– Кать, ты прости меня, глупую, – покаялась я. – Деньги я тебе отдам. Прямо сейчас отдам. Правда, у меня только доллары, но это не страшно, правда? Дам тебе стольник…
– Заглохни! Слушать тошно! Блеешь, как овца! Ваньке тоже стольник сунула? Одну глупость уже совершила, зачем со второй торопиться? Деньги небось Пашкины?
Я прикусила губу. Господи, ну почему я такая несуразная? Почему я такая дура? Почему?!
– Кать, не ругайся! Знаю, что я бестолковая. Умоляю, не напоминай лишний раз!
Катерина отчаянно махнула рукой:
– Да ладно! Думаешь, я из-за себя переживаю? Мне тебя жалко! Сил нет смотреть, как ты в копирку сворачиваешься!
– Я исправлюсь, только не ругайся. Ладно?
Она вздохнула. Характер вспыльчивый, но отходчивый. Зла она долго не помнит.
– Как у вас дела? – спросила Катя. – Пашка надолго уехал?
– На месяц, в Нефтеюганск.
– Нашел тоже, где месяц проводить! Потеплее местечка не мог выбрать?
– Он же не отдыхать, а работать поехал, – объяснила я. – Клиент перспективный. Один нефтяник. Его осудили на пять лет, кажется, за неуплату налогов, он подал на апелляцию. Вот Пашка и поехал на место преступления, так сказать…
– Клиент-нефтяник? – задумчиво переспросила Катя. – Это, случайно, не Яганов?
– Яганов. А ты его знаешь?
Катерина хмуро улыбнулась:
– Мне ли Яганова не знать! Он, считай, каждые выходные в Ниццу мотался! На Лазурный берег! Его у нас каждая девочка на линии знает! Большой шалун этот Пашкин клиент. Представляешь, как-то раз он нас с Томкой домой зазвал.
– Томка – это которая «мисс Самара»? – уточнила я, заинтригованная новостями.
– Она, она. Хорошенькая девочка, просто картинка. Ну, про себя не говорю, и так понятно. – Катерина небрежно поправила короткие золотистые волосы.
– И зачем он вас зазвал? – спросила я.
Катька коротко взглянула на меня, и я невольно покраснела.
– Извини. Понятно.
– Ничего тебе не понятно! – отрезала подруга. – Мы с Томкой в гости-то зашли, коньячку попили да тут же свалили. Нефтяник и обломался.
Я смущенно хмыкнула. Такая независимость кажется мне чересчур рискованной. Впрочем, возможно, что рискованная она только для дур вроде меня. А для настоящих женщин, как Катька, это нормальный стиль жизни.
Я поторопилась сменить тему и рассказала, что этот Пашкин потерпевший предлагал мне Левитана продать.
– Да? – с интересом спросила Катя. – А ему зачем?
Я пожала плечами и предположила, что, может, он любит искусство.
– Любит, – подтвердила Катька. – У него в доме сплошняком статуи понаставлены. В основном копии греческих богинь. Естественно, в натуральном виде. Ошеломительное зрелище. Такое ощущение, будто попала в женскую баню. Вот я и не понимаю, зачем ему картина Левитана? Там же ни одной бабы нет, даже одетой!
– Пейзаж в чистом виде. Безлюдный, – подтвердила я и добавила: – Пашка говорил, что нефтяник хочет повесить картину в камере. У него там солидные посетители бывают, надо соответствовать.
– А-а-а, если в камере, тогда понятно, – согласилась Катька. – Даже приятно. Смотришь на пейзаж, свободу вспоминаешь… Да, если в камеру, то может купить. И что? Ты согласилась?
– Еще чего! – возмутилась я. – Что ж ты думаешь, я Левитана отправлю в тюрьму?
– Тоже верно. На фиг ему такой сокамерник, как Яганов?
– Кать, умоляю, не говори пошлости!
– Нежная у тебя душа, Мария. Просто сплошной трепет. И как у тебя это получается в наше-то время?
– Так воспитали, – вздохнула я.
– Ну да, ну да… Вот ты мне скажи: какого черта лепить из ребенка нечто возвышенное, если все эти воздушные идеалы несовместимы с реальной жизнью? Какого черта делать из человека святого, когда жизнь требует обратного? Почему не сказать ребенку правду? Почему не научить его быть сильным, стойким, изворотливым, жестким, хитрым…
Катька задохнулась от возмущения. Молчала и я, так как не знала, что ответить подруге.
Катька нахмурила красивые брови и сосредоточенно уставилась в скатерть. Наконец вздохнула и первая прервала затянувшееся молчание:
– Понесло меня… Прости, Машка, что-то я сегодня не в духе. Ты наелась? Тогда пошли в комнату, – предложила Катька. – Полюбуемся Левитаном и Айвазовским. Кстати, мне твой Айвазовский нравится больше Левитана! Если бы у меня были деньги, я бы его купила!
Я промолчала, но мне снова стало неловко перед подругой. Я все время испытываю тягостное чувство, когда Катька напоминает о нашем социальном неравенстве. Честное слово, я бы ей эту картину подарила! Ведь Катьку я знаю с детства, нежно люблю, и останавливает меня только одно: Катерина такой подарок не примет. Сочтет шубой, брошенной с барского плеча, оскорбится – нашей дружбе конец. И что я тогда буду делать? Разве я умею жить самостоятельно?
Мы вошли в гостиную, и Катькино внимание переключилось на парадный мамин портрет, встречавший входящих холодным гордым взглядом. Катерина остановилась у картины, задрала голову.
– Да, красивая была женщина Елизавета Петровна, царствие ей небесное… И сильная. Петрова дочь, иначе не скажешь. Сколько ей было лет, когда она умерла?
– Пятьдесят, – ответила я.
– Значит, тебя она родила в двадцать один год?
– Ну да! Мне сейчас тридцать…
– Студенткой была, – продолжила Катя. – Представляешь? Это же сумасшедшая нагрузка! Ей кто-нибудь помогал?
Я покачала головой. Помогать было некому. Бабушка с дедом умерли, когда маме исполнилось восемнадцать. Она сама пробивалась. Слава богу, был талант, голос, характер.
Катя еще раз задрала голову, посмотрела маме прямо в лицо.
– Уважаю, – призналась подруга. – Мало таких женщин в жизни видела.
Я отошла от портрета, села в кресло, взяла из вазы яблоко.
– Веришь, я ее тоже мало видела, – сказала я с грустной улыбкой. – Мы с мамой почти не общались. Я даже не знаю, какая она была. Ну, то есть помню нечто царственное, богиню, снизошедшую к смертным, а больше ничего.
Катерина оторвалась от созерцания маминого портрета, подошла ко мне и плюхнулась на диван.
– Зато я своих предков часто лицезрею, – сказала она сердито. – Так часто, что выть хочется. Как деньги на водку понадобятся, так сразу вспоминают, что у них дочка есть. Алкаши проклятые! Ненавижу!
– Кать, может, их полечить? – предложила я неловко. – Есть же хорошие клиники.
– Ага! – Катька покрутила пальцем у виска. – Ты чего, с дуба упала? Да разве они согласятся?! Разве они добровольно откажутся от такого удовольствия?!
– Можно отдать их на принудительное лечение. Давай посоветуемся с Пашкой…
– Прекрати! – перебила Катя.
Она выбрала яблоко, повертела его в пальцах и вдруг раздраженно швырнула в сторону. Закрыла лицо ладонями и просидела в этой позе целую минуту. Я испуганно застыла в кресле, не зная, что сказать. Да и надо ли что-то говорить в такой ситуации?
– Прости, – встрепенулась Катя, отрывая ладони от лица. – Что-то я совсем расклеилась. Не стану я ими заниматься. Мне бабка квартиру оставила, и спасибо ей за это. Хоть небольшая квартирка, но все же моя. А эти уроды пускай живут как хотят! Не желаю вмешиваться!..
