Пал Палыч смотрит на Саковина, осмысливая услышанное. Обвинение настолько мерзко, что… что остается только взять себя в руки и спокойно защищаться.
— Двое поздоровались на улице. Разве отсюда вытекает, что один — посредник, другой — взяткодатель?
— Скажите, у вас есть документы, написанные рукой Малахова?
— Накладные, акты…
— Хорошо. А сберкнижка у вас есть.
— Да. Мне, как и многим в отделе, переводят зарплату в сберкассу.
— Это я знаю. А еще какие вклады поступали в последние дни? Был кто-нибудь должен вам крупную сумму?
— Нет.
— В таком случае, как вы объясните поступление на ваш счет двух тысяч пятисот рублей?
— Есть такой вклад? — спрашивает Пал Палыч ровным голосом.
— Поедемте в сберкассу, посмотрим вместе, — встает Саковин…
Они возвращаются час спустя.
— Садитесь, — бросает Саковин и довольно долго молча копошится в столе, перебирая какие-то бумаги. — Ну, Пал Палыч?
— Все это фальшивка, — отрывисто говорит Знаменский. — Провокация.
— Но деньги-то реальные, с этим приходится считаться.
— Если человеку «дают на лапу», с ним хотя бы договариваются.
— А может быть, все-таки были предложения, намеки? Какая-нибудь записочка: пожалейте наших деток, отблагодарим?
— Ничего подобного не было!
— Допустим, я верю. Но это еще не очко в вашу пользу. Раз, согласно сигналу, посредничал Томин, прямой разговор с вами вовсе не обязателен.
— Евгений Николаевич, вы — следователь, и я — следователь. Ну зачем давать взятку через левое ухо? Выяснять, что у меня есть задушевный друг в уголовном розыске, налаживать с ним контакт, и без моего ведома… Нелепо!
— Не так уж нелепо, если учесть, что у Томина есть на базе старинный знакомый. Уже по моим, проверенным, сведениями.
— Но не Малахов же? — вырывается у ошеломленного Знаменского.
— Чуть легче, но тоже радости мало — подручный Малахова.
В кабинет входит секретарша.
— Вам просили передать из криминалистической лаборатории, — она протягивает Саковину запечатанный конверт.
— Спасибо. — Он достает из конверта исписанный лист. — Вот видите, Пал Палыч, по предварительному заключению, анализ почерка показал, что перевод послан действительно Малаховым. В свете этого очень неприятно выглядит ваше сегодняшнее голословное заявление, что Малахов непричастен к хищению. Хотя вагоны с грузом исчезли именно в его дежурство.
Еще один ушат холодной воды на голову Пал Палыча. Но пока выдержка не оставляет его.
— Надеюсь, у вас все-таки другая версия происшедшего, — твердо говорит он.
Саковин убирает заключение в папку, папку кладет в сейф, возвращается к столу и лишь после этого отвечает:
— Конечно, есть. Альтернативная версия, например, такова: проведена акция с целью вас дискредитировать и убрать из дела. — Тон его становится менее официальным.
— Так… А зачем? Я же не веду на базе следствия, Евгений Николаевич. Я не человек, от которого все зависит! Только один из проверяющих. Ну, придет другой… Должен сказать, провокация довольно бессмысленная. Или имеет другую цель.
— Все противоречия мы видим и учитываем. Они влияют на нашу позицию.
— А уж что касается Томина…
— Да будет вам вступаться друг за друга! — с чуть заметной улыбкой перебивает Саковин. — Не занимайте против меня круговую оборону. Над альтернативной версией нам работать вместе.
— В подобной ситуации мои права… — начинает Пал Палыч.
— Остаются прежними, — доканчивает Саковин. — Вас решено не отстранять.
— Спасибо за доверие, — сухо вставляет Пал Палыч.
— Но отсюда не следует, что можно даже вот столько успокаиваться. Дело очень серьезно. Если вас переиграют, Пал Палыч…
Кибрит, глядя в зеркальце, пудрит нос, поправляет прическу. Звонит телефон.
— Слушаю… Доброе утро, Шурик… Конечно, надо обсудить на свежую голову, вчера были сплошные эмоции. Приду, только позже. Есть маленькая идея, — она кладет трубку, щелкает пудреницей, решительно встает.
В кабинете Саковин встречает ее радушно.
— Знаешь, был почти уверен, что ты явишься, — говорит он после приветствий.
— А то нет!
— Да, уж раз ЗнаТоКи под обстрелом… Ну, садись, садись, все равно рад. Как жизнь?
— Твоими молитвами! — с иронией, за которой слышится упрек, отзывается Кибрит.
— Зина, претензий не принимаю. Дельный совет — пожалуйста.
— Ты этого Малахова вызывал? Он-то что говорит?
— С Малаховым я решил встретиться, держа в руках окончательный акт экспертизы почерка… Пойми, если он сознается, это будет уже официальное заявление о даче взятки. Я обязан немедленно отправлять материал в прокуратуру для возбуждения дела. А пока акта нет, можно еще много чего выяснить своими силами. Надеюсь добраться до правды в рамках служебного расследования.
— Я поняла… Фотографию ты проверил?
— Да, смотрели ее ребята, — вздыхает Саковин. — Похожа на настоящую.
— Не может быть, Женя! Я зашла как раз по этому поводу. Не знаю, помнишь или нет, но уже давно Юра Зайцев доказал: если объекты совмещены искусственно, то их освещенность всегда будет неодинакова. Даже при ювелирном фотомонтаже.
— Зайцев? … Нет, не помню.
— Он потом ушел в НИИ милиции. Я тебя умоляю, свяжись, узнай, наверняка кто-нибудь делает такие исследования!
— Умолять, Зина, незачем. Что ты, в самом деле…
В кабинете Знаменского небольшая ссора — от нервов.
— Слушай, Паша, мы с тобой по уши в дерьме! — возбужденно шагая от стола к сейфу, говорит Томин. — Требуется доказать, как мы будем вылезать. А ты рассуждаешь, что ошибся в Малахове! Не интересует меня Малахов. Меня интересует, что мы будем дальше рассказывать нашему подполковнику.
— Вот этого я обсуждать не намерен.
— Ты катастрофически слаб в защите, Паша!
— Ошибаешься! Я зол как никогда и собираюсь драться! Но я отказываюсь сговариваться, как себя вести!
— Ну публика! Успели сцепиться? — входит Кибрит.
— Да Паша обижается, что мало дали. Две с половиной — ни туда ни сюда.
— За такую голову гроши! — поддерживает Кибрит, стараясь разрядить атмосферу. — Я была у Саковина. Думаю, удастся доказать, что фотомонтаж.
Друзья тотчас забывают о распрях.
— Хотел бы я знать, вместо кого приляпан любимый Пашин Малахов… Жалко, фон размыт.
— Но снимок сделан на улице.
— Со столькими людьми встречаешься — здороваешься!
— Погоди, Шурик. За тобой ходили пять дней?
— Пять.
— А ты все дни был в том костюме, что на фотографии?
— Зинаида, ты права! Ну-ка, покопаемся в извилинах…
Он задумывается, перебирая в памяти встреченных людей.
— Этот… этот… те двое… С Мишей мы постояли… потом… нет, я был без пиджака… Кому же я подавал руку на улице?.. Подключить, что ли, мышечную память…
Томин встает с кресла, делает шага два, протягивает вперед руку, стараясь через жест восстановить ситуацию.
— Я там так стою? — спрашивает он Знаменского.
— Рука чуть повыше… И голову приподними.
— Значит, он более рослый…
Приняв замечание к сведению, Томин делает новую попытку.
— Убавь улыбку! — режиссирует Знаменский. — В лице, пожалуй, удивление.
— Ага… — Снова два шага вперед, рука протянута для пожатия, губы изображают полуулыбку.
— Не так охотно тяни…
— Викулов! — восклицает вдруг Томин. — Точно, Викулов! Помните такого субъекта? — спрашивает он, уже набирая номер телефона.
— Что-то знакомое.
— Алло, гостиница «Космос»? Старшего администратора. Из угрозыска. — Он прикрывает микрофон ладонью. — Вы должны помнить: с третьего курса его погнали за аморалку.
— Ах тот! — морщится Кибрит, поняв, о ком речь.
— Да-да? Старший инспектор Томин беспокоит. У меня просьба. Дней девять назад не останавливался у вас некто Викулов? Вера, Иван, Катерина… Да, Викулов. Жду… Нет? Спасибо большое. — Он разъединяет и набирает внутренний номер, бормоча: — Позвони ему в «Космос»! То-то он бесконечно тряс руку… Аркаша? Я у Знаменского. Проверь срочно: Викулов… — Томин оглядывается на своих: — Леша? Леня?..
