которое занимал Третий Особый, было слишком велико и к тому же примыкало к Спецзоне 247 — КПЗ Петроградского района, решено было перенести сюда расстрельный отдел. В свое время сам товарищ Ежов лично приезжал, проверял обустройство помещений, где следователям прокуратуры предстояло выявлять и уничтожать врагов народа. К тому же Третий Особый отдел ГУГБ считался организацией сверхсекретной. А посему все здание находилось на особом положении — под спецконтролем, и соответственно сам расстрельный конвейер тоже.
Василий не любил «мясников», как в шутку называли сотрудников расстрельного. Он и своих-то коллег недолюбливал. Одно дело бороться за советскую власть, уничтожать нечисть, которой не место на земле — это дело святое. Но ежедневные столкновения с людьми, которые вершили это правосудие, измазав руки по локоть в крови пусть даже и врагов народа, оставляли в душе Василия весьма неприятный осадок. Впрочем, у него не было ни времени, ни особого желания разбирать, кто прав, кто виноват. Он выбрал свой путь. Как спецагенту госбезопасности ему не было равных, это он знал. И свободное время он предпочитал проводить или на стрельбище, или в закрытых фондах недавно открытого Музея религии и Атеизма среди таинственных артефактов и колдовских трактатов.
Однако сейчас ему необходима была помощь кого-нибудь из «мясников». В первую очередь он обратился к солдату на проходной и, выяснив, кто из следователей сегодня «в ночное», отправился в долгий путь по лабиринтам темных коридоров.
Наконец, добравшись до нужной двери, с полинявшим от сырости и времени бронзовым номером 28, он негромко постучал. Никто не ответил. Пришлось постучать в полную силу. Не получив никакого ответа, Василий осторожно приоткрыл дверь. Кабинет был погружен во тьму, лишь в дальнем углу тускло горела настольная лампа.
— Есть кто живой?
Ответом ему был тихий храп, перемежающийся со сладким посапываем.
— Валерий Федорович! — тихо позвал Василий, нависнув над столом, за которым, положив голову на скрещенные руки и поблескивая бритым затылком, спал дежурный следователь. — Валерий Федо-ро-вич!
— А! Что! — встрепенулся дежурный. Тоненькие ворошиловские усики нелепо смотрелись на его широком, скуластом лице. Они словно подчеркивали ехидный изгиб тонких, злых губ и квадратный подбородок, придавая надлежащую строгость внешности следователя.
— Да не шугайся, это я, — извиняющимся тоном продолжал Василий. — Не начальство.
— Ерунда, — пробурчал Валерий Федорович себе под нос, лениво отмахнувшись от Василия. — Тут такой вечер выдался, и собаки бы замертво попадали, — он скользнул сонным взглядом по столу и, обнаружив пачку «Казбека», открыл, предлагая папиросу Василию.
Тот лишь покачал головой.
— Ты же знаешь, не курю.
Ни слова не сказав, Валерий Федорович ловко выудил папиросу, резко дунул в нее проверяя, насколько крепко набит табак в папиросный патрон, а потом машинальным движением заломил картонный мундштук, чиркнул спичкой, и к потолку комнаты взвилось жиденькое облачко табачного дыма.
— Так чего пожаловал? Да еще в такое время.
— Ну, ты же знаешь, мы у себя всякой ерундой занимаемся, — протянул Василий. — И по утрам от нечего делать усталым работягам, вроде тебя, спать не даем.
— Ну, ты не юродствуй, — между затяжками вальяжно объявил Валерий Федорович. — Говори, зачем пришел.
— Да вот хочу с девочкой одной повидаться. А если ее уже в расход пустили, то хотя бы вещички осмотреть.
— А чего тогда ко мне приперся? — удивился Валерий Федорович. — Пиши заяву. Начальство подпишет, и беседуй с кем угодно, хоть до Судного дня. Мне-то чего.
— Скажем так: не стану я заяву писать, потому что пока не знаю даже, о чем мне с той девкой говорить. А поговорить мне с ней очень надо.
— Ну, так дела не делаются. У нас же тут только расстрельные. Их вина доказана. С ними общаться не положено… Сам все знаешь, не первый год в органах.
— А ты сделай исключение, — продолжал гнуть свое Василий. — Сейчас час ранний. Ты мне дай с ней словом перемолвиться, а за мной не пропадет, ты же меня знаешь.
— Да знаю я… Знаю, — тяжело вздохнул Валерий Федорович. — Мне-то что с того?.. — аккуратно загасив папиросу в переполненной пепельнице, он встал, резким движением поправил ремень, затянутый поверх гимнастерки. — Как фамилия твоей красавицы-то?
— Не знаю, — пожал плечами Василий.
— А имя?
Василий вновь пожал плечами.
От удивления следователь присел на край стола.
— И чего тогда ты от меня хочешь? Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…
— Да ты не сердись, Валерий Федорович. Ты мне покажи, кто тут у тебя на ночь застрял, а я свою клиентку узнаю.
— Что, я тебя сейчас по всем женским камерам таскать должен?
— Ну, тебе-то это ничего не стоит. Ключи все равно все у тебя, а магарыч с меня.
Валерий Федорович с минуту помялся, а потом резко махнул рукой, выдвинув ящик стола, вынул огромную связку ключей.
— Ладно, пошли. Все равно ты мне весь сон сбил.
— А конвой?
— Что, мы с тобой с одной девкой не справимся?
Девушку они нашли в третьей камере. Она сидела на нарах, забившись в угол, прижимая к плоской груди обрывки платья, больше походившие на лохмотья нищих. Возможно, когда-то она и была хорошенькой, но сейчас левый глаз ее заплыл гигантским фиолетовым синяком, а под ним по щеке протянулось несколько глубоких царапин, словно кто-то пытался выцарапать ей глаз.
— Эта? — спросил Валерий Федорович.
Василий кивнул.
— Вроде она.
— Вроде или она? — разозлился следователь.
— Да она… она… Только без фингала была.
— Не знаю, я с ней не работал, — проворчал Валерий Федорович. — Наверное, выпендривалась много, целку из себя строила, — и, не дожидаясь ответа, он стал пробираться между нарами под внимательными взглядами других приговоренных. Оказавшись рядом с девушкой, он грубо тряхнул ее за плечо. — А ну, сука, вставай! Пошли, вот товарищ особый уполномоченный до тебя пару вопросов имеет.
— Вы бы хоть напоследок девку не мучили, — встряла одна из пожилых женщин. — Посмотрите, что с ней сделали, ироды окаянные.
— А ты, старая блядь, заткнись! — рявкнул следователь. — А то не посмотрю на начальство, отдам дело на дознанку, вот тогда узнаешь, что такое небо в алмазах, — и вновь повернувшись к девушке, дернул ее за плечо. — Давай, вставай, кому сказал!
От всего происходящего Василия аж передернуло. «Пусть даже они враги народа, пусть готовы ударить тебе ножом в спину, а то и того хуже — плетут заговор, чтобы погубить товарища Сталина, но все равно… Это женщины. Нужно…» И тут в памяти его встала недавняя картина. Он наблюдал ее как бы со стороны. Вот он, а по другую сторону ведьма, колдунья — враг, под руководством которого бандиты бомбили банки и сберкассы. Сколько людей она погубила, скольких растлила своей магией. И все же Василия передернуло, когда он вспомнил, как, охваченный яростью, палил из револьвера в труп старухи.
Схватив девку за волосы, Валерий Федорович выволок ее в коридор.
— Куда ее теперь? В отдельную с койкой или в кабинет?
— С койкой? — удивился Василий.
— Ну, ты на ее сиськи так пялишься, может, ты развлечься решил.
