во мгле. В ночном небе, словно, отделанное драгоценными камнями колесо, кружится какая-то галактика.
Я сброшу атомную бомбу на первого попавшегося белого х...
Лессер единоборствует с тучами комаров.
*
Лессер чувствовал себя одиноко на этом унылом междусобойчике, захотелось потолковать с подругой Вилли. Все это время она бродила по гостиной, похоже, избегая его. Ее глаза, ее большие ступни неспокойны. Когда Лессер собрался было разбить их пару во время танцев, он услышал, как Вилли сказал: «Айрин, я не смогу быть с тобой сегодня ночью. Ты знаешь, как трудно мне сейчас пишется. Для работы завтра мне нужна вся моя сила, весь мой сок. Подожди до воскресенья».
— Сдалась мне твоя говенная книга, — сказала Айрин.
Отопление отключилось, в квартире стало холодно. Айрин лежала под своим длинным плащом на софе Лессера и, когда тот осторожно подлег к ней, не воспротивилась, не проронила ни слова. От ее тела исходил запах гардении вперемешку со слабым запахом пота. Сэм и Мэри, негр с негритянкой, спали в кабинете на кушетке при включенном обогревателе. Вилли, сигарета с марихуаной в зубах, по-прежнему греб на полу в кухне.
Блондинистая головка Айрин была увита гирляндой из восковых фиалок, которую она сплела из букетика, оставленного какой-то женщиной из прошлого Лессера в маленьком треснувшем кувшине, стоявшем на подоконнике в его кабинете. Фиалки, хотя и потускневшие, все же подчеркивали голубоватую зелень ее глаз. Лессер заметил, что она скусывала ногти до мяса, тщательно выщипывала брови и прескверно рисовала наново коричневой краской. Одна бровь была чересчур длинная, другая — чересчур короткая. От этого ее лицо выглядело как у клоуна. Он был уверен, что она в разладе с собой.
— Какой у тебя естественный цвет волос?
— Черный, — с усмешкой вполголоса отозвалась она. — Моя фамилия Белински, не Белл. Вилли вот уже два года, как мой любовник. Что еще тебе хочется знать? Я поняла, почему ты подлег ко мне. Ты услышал, как он сказал, что не будет спать со мной сегодня ночью. Я видела, как ты прислушивался.
— Я не прочь предложить тебе свой творческий сок.
— Отвали. Я принадлежу Вилли.
Ночь выходила унылая. Лессер продолжал извиняющимся тоном:
— Дело не в том, что я слышал. Когда сегодня вечером ты вошла в этот дом, у меня возникло ощущение, что в прошлом я что-то упустил.
— Как это?
— Ну, как будто меня не оказалось там, где мне следовало быть в тот момент, когда тебе был кто-то нужен.
— Я получила того, кто мне нужен.
Лессер подумал: любопытно, как мне будет писаться утром. Наверное, плохо.
— О чем твоя книга? — спросила Айрин.
— О любви, — с глубоким вздохом ответил он.
— Что ты знаешь о любви?
Лессер не захотел отвечать.
Она заснула с кислой усмешкой на губах.
В комнату вошел Вилли.
— А ну полегче, приятель, — сказал он Лессеру, лежащему на тахте. — Давай-ка без этих штучек-дрючек.
*
К тому времени, когда Вилли с друзьями покидали квартиру, метель выдохлась. Негр, все еще с остекленевшими глазами, хлопнул Лессера по спине.
— Мы с тобой люди искусства, папуша. Мы с тобой всегда будем на равных.
Они обнялись как братья.
*
Несколько часов спустя Вилли вошел в квартиру к Лессеру за машинкой и не проронил ни слова, хотя губы его нервно подергивались. Выражение лица у него было напряженное. Казалось, он стоит перед выбором и ни один вариант его не устраивает.
Поначалу Лессер опасался, что Айрин передала-таки ему, что он, Лессер, пытался переспать с ней, подслушав их разговор. Или, может, Мэри Кеттлсмит описала, с какой ловкостью и проворством он задрал ей юбку?
Но Вилли молчал, и, желая избежать крупного разговора, который мог испортить все утро — он пытался балансировать, словно с мячом на носу, — писатель ответил таким же глухим молчанием. Он был измотан, одурел от бессонной ночи, беспокоился за свою работу.
Вилли с ворчанием поднял пишущую машинку и вышел в холл. Лессер с облегчением закрыл дверь и тотчас уселся писать. Он вработался сразу, без раскачки; так бывало, когда он боялся, что внимание рассеется, если он ненароком задремлет. В семь часов вечера, моя две тарелки после ужина, писатель невольно поймал себя на мысли, уж не убрался ли Вилли из этого дома, — по своей воле? — найдя себе для работы новое место. Вдруг этот заброшенный доходный дом теперь снова всецело в его распоряжении? Лессер спокойно обойдется без его ежедневных посещений — можешь не оказывать мне такую милость, — хотя по-прежнему был рад помочь собрату-писателю. Писатели выручают друг друга. Но лишь до определенного предела: собственная работа важнее.
В девять вечера, когда Лессер читал в кресле-качалке, Вилли, пнув ногой дверь, ввалился в комнату, держа машинку на весу обеими руками, словно беременный ею. Поставив ее под стол, негр после минутного колебания сказал: — Лессер, я пришел кое о чем попросить вас.
Писатель на всякий случай извинился за свое поведение прошлой ночью:
— Как я понимаю, это был гашиш. Это не для меня. Мне лучше воздерживаться от него.
Вилли провел ногтем по пробору в волосах, затем поскреб свои розовые ладони твердыми бурыми ногтями, кашлянул в сложенный из обрубков-пальцев кулак. Шаркнул одной ногой, потом другой.
Лессеру стало не по себе. То ли Вилли насмотрелся старых фильмов Степина Фетчита, то ли с ним творится что-то неладное?
— Я рассчитываю оставить у вас на эту ночь рукопись своей книги,— решительно заявил он.
— Ну что ж, ради бога, — с облегчением ответил Гарри в надежде, что этим все и ограничится. — В нее никто не заглянет, можете не тревожиться. Даю вам слово.
Вилли вздохнул тяжко и беспокойно. — Совсем наоборот, приятель, я прошу вас прочесть ее.
Он передернулся, словно от судороги, но тут же выпрямился.
— Похоже, от работы у меня разболелся живот. — На лбу у него выступили блестящие капли пота. Он провел розовым языком по сухим губам. Лессер подумал, что еще ни разу не видел, чтобы у Вилли были такие большие глазные яблоки — вспученные, белые, затаившие в себе страх.
— Болит живот?
— Заработался. Я обычно просматриваю написанное, но каждый раз, как перечитываю все заново, добавляю что-нибудь совершенно новое, как будто вовремя не сумел сделать вставку. Картина передо мной все время меняется, понимаете, что я хочу сказать? Вчера мне показалось, я написал несколько хороших страниц, но когда я поразмыслил о них у своей цыпки, вся написанная сцена разлетелась на куски, как кирпичная сральня. Это убивает, приятель. Мне расхотелось идти к вам на междусобойчик. Захотелось вернуться к работе и не отрываться от нее, пока не выброшу все ненужное и вставлю все нужное, но Айрин сказала, я должен отдохнуть и развлечься, набраться сил. Сегодня я весь день сидел у себя в кабинете, читал рукопись, и у меня возникло тошнотное ощущение, что несколько раз я сошел с рельсов. Но я не знаю точно, где и как это случилось. Все как-то размыто, словно я надел дедушкины очки, и это выбивает меня из равновесия. У меня такое чувство, словно я забрел на чужую территорию. Как по-вашему, Лессер, что мне теперь делать?
Писатель, сознавая, что Вилли всерьез просит у него совета, осторожно ответил:
— Держите верную дистанцию, и вам будет легче вернуть перспективу. Иногда я беру предыдущую главу, перепечатываю ее и одновременно делаю заметки к той главе, которая меня не удовлетворяет. Это один из способов схватить скорее целое, есть и другие.
— Испробовал я всю эту белиберду, — нетерпеливо отозвался Вилли. — Лессер, — продолжал он, стараясь подавить волнение в голосе, — я бы избавился от уймы забот и тревог, если б вы взглянули, что пошло не так.
— Вы хотите, чтобы я прочел вашу рукопись?
Вилли, отведя взгляд своих помертвевших глаз, утвердительно кивнул. — Никто из моих знакомых еще не опубликовал два романа.
Гарри нехотя согласился. — Я прочту, если вы действительно этого хотите.
Что еще можно было сказать?
— Стал бы я просить, если б не хотел? — Негр метнул на него полный ненависти взгляд и вышел из комнаты.
*
Гарри медленно читал рукопись этого обидчивого человека — нечто несуразное, растянутое почти на двести крупноформатных страниц. Он читал сперва против воли, по две фразы зараз. Он читал о двух умах — одном пытливом, другом ленивом. Он обещал Вилли прочесть рукопись — не более того. Он не станет впутываться в его разочарования, надежды, потуги.
На улице тоскливо стонал ветер. Гарри читал, зажав нос платком, чтобы не вдыхать дым и испарения. За те почти десять лет, что он прожил в этом доме, он не слыхал за окном более чистосердечных и упорных причитаний — ветер, как живой призрак, гнался по своим следам. Где-то вдалеке хлопнула дверь, хлопнула еще раз, и Лессер подскочил, не отрываясь от рукописи. Ему послышался шепот в холле. Неужто это Вилли бродит и разговаривает сам с собой? Или Левеншпиль бормочет себе что-то под нос? Или первопроходцы на корабле в открытом море? Или звуки бездны глубоко под нами? Он подошел к двери и заглянул в замочную скважину. Ничего не разобрать было в сумрачном холле. Тогда он открыл дверь и прошел в тапочках к кабинету Вилли, каждую секунду ожидая услышать грохочущее та-та-та, хотя видел, когда читал рукопись, что его грозная пишущая машинка стоит под столом у окна. В кабинете было тихо, ни единого мало-мальски достойного внимания звука, разве что крыса юркнет в дыру в туалете. Ничего, в сущности, не происходит, лишь сверхурочно работает воображение — единственное богатство писателя. Ты работаешь вместе с ним, ты должен жить с этим гипертрофированным свойством таланта. И все же он прислушивался как одержимый, словно боялся потерять эту свою способность; затем легонько постучал кончиками пальцев по двери, повернул тугую дверную ручку и вошел. Сплошь черная ночь, ни звезд, ни
