занимаются любовью.
Мать рассмеялась.
— Значит, ты считаешь, что французы отводят специальное время для таких вещей?
— Можешь ли ты представить себе что-либо более разумное? Думаю, нам стоит перенять этот обычай и устроить так, чтобы с пяти до семи вечера нам никто не мешал.
Мать смеялась, и Рокуэйна понимала, что когда они, обнявшись, шли наверх, то собирались «отдыхать» на французский манер.
И в эту минуту у нее мелькнула мысль, что раз маркиз так настоятельно просит ее отдохнуть, значит, у него назначено с кем-то свидание.
«После всего того, что я ему сказала, он даже не представляет себе, что я… против этого», — горько думала она.
И она вновь почувствовала прилив ревности и хотела умолять маркиза, чтобы он не уходил.
Когда он принес ее в спальню, там была Мари, и хотя Рокуэйна смотрела на него умоляющим взглядом, гордость не позволила ей попросить его остаться. Он ушел.
— На эту ночь я глажу вашу лучшую ночную сорочку, мадам, — сказала Мари. — Месье заказал ужин в будуаре.
— В будуаре?
— Да, чтобы вам не нужно было спускаться вниз. Я попросила нарвать в саду самых красивых цветов, чтобы вплести вам в волосы.
— Спасибо.
Ложась в постель, она подумала, что маркизу абсолютно все равно, во что она будет одета и вплетены ли в волосы цветы.
Она нисколько не сомневалась, что в эту минуту он уже едет с визитом к какой-нибудь красавице, которая ждет его в
Маркиз сожмет ее в своих объятиях и будет целовать так, как ее отец целовал мать, словно редкий цветок.
«Но меня он никогда не будет так целовать», — думала она.
Рокуэйна почувствовала себя такой одинокой, что на глаза у нее навернулись слезы.
Она лежала и размышляла о том, что любовь к маркизу оказалась самой ужасной мукой, которую она когда-либо испытывала в жизни.
И вдруг дверь отворилась, и он вошел в спальню.
Он подошел и сел на край кровати, глядя на нее, и это было так неожиданно, что она задрожала.
И снова от него к ней пошли какие-то магнетические волны.
— Вы плачете, Рокуэйна? Болит плечо?
— Н…нет.
— Так в чем же дело?
Она не собиралась говорить ему правду, но слова непроизвольно сорвались с губ.
— Я думала, что… вы… покинули меня.
— Вы сказали, что хотите остаться со мной, поэтому я решил, что будет правильно, если мы отдохнем вместе, — тихо сказал он.
От того, как он это произнес, и от его близости у нее перехватило дыхание.
Боль прошла, и она чувствовала странное возбуждение, словно солнечный свет пронизывал все ее тело.
Потом маркиз вынул из кармана мягкий батистовый платок и осторожно вытер ей слезы.
Она вся дрожала, и теперь, когда слезы высохли, обнаружила, что маркиз почти разделся.
Не говоря ни слова, он зашел с другой стороны кровати, разделся и лег.
Ей хотелось посмотреть на него, но она робела.
— Так о чем поболтаем? — спросил маркиз. — Ах да, конечно! Картины и лошади, которыми мы оба интересуемся, но мне кажется, что сначала имеет смысл обсудить кое-что еще.
— Что… именно?
— Вы до сих пор не ответили, почему так отважно бросились спасать мою жизнь.
Она промолчала, и он продолжил:
— Вряд ли какая-нибудь другая женщина отреагировала бы так молниеносно и проявила такую поразительную смелость.
Он сказал это с таким выражением и такой теплотой, что она дрожащим голосом спросила его:
— А если он снова попытается? А если он выстрелит или нанесет удар шпагой, когда вы не будете готовы защитить себя?
— Этого он не сделает, — уверенно сказал маркиз.
— Откуда вы знаете?
— Потому что князь уже уехал из Парижа и вернулся в свою страну.
Рокуэйна облегченно вздохнула.
— О, я так рада…
— Почему?
Этот вопрос застал ее врасплох, и теперь она повернулась и посмотрела на него испытующим взглядом.
— Я спросил вас, почему вы так рады, что спасли мою жизнь, — тихо повторил он. И, помолчав, добавил: — Учитывая, что вы бросились спасать меня, я подумал, что, возможно, что-то значу для вас, и что если бы я погиб от руки князя, то это бы вас опечалило.
— Конечно, я расстроилась бы! Как же я могу потерять вас, если…
Она запнулась, сообразив, что невольно чуть не выдала себя.
Затем у нее перехватило дыхание, так как маркиз привлек ее к себе. Он сделал это очень осторожно, чтобы не задеть плечо, и от его прикосновения она затрепетала, но вовсе не от страха.
Это было так волнующе, что она уткнулась лицом в его грудь, сквозь тонкую прозрачную ночную сорочку чувствуя силу его рук.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — мягко спросил он.
— Я… я забыла… о чем?
— Сейчас вы говорите неправду, а ведь мы договорились быть друг с другом всегда откровенными.
Она не ответила, и он нежно взял ее за подбородок и повернул к себе.
Волны нервной дрожи пробегали по ее телу одна за другой, и Рокуэйна чувствовала, что маркиз ощущает это.
Их лица были совсем близко друг от друга, и, когда он заглянул в глубину ее глаз, ей показалось, что на его лице появилось такое выражение, которого она еще не видела.
— А теперь скажите честно, что вы чувствуете по отношению ко мне.
Поскольку он буквально околдовал ее магией, исходившей от него, Рокуэйна прошептала то, что вовсе не собиралась говорить вслух:
— Я… люблю вас! И ничего не могу поделать с собой!
— То же происходит и со мной, я тоже люблю вас! — сказал маркиз, и их губы слились.
Она почувствовала, что именно об этом тосковала, к этому стремилась и этого желала так, как не желала ничего за всю свою жизнь.
Его поцелуй подарил ей не только солнце, но и луну, и звезды, и все то, что она инстинктивно надеялась найти когда-нибудь в любви.
Казалось, его магнетизм пронизывал ее насквозь, и от этого она чувствовала себя так, словно маркиз извлек душу из ее тела и сделал частью своей души.
Его поцелуй был так восхитителен, что девушка поняла, что, как и Кэролайн, она неожиданно оказалась в раю и обнаружила, что любовь не только человеческое чувство, но и божественное.
Именно об этом она всегда молилась, этого ей всегда недоставало.
И вновь слова как бы сами сорвались с ее губ:
