«Русское собрание» князь Лобанов — Ростовский».

Девятьсот пятый год был отмечен с Одессе своими погромами. Тогда на Дерибасовской отважный Уточкин заслонил грудью старика — еврея и получил в спину меж ребрами «перо». И когда пришел в себя в больнице, в своей одесской, уточкинской манере прозаикался: «Ше такое — иду и чую в спине ск — квозняк».

20 сентября 1906 года командующий войсками Одесского военного округа генерал от кавалерии барон Александр Васильевич фон Каульбарс (будущий, напомню, глава оргкомитета перелета) доложил военному министру: «По приговорам военно — полевых судов расстреляно 25 человек». Но прибавил: «Считаю желательным, чтобы часть приговоров приводилось в исполнение не через расстрелы, а через повешение». Экономный барон не без основания полагал, что так оно дешевле: пуля — предмет одноразового пользования, веревка — дело другое.

Как говаривал гоголевский Осип, подавай, мол, и веревочку, сгодится и веревочка…

Еще к характеристике барона. Утвердил он приговор о расстреле двух молодых людей — 17 и 19 лет. Мать, вне себя от отчаяния, пробилась на прием. Бодрый, молодцеватый, несмотря на возраст, близкий к преклонному, бывалый кавалерист ее отечески утешил: «Да, вы совершенно правы, вышла ошибка, ваши дети не были там, где совершено деяние, за которое они, к сожалению, уже поплатились. Вы опоздали, но имею удовольствие вас обрадовать. Я уже нашел действительно виновных, они тоже расстреляны». Гуманный был господин.

Одесса находилась за пресловутой чертой оседлости. Но один из героев романа Алексея Толстого «Эмигранты» недаром говорил: «Черта — это был сложный и хлопотливый способ русского самоубийства… За черту была посажена европейская культура».

И в самом деле, пока господа помещики сладко потягивались на перинах, чванясь принадлежностью древних родов к «Бархатной книге», «инородцы» строили фабрики по новейшим образцам, выписывали из — за границы новейшие машины, поглядывая на север, усмехались язвящей одесской ухмылочкой. Засучивали рукава, но не для того, чтобы по примеру Понтия Пилата мыгь руки, но дабы с еще большим азартом делать деньги. Деньги они любили.

Не случайно в создание аэроклуба вложили средства греки — банкиры Иван Ксидиас и Артур Анатра (последний был повсеместно знаменит как коннозаводчик, его лошади снимали сливки на всех скачках). А полеты на аэростате первым продемонстрировал тоже одессит, правда, не грек и не еврей — поляк Юзеф Древницкий. Могущественный сухарь Победоносцев, которого Александр III поставил главным воспитателем наследника, даже выражения «Царство Польское», входившего в многострочный титул самодержцев, чурался, именовал западные земли «Привислинским краем».

Клуб, по существу, открылся в 1907 году — на Дерибасовской, дом 5. Устраивались полеты на планере, построенном господином Цацкиным. Закупили аппарат у братьев Вуазен…

* * *

А что тем временем столица?

Да что столица: она тотчас объявила свой аэроклуб Императорским всероссийским и завязала монопольные отношения со всемирной, имеющей быть в Париже. И получила единоличное право вручать на всем пространстве империи «бреве» пилота.

Кстати, Уточкин, сдавший первый экзамен на авиатора у себя в Одессе, был петербуржцами не признан, номер его российского удостоверения — 5 (№ 1 получил столичный студент Генрих Сегно).

В Императорском всероссийском — об этом заявили полтора года спустя создавшие свое Общество воздухоплавания москвичи — «прочно свили гнездо бюрократизм и канцелярщина, мертвящие любое живое начинание».

Почетным председателем Императорского всероссийского изъявил согласие числиться уже знакомый нам великий князь Александр Михайлович. Председателем был избран граф И. М. Стенбок — Фермор (о нем тоже шла речь). Товарищем (заместителем) председателя также депутат — националист П. А. Неклюдов, родовитый барич, которого в дни перелета «Русское слово» окрестило «известным специалистом по сечению ребят», — он во время дебатов о народных училищах таким себя показал, более того — когда зашла речь о том, руководить ли училищами земствам или губернским предводителям дворянства, так разгорячился, отстаивая вторую точку зрения, что патетически воскликнул: «Весьма жалею об отмене крепостного права!» Словом, был он из тех, кого Ленин назвал «секунами и серальниками».

Деятельность свою петербуржцы, в отличие от одесситов, начали с банкетов.

В модном ресторане «Медведь» принимали французских сенаторов, прибывших с визитом в Россию и принадлежавших к парламентской «группе авиации». Граф Стенбок — Фермор поднял тост за наших учителей — французов, французский сенатор маркиз де Дион — за русских женщин, князь Львов — за французских женщин. Гостям, сообщает пресса, особенно понравились блины.

В конце года обсуждали устройство аэроклубского новогоднего раута. Избрали на сей счет особую комиссию во главе с г. Крупенским (член Думы, молдавский землевладелец, креатура Пуришкевича). Сумма на раут отведена немалая — 10000 рублей.

Характерно ходатайство, с которым Императорский аэроклуб вошел в Совет Министров, об отпуске средств из казны: на приобретение летательных аппаратов 250 тысяч, на поддержку русских конструкторов — вдесятеро меньше.

Глава шестая

В 30–х годах нашего столетия несчастный, затравленный фашистами Стефан Цвейг вспоминал о начале века как об утраченном рае: «Вена, Париж, Милан, Лондон при каждой новой встрече изумляли и восхищали: все шире и великолепнее становились улицы, грандиознее общественные здания, богаче и изящнее магазины. Уровень жизни возрастал… Новые театры, библиотеки, музеи возникали повсюду; такие удобства, как ванна и телефон, бывшие доселе привилегией избранных, проникали в быт мелкой буржуазии. Все шло вперед… никогда Европа не была сильнее, богаче, прекраснее, никогда не верила она так глубоко в прекрасное будущее».

Накануне нового века Лев Толстой в дневнике писал иное, иные гулы слышались ему в недрах общественной жизни: «…стали говорить про то, какой будет скоро матерьяльный прогресс, как — электричество и т. п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь о другом единственно важном прогрессе — не электричества и летании по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви».

И вовсе уж не известно, что думали о прогрессе кетменщики, насквозь прокаленные жестоким среднеазиатским солнцем, угрюмые ткачи, чахоточные швеи, потерявшие человеческие черты, земноводные амы — ныряльщицы за жемчугом, гранильщики алмазов, чьи легкие изъязвлены, изъедены колкой пылью…

«О, этот юг, о, эта Ницца!»

Праздная нарядная толпа под сенью пальм и платанов, белоснежная фланель мужчин, неизменные канотье с цветными ленточками. Роскошные туалеты дам, кружевные зонтики, блеск бриллиантов и жемчугов. И еще более нежный, переливчатый блеск шаловливого прибоя Ривьеры — такого богатства оттенков не даст ни один драгоценный камень.

О, этот юг — неделя полетов в Канне.

В программе сенсационных номеров артистов воздушного цирка: 1. Подъем с авиационного поля. 2. Полет над достопочтенной публикой. 3. Полет на высоту. 4. Воль планэ (свободное планирование). 5. Атериссаж (спуск на землю). 6. В заключение — полеты над морем.

Всплывали ли в мозгу старого инвалида, скудно доживавшего столь долгую после столь короткого звездного часа жизнь там же, на Ривьере, те волшебные картины? Не для того ли, чтобы больше не вспоминать, в одну черную минуту решительно полоснул он бритвенным лезвием себе вены?..

Почти два десятка лет назад русский пилот описывает на «Райте» круги и «восьмерки» над аэродромом Ля Напуль. Затем устроители радуют «мсье де Попофф» поразительной вестью: его желает лицезреть ее высочество великая герцогиня Мекленбург — Шверинская. Происходящая из дома Романовых

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату