В кабинете врача они застали старшего Демина с авоськой на коленях: подкормка сыну. Пал Палыч справился о состоянии Алексея.
— Сейчас как раз на осмотре — еще одного специалиста вызвали. Сижу вот, жду, что скажут… — понурился Иван Федотович. — Приходили его друзья по институту, у него, говорят, было необыкновенное видение. Видение, понимаете?..
— Да. Мало сказать — обидно. Хочу вас познакомить — Игорь Сергеевич, тот самый свидетель происшествия.
— О, здравствуйте! Демин. — И долго тряс его руку. — Спасибо вам от души, товарищ… Власов, да?
Тот с неудовольствием отнекивался от благодарностей. Демин горячо твердил правильные газетные фразы о важности наказания всякого рода нарушителей общественного порядка.
Вошел врач, пропустив вперед Риту:
— Сюда, пожалуйста.
Рита сказала общее «здравствуйте» и повернулась к врачу:
— Что сказал профессор?
— Пока шансы пятьдесят к пятидесяти.
Она ахнула и отшатнулась.
— Радоваться надо! — урезонил врач. — Значит, есть основания надеяться! — И обернулся к отцу: — Сейчас его привезут сюда. В палате уборка.
— Неужели он может совсем ослепнуть?! — в три ручья залилась Рита.
Демин сердито комкал в руках авоську и сверлил ее осуждающим взором.
— Рита… вы… не годится вам тут плакать! — повысил он голос.
— При Алеше я не буду, Иван Федотыч! — прорыдала та и вдруг уткнулась в его плечо.
Доверчивый этот, родственный порыв смутил его и привел в растерянность, но не растопил льда.
— Ну-ну… вы скоро утешитесь…
— Как я утешусь, когда я его люблю!!
«Без посторонних папаша наговорил бы ей резкостей. По его убеждению, «эта девица» неспособна любить».
— У вас к Демину серьезные вопросы? — обратился к Пал Палычу врач.
— Нежелательно?
— Держится он молодцом, но лучше покороче.
— Ясно. Сокращусь.
Дверь открылась, и на каталке ввезли Алексея. Глаза его были скрыты повязкой. Рита бросилась к нему, вытерев слезы, поцеловала.
— Алешка, я так соскучилась!.. Ой, опять уже колючий… Голова больше не болит? — в тоне ни малейшей плаксивости.
— Да нет, пустяки… В каком ты платье?
— В брючном костюме. Синем. Чтобы не смущать здешнюю публику.
— Подумаешь, пусть завидуют!
Завязался тихий (но слышный в небольшом кабинете) разговор, перемежаемый поцелуями, при котором присутствие посторонних решительно ни к чему.
Врач деликатно вышел. Знаменский подал Власову знак, предлагая тоже пока удалиться. Тот сделал вид, что не заметил, и с жадным вниманием смотрел на Риту и Алексея. Тогда и Знаменский остался. Иван Федотович обиженно застыл, не желая соглашаться, что он лишний.
А молодые были поглощены друг другом и не обращали внимания на окружающих. Алексей — по слепоте, Рита — то ли забывшись, то ли из принципа пренебрегая старомодными нормами скромности.
С горя забросив парикмахерскую, она выглядела еще моложе и — на вкус Пал Палыча — красивее. Прижавшись к Алексею грудью, таяла от нежности, светилась радостью.
Но вот схлынул напор чувств, в их воркование вторглась действительность:
— Я была у тебя на кафедре, принесла замечания по диплому.
— Молоток, попозже прочтешь мне.
— Алеша, профессор сказан, что ты будешь в порядке.
Алексей чуть отстранил ее и произнес спокойным крепким голосом:
— В данном случае важнее не то, что сказал профессор, а то, что говорю я. А я говорю «да». Во-первых, не намерен отказываться от удовольствия смотреть на тебя. А во-вторых, я, черт возьми, архитектор и должен видеть свои проекты!
— Ты — во-первых, черт возьми, архитектор.
— Не жаль уступать первое место? Ладно, так или иначе, я собираюсь быть в полном порядке… А нет, найду тебе кого-нибудь поприличнее.
— На кой шут он мне сдался! Я его… — она зашептала Алексею на ухо, оба засмеялись.
Опять был объявлен перерыв на ласки.
Власов — этакая верста коломенская в углу — наливался тяжелой темной думой. Демину-старшему сделалось вовсе невмочь.
— Между прочим, я вчера известила предков, что выхожу замуж, — с нарочитой небрежностью обронила Рита. — Слава Богу, объяснение заочное, без ахов и охов.
— Забыл, где они сейчас?
— В Африке, в этом… нет, все равно не выговорю.
— И не стыдно?
— Нет. По географии я всегда знала только одно: Волга впадает в Каспийское море.
Алексей погладил ее по щеке:
— Ревешь?
— Это от стыда за невежество.
— Слезы отменяются, слышишь? Потекут ресницы, красота насмарку… А с родителями все-таки неловко.
— Если помнишь, два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Могу участвовать в выборах, водить машину и вступать в брак.
Ошеломленный новой бедой Иван Федотович так громко сглотнул, что Алексей услышал.
— Кто тут еще?
Иван Федотович прокашлялся.
— Отец! Ты что же молчишь?
— Ладно-ладно, я потом, — пробурчал тот.
— Что еще за «потом»? Иди сюда.
Отец приблизился, вложил в ладонь Алексея свою руку.
— Здорово, старый партизан! Вы пришли вместе?
— Н-нет… Я прямо с работы…
— Лучше бы вместе. И вообще… у тебя иконки с собой нет?
— Какой иконки? — обомлел Иван Федотович.
— Эта дурочка официально сделала мне предложение. Может, сразу и благословишь?
Иван Федотович беспомощно потоптался: огромные Ритины глаза в мокрых ресницах (которые не потекли, потому что не были накрашены), счастливо улыбавшийся сын с белой повязкой поперек лица…
— Ты сначала хоть из больницы выйди, а тогда женись!
— Невеста, примем совет бывалого человека?
— Давай.
— Тут к тебе следователь, — нашел отец повод ретироваться.
— Да? Полно гостей.
— Здравствуйте, Алексей. У меня разговор на две минуты, — подал голос Знаменский. — Вы имеете право на гражданский иск к Платонову.
— То есть?
— Для возмещения понесенного вами ущерба. У него описано имущество.
— Да зачем, Пал Палыч? — изумился Алексей. — Не буду я заявлять никакого иска! На его деньги мне решительно плевать. Еще не хватало!
— В общем, я этого ждал и понимаю. Остальные вопросы на днях. Не буду мешать… Игорь Сергеевич, вы хотите что-нибудь спросить или сказать?
— Нет, нет… желаю здоровья и вообще счастья…
Алексей поблагодарил — не поняв, кого.
Напротив главной проходной Петровки, 38, через улицу, находилась стоянка такси.
С зарплаты на такси не поездишь, но сегодня в кармане у Пал Палыча лежала премия — раз. Они с Зиночкой спешили к Томину — два. Дождь прекратился, давая возможность пребывать под открытым небом — три. И потому они пристроились в хвосте довольно многолюдной очереди.
Она имела настроение добродушно-шутливое. У очередей ведь бывают разные характеры. Попадется, например, кто-нибудь склочный, заведет ругань с продавщицей или соседями, заразит остальных. И уже уйдет потом, и «зараженные» сменятся новыми людьми; но и новые продолжают ворчать и цапаться, сами не зная почему. А суть в «закваске», которую очередь получила и долго не может от нее избавиться.
Той, где оказались Знаменский с Кибрит, кто-то, наверное, оставил в наследство веселый, легкий дух. «Очередники» подтрунивали друг над другом, раскованно искали попутчиков для кооперации. Ожидание тяготило куда меньше, чем обычно. Те, кто выстраивался сзади, спустя короткое время тоже теряли равнодушную отчужденность горожан и «включались».
Вот двое подошли со скучными деревянными физиономиями. Глядь, через несколько минут начали беззлобно пикироваться:
— Женился бы ты, Валентин! Ведь уж избегался, из тебя скоро песок начнет сыпаться.
— Из тебя самого скоро посыплется!
— Да, но за тобой даже подмести будет некому!..
Коллективным развлечением служил пьяненький мужичок, которого шоферы не брали. Он был, однако, преисполнен оптимизма. Да еще грели его сердце две бутылки пива; он