, если горизонт закрывает старое строение, то оно сносится и на его месте возводится новое.
Россия – страна лесная и русские привыкли жить в лесу, русские изначально люди лесные и их поверья связаны с лесом, образ дерева прочно сидит в голове у каждого русского. Корни и крона. Увядание, запах опавших листьев и весеннее возрождение. Тлен и цвет. Зима и лето. Река, скованная льдом и половодье. Лесная ночь и лесной день. Грибы. Ягоды. Звери и птицы. Чудеса и леший. Костёр. Лесной пожар. Дерево в огне. Прах. Молодая, зелёная проросль сквозь пепелище. Старые, забытые лесные боги. Рубленая изба. Даже и деньги, и те – рубль. Старинная деревянная церквушка. Деревянный крест. Крест из дерева. Крест животворящий. Лес умирает и лес рождается вновь. Жизнь вечная.
Государство – как дом. И строится оно точно так же. И так же, как под новую избу, время от времени расчищают русские место в лесу. Валят вековые деревья, рубят сучья, рубят так, что щепки летят. Распускают стволы на доски. Выкорчёвывают пни и выжигают поляну. Дым от рукотворной гари точно такой же, как и от пожарища. Со стороны кажется, что идёт война. И она идёт. Идёт война народная, война за себя. И в этой войне на смену одним приходят другие. На смену интеллигентным любителям мучить по подвалам нежных гимназисток приходит Нестор Махно. Генерал Слащов, после столкновения с Махно, пустил байку о том, что штабом Махно командует некий 'германский полковник'. Не мог поверить товарищ генерал, что крестьянин может ТАК уметь воевать. Махно был интуитивным, прирождённым гением по разбрасыванию камней, и разбрасывал он их от души. Но, рано или поздно, а приходит время камни собирать. Революции пожирают своих детей. Приходит время вот этих ребят:
Это Паша Дыбенко и Ваня Федько. За свою жизнь они пролили много крови. Оба поднялись в гражданскую, которую они же и заканчивали двадцатью годами позже. Умерли они от руки палача. Перед смертью они были командующими военными округами. В конце 30-х оба были назначены на эти посты для зачистки армии. Той, революционной армии. Они её и зачистили, а потом умерли сами. Круг замкнулся. Гражданская должна была, наконец, закончиться. Империя прорастала вновь. Сквозь железную конструкцию революции проросла живая плоть России.
