Любовь.ru

Наталья Вячеславовна Андреева Любовь.ru

www. Москва, Институт им. Склифосовского, 20 марта, утро

...Что нежной страстью, Как цепью, я окован...

—  Ну что, красавица, очнулась?

Она никогда не думала, что солнечный свет — это так больно. Яркий, весенний, игривый. Подкра­дывается неслышно, словно котенок к блюдечку с молоком, на мягких лапках- подушечках с крошеч­ными, прозрачными коготками. Ласково касается лица, рук, шеи... Всем от него тепло, хорошо, а ей невыносимая боль. Каждое движение век, словно удар молоточком по голове: больно, больно, больно.

—  Тошнит?...

Над ней склонилось чье-то лицо, контуры размытые, нечеткие. Сделала усилие, моргну­ла несколько раз: пожилой мужчина в белом халате, седой ежик волос, щеки, обвисшие, как у бульдога, все в добрых старческих складках, внимательно смотрит на нее через очки в желтой металлической оправе.

—  У тебя, милая моя, небольшое сотрясеньице мозга. И шейные позвонки от удара чуть-чуть сместились. Помнишь что-нибудь?

—  Я? Да... — «Что нежной страстью...»

—  Тут уже из милиции тобой интересовались. Но я сказал: «Ни-ни».

—  Из милиции?

—  Значит, не помнишь.

Врач внимательно посмотрел на нее, замялся, словно решал для себя: говорить, не говорить. «Что нежной...» Вертится в голове непрестанно, и все тут. Господи, что было-то до нее, до этой страсти?

—  Ну, лежи, отдыхай, скоро из реанимации в общую палату переведем, — вздохнул врач, и она поняла: что-то недоговаривает.

—  Постойте.

Он задержался в дверях, замер и насторожен­но нагнул голову, словно лесная птица на дереве. Одно неосторожное движение — и сорвется с ветки. Улетит. Все правильно: истерики ему не нужны. Он хирург, а не психотерапевт.

—  Что с моим мужем?

—  Но и так все понятно: в реанимации.

Она вспомнила наконец, вспомнила все, что было до того, как ария, исполняемая по радио по­пулярным певцом, оборвалась на слове «окован». Удар сзади в их стоявшие на шоссе «Жигули». Она не видела мужа, загороженного поднятым капотом машины, вся эта тяжесть нескольких тонн тяжелого металла, вся сила удара пришлись на него. В реанимации...

—  Не надо меня жалеть.

—  Не надо, говоришь. — Он вернулся неохот­но, присел на стул возле ее кровати и повторил с сожалением: — Не надо...

—  Он умер, да?

—  Родные-то у тебя есть?

—  Нет. Мама умерла.

—  Давно?

—  Не очень. Да что вы все ходите вокруг да около?! Подготавливаете меня, что ли? Думае­те, не понимаю? Я сама психолог. По образова­нию.

—  Вот как. Психолог. Сама, значит, спра­вишься... Да, он умер. Там же, на шоссе.

Она вспомнила: носилки. Тело на носилках, которое несли в другую машину «скорой помо­щи». Неподвижное тело. Оно было с головой на­крыто брезентом. Сыро, холодно, с неба сыплется мелкий снег, а может,, и дождь. Умер. «Что неж­ной страстью...»

—  Что, плохо?

—  Голова. И солнце.

—  Солнце? Глаза режет? Сильно?

—  Да.

—  Это плохо. От ушиба образовалась обшир­ная внутренняя гематома, и это самое плохое. Надеюсь, что сама рассосется. Не хотелось бы операцию делать.

—  Операцию? — Она испугалась.

—  Что, не хочешь? Это правильно. Тогда тер­пи. Голова долго болеть будет.

Он подошел к окну, задернул шторы:

—  Вот так. Легче?

—  Да. Спасибо. — Молоточки перестали ка­саться ее воспаленной головы, стало прохладнее и действительно легче.

—  Ну лежи, отдыхай. Ну раз у тебя родных нет, кому сообщить-то?

—  Подруге. Людмила Самсонова. Запишите телефон.

—  Погоди, медсестру позову. А ты ничего, мо­лодец. Держись. Психолог.

Ушел. Через несколько часов, лежа в про­хладной палате и не чувствуя после обезболива­ющего боль, она наконец поняла: жизнь кончена. Боль мешала, она отвлекала все внимание на себя, думать о чем-то другом не могла. Теперь мелодия, крутившаяся в мозгу словно заезжен­ная пластинка, вдруг оборвалась. Игла проигры­вателя перескочила на соседнюю дорожку, но новые, другие мысли и воспоминания оказались настолько сильными, что новая боль обрушилась ливнем, и тело закружило в ней, словно легкую щепку в водовороте.

— Мама! — крикнула она. — Мамочка! Тихо. Голос внезапно осип. Не услышали. Она протянула руку, одним движением смахнула все, что стояло на тумбочке рядом с кроватью. - Чаш­ка, ложка, тарелка, пузырьки с лекарствами... Грохот.

—  Кто это тут безобразничает?

—  Помогите.

И уже сквозь туман:

—  Посмотрите: у нее кровотечение!

—  Крово...

—  Да. Бедняжка. Ребеночка-то жалко.

—  Надо же так: и муж, и это. Все разом.

—  Перенервничала.

—  Найти бы этого мерзавца и собственными руками придушить.

—  Пьяный небось за рулем-то был...

Как цепью, я окован...

Глава 1 www. Romeo112...

1

Нет, он был не пьяный. Она уже давно мучи­лась одной мыслью: зачем, ну зачем дала себя уго­ворить, согласилась на эту работу? Ведь именно с нее все и началось. Вот она, цена позднего счастья. Так это и бывает. Редко, но бывает. Живет себе женщина, не красавица и не дурнушка, неглупая, хозяйственная, добрая. Школа закончена с золо­той медалью, учеба в университете далась легко, потом работа с утра до вечера, пустые выходные дни. Все при ней, а жизнь мимо нее: и бури житей­ские, и радости. Живет с мамой в маленькой одно­комнатной квартирке, не богато, но и не в нищете, читает книжки про любовь, благо мама приносит из библиотеки. И все время ждет. Потому что на­вязываться кому-то не смогла. Счастье, как птица, в неволе не живет. Надо ждать, терпеливо ждать, заботливо рассыпая каждое утро зернышки на ладошке. Ладошку не надо сжимать в кулак и в глаза при этом никому не заглядывать с немым вопросом, а улыбаться просто и естественно. И од­нажды все случилось, как в кино. В прохладный и дождливый летний день рядом с автобусной остановкой притормозила машина «Жигули», и водитель, опустив стекло, заботливо спросил:

—  Замерзли? Подвезти?

Не дай бог узнает мама. Это из-за нее, из-за мамы, она неуверенно переминалась с ноги на но­гу и лихорадочно вспоминала, в сумке ли газовый баллончик?

—  Что, все мужчины маньяки-убийцы? Улыбается по-доброму и немного грустно, а она наконец вспоминает, что сама психолог, и весь ее опыт работы говорит о том, что на манья­ка водитель не похож. Хотя много она их видела, маньяков? В университете училась в застойно-перестроечные времена, когда за любым дефици­том выстраивались огромные очереди, после его окончания получила распределение на крупный завод, там и работала. Ее сокурсники давно уже поняли все преимущества своего образования и пользуются ими вовсю, большие деньги зараба­тывают, а она по-прежнему едва от зарплаты до зарплаты.

—  Сколько?

—  Садитесь. У. вас лицо уже посинело от хо­лода, а плащ промок.

Эх, была не была! Села. Он уверенно вырулил с остановки, «Жигули» вклинились в поток дру­гих машин.

—  Что ж вы так дрожите? Боитесь? Справку показать, что я не маньяк?

—  А такую дают?

—  Не знаю. Я не врач.