— Пустые или полные, Малахов?
Тот в растерянности хлопает глазами.
— Не подходил даже. Не знаю. Другие принимал. Вагонов полно было. А с обеда отпускал. С той стороны. Где автомобильный подъезд.
— Простите, пожалуйста, я, вероятно, уже ничем не могу помочь… В институте сегодня семинар. — Для Лобова настал удобный момент улизнуть, он прощается и спешит прочь.
— Запросто могли груженые увезти, — заявляет между тем Васькин. — Под праздники тут Содом и Гоморра.
— Под праздники — жуть! — поддерживает Малахов.
— А в следующую свою смену вы поинтересовались судьбой вагонов?
— Да ведь это уже после праздников было! — восклицает Васькин. — Голова-то с похмелья… Чего уж там! — Ему ответ кажется вполне исчерпывающим, а разговор законченным.
Знаменский улыбается, вдруг развеселившись.
— Значит, не найти мне тех помидоров? Потерялись, замотались. А?
Кладовщики выжидательно молчат.
— Все-таки попробую. С двадцать восьмого по тридцатое у вас работали студенты. Припоминаете?
— Работали, — согласно кивает Малахов. — Наши грузчики — в складу. Те — снаружи, на погрузке машин.
— Вот и договорились: на погрузке машин.
— Ну и что? — осведомляется Васькин.
— Да ребятам скучно было, решили для развлечения соревноваться — факультет на факультет. Для подведения итогов записывали количество машин. И, представьте себе, их оказалось здорово больше, чем у вас по накладным! Выходит, был лишний «левак».
На скулах у Васькина набухают желваки.
— Такие записи — не документ!
— Небось набавили! Для игры!
— Не похоже, Малахов. Ребята серьезные, математики. Даже номера машин называют. Профессиональная память на числа.
— Да не принимали же. Те вагоны. Не принимали мы их.
— Официально не принимали. А по-тихому, я думаю, разгрузили.
Малахов засматривает в лицо Васькину и упавшим голосом спрашивает:
— Коть?..
— Вранье!
Томин и Кибрит разговаривают, шагая по коридорам Петровки, 38.
— Тебя оставили в покое, Шурик?
— Со вторника хвоста нет.
— И неясно, что это было?
— Одну даму на выбор проверил — ни в какую версию не влезла.
— Всего одну даму! Не слишком ли беспечно?
— Но криминала же нет. Ходить за мной — не преступление. — Томин прислушивается. — Извини, Зинуля.
В его служебном кабинете надрывается телефон.
— Да?.. — снимает Томин трубку. — Понял, выезжаю. — Он убирает бумага в сейф, опечатывает его. Хватает плащ, пистолет, собирается уходить.
Новый телефонный звонок возвращает его к столу.
— Да?.. Да, майор Томин… В триста шестую? Сейчас не могу, ждет машина на происшествие…
На том конце провода говорят нечто такое, от чего брови его ползут вверх.
— Вы отменили? — недоумевающе спрашивает он. — Да, есть явиться в инспекцию по личному составу.
— Интересно… что же я натворил такого… антислужебного, — бормочет Томин, вешая на место плащ и убирая пистолет обратно в сейф.
…Томина ждет подполковник Саковин. Держится суховато, любезность его лишена теплоты. Томина он встречает, не вставая из-за стола.
— Здравия желаю, товарищ подполковник.
— Зачем же так официально. Садись. Сколько лет, сколько зим.
— Да, давненько… — Томин садится, и некоторое время они молча рассматривают друг друга.
— Значит, ты в инспекции? — спрашивает Томин.
— Как видишь… Насколько помню, в институте мы ни врагами, ни друзьями не были, а позже вообще не сталкивались. Так что нет препятствий для проведения служебной проверки… Как будем разговаривать? Перейдем на «вы» или?..
— О, мои дела так плохи?
— Твои дела… твои дела… твои дела… — Саковин достает папку. — Чего уж тут хорошего.
— Звучит неприятно. Но интересно.
Саковин бросает испытующий взгляд, однако на лице Томина действительно только интерес.
— Пойми правильно, Саша. Как бы руководство ни было уверено в тебе или Знаменском…
— Еще и Знаменский?!
— Проверка сигнала такого рода должна быть строгой и тщательной, — привычно не замечает, что его прервали, Саковин.
— Сигнала какого рода?
Саковин снова не реагирует на реплику.
— Хуже всего, что сигнал объективно кое-чем подкреплен. Речь идет о твоем посредничестве в получении Знаменским взятки.
— Если б ты не по службе, Саковин… — Томин не договаривает, но смысл ясен.
— Этак мы действительно перейдем на «вы», — осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: — Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.
— И с кого же мы с Пашей содрали взятку?
— С работника овощной базы.
— И богато взяли?
— Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ — нет или да?
— Нет!
— Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.
— Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…
— То похоже, что ему действительно уплачено, — договаривает Саковин.
— Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!
— Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.
— Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!
Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как маленькому:
— Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи злоупотреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!
— Согласен, наивно, — признает Томин, остывая. — Но когда речь о Паше…
— Оставим его, поговорим о тебе. — Саковин достает из папки фотографию. — Кто этот человек? Что вас связывает?
На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.
Знаменский входит в кабинет Чугунниковой.
— Антонина Михайловна, к вам за помощью.
— Понадобилась-таки директорша?
— Понадобилась, — в тон ей говорит Знаменский. — Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.
— А что вас интересует?
— Вот такая справка в четыре колонки, — он кладет перед ней образец. — По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.
Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.
— Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.
Знаменский — само простодушие:
— В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно — тогда вся картина будет как на ладони.
— Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, — она испытующе смотрит на Знаменского.
— Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.
Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.
— Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но плодотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.
— Я с вами не согласен.
— А я с вами не согласна! — с силой в голосе говорит Чугунникова. — Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать.
