в карман? Или кто-то ходил за ним следом с этим замечательным набором и дожидался, когда он снимет пиджак? Ладно, я допускаю, что он не часто лазит в нагрудный карман, но ключи... Ключи-то были в брюках. Их-то уж сложно не заметить!
– Знаешь, мужики порой проявляют чудеса изворотливости, чтобы скрыть следы своих похождений. Неужели Сережа настолько глуп, чтобы оставить всю эту мерзость в своих карманах? Он бы первым делом от нее избавился. К тому же он попросил тебя приготовить именно этот костюм. Когда он его надевал последний раз? Помнишь?
– Помню! Три дня назад. Утром он его надел, потому что было солнечно, а перед обедом стал накрапывать дождь, и он приехал, чтобы переодеться.
– Вот видишь, днем он с этой девицей вряд ли встречался. Я имею в виду, если эта девица существует на самом деле...
– Существует, – перебиваю я Римму, – я же тебе говорила: их вместе видела Галина Филипповна. И девица подходит под эти губы. Один в один.
– Если их видела Галина Филипповна, совсем не значит, что она над ними свечку держала. Это не доказательство! И эти улики, как ты их называешь, могли быть подкинуты в Сережин пиджак кем угодно, даже твоим тайным поклонником, даже в твоем доме.
– Ну, это, моя дорогая, ты чистой воды чушь молотишь! – взрываюсь я. – Какой тайный поклонник? Нет у меня ни тайных, ни явных поклонников!
– А тот красавчик, что стоял на твоем крыльце?
– А это уже ни в какие ворота не лезет! – Я хватаюсь за голову, затем быстро сметаю вещественные доказательства Сережиного позора в ладонь и распихиваю их по карманам. При этом я злобно бормочу: – Клим Ворошилов! Надо же! Клим мой тайный поклонник! Клим проникает в мой дом, чтобы растолкать улики по карманам моего мужа.
– Ладно, не горячись! Но эту версию тоже не стоит сбрасывать со счетов. Несомненно, кто-то очень хочет вас поссорить, а для этого все цели хороши.
– Хочет поссорить, чтобы занять мое место. – Я вздыхаю, во мне словно открыли какой-то клапан, спустили пар, и хотя я по-прежнему чувствую себя хуже некуда, но мозги прояснились и соображать я стала несравненно лучше, чем час назад. – Римма, ты знаешь, я очень его люблю. – Тоска и обида разъедают мое сердце, и голос звучит плаксиво.
– Только не вой! – обрывает меня Римма. – Это самый простой выход из положения. Слезами горю не поможешь. Не мной одной это доказано. И ты никакое не исключение. Никто не сделает нас счастливыми, кроме нас самих. – Она смотрит в сторону, и я знаю, что у нее тоже слезки на колесках, но она под страхом смерти ни за что не покажет их мне. – Эх, Анна, Анна, – говорит она, и голос ее слегка подрагивает. – Вспомни, как ты вошла в нашу семью. Ведь я лежала дубина дубиной. Мишка еще в школу не ходил. Пять лет все было на Сережиных плечах, и он ни единым словом не попрекнул меня. А ведь я сама виновата, что поперлась в горы. Уговаривал он меня, просил, мы даже поругались, а я через все переступила и поехала на Кавказ... И вот... – Она положила руки на колени. – Для меня счастье в том, что не сдохла тогда, что через шесть лет стала садиться, что руки работают и голова не пострадала. – Она быстро промокнула нос платочком.
Я взяла ее за руку и погладила.
– Не надо. Не расстраивайся! У тебя сегодня гости.
– Нет, надо! Раз уж зашел разговор, то надо! Я с самого начала, как только стала соображать, говорила ему, чтобы он отдал меня в дом инвалидов, чтобы нашел себе хорошую девушку и женился. Он очень многим пожертвовал ради меня. Молодой красивый мужчина, и рядом старуха-инвалидка жена. В такой ситуации многие ломаются, начинают пить... Появляются непотребные бабы... Но он и слышать не хотел. Трое детей... Он сразу заявил, что не отдаст моих ребят в детдом, хотя ему предлагали, когда я целый год лежала в госпитале в Москве. И когда он встретил тебя, он сразу же сказал мне об этом. – Римма сложила руки на груди и посмотрела на меня. – Я всю ночь проплакала. Он сидел рядом со мной, держал меня за руку и говорил, что я не должна плакать, не должна расстраиваться, что он не станет с тобой встречаться...
– Мы не спали с ним, пока он не сделал мне предложение, – сказала я быстро, потому что это на самом деле правда. Сережа сразу и честно рассказал мне о своей семье и больной жене. А мне не хотелось строить свое счастье на чужих руинах.
– Да, да, я знаю, – Римма кивнула головой. – Но я не имела права ломать его жизнь. Утром мы договорились, что он приведет тебя на смотрины.
– Я помню, как тряслась перед этим. Сережа тоже волновался. Тогда невозможно было купить шампанское. Сережа с трудом достал одну бутылку и тут же выронил и разбил ее. Мы пришли с пустыми руками, и ты сказала, что бутылку шампанского разбивают о борт корабля, когда отправляют его в дальнее плаванье. Значит, нашему кораблю суждено большое плаванье.
– Я тоже это помню. Я поняла тогда, что должна отпустить Сережу. Я увидела, как полез к тебе на руки Миша, ты гладила его по головке, а он лип к тебе, не отходил ни на шаг. А ведь я не могла его приласкать, подержать на руках.
– Я очень тебе благодарна, Риммочка! Ты сумела подарить мне Сережу, но я не смогу отдать его этой девке! Я просто не переживу этого!
– Ну, слава богу, – улыбнулась Римма, – кое-что до тебя дошло! Будь я здорова, я бы тоже дралась за него как тигрица. И у тебя ничего не получилось бы! Впрочем, я не думаю, что ты появилась бы, будь я здорова! Но судьба сложилась не так, как мне хотелось, и я вынужденно отступила. Да, я согласилась на развод. Я сама это предложила Сереже. Я понимала, что мне не подняться, но в душе я осталась женщиной. Мне было и горько, и обидно, я хотела смерти, потому что понимала, что вы моих детей не оставите... Но Господь не дал мне смерти, вы не бросили меня, поначалу я смирилась, а теперь понимаю, что о таком варианте можно только мечтать. И еще, я очень благодарна тебе, что ты заставила меня писать...
– Но ты же блестящая рассказчица. Грешно было бы все это не записать. У тебя получилось, и я очень рада! – Я погладила Римму по плечу. – Ты преобразилась с тех пор. Ты почувствовала, что нужна людям!
– Это очень важно – не чувствовать себя обузой, – улыбнулась Римма. – Я теперь полностью содержу себя и Мишу. Могу позволить дорогие лекарства и массажистов. И вы теперь с легким сердцем отправляетесь отдыхать не в заводской санаторий, а в Грецию.
– Да, Танька и Миша уже рисуют радужные картины полета на параплане и катания на яхтах. Жаль, что тебе нельзя поехать с нами.
Римма развела руками.
– Сегодня окончательно решится, поеду ли я в Штаты. Петров привезет с собой издателя из Нью-Йорка. Он намеревается к сентябрю издать мои книги в Америке. Будет презентация, и мое присутствие необходимо.
– Но ты говорила, что приедет еще какой-то доктор?
– Да, они привезут с собой светило из Москвы, и оно, это светило, должно определить, смогу ли я вынести многочасовой перелет через Атлантику. Возможно, он заберет меня с собой в Москву. У него там клиника.
– Рада за тебя. – Я обнимаю Римму и целую ее в щеку. – Я постоянно чувствую свою вину перед тобой. Но я завидую твоему оптимизму и силе воли. Я знаю, Сережа очень любит тебя. Говорят, такое случается.
– Ладно, ладно, не выдумывай! Меня он любит, я знаю, но как старшую сестру, тут уж ничего не попишешь. Поэтому послушай старшую сестру. Не пори горячки. Не говори сегодня Сереже, что ты обнаружила в его карманах. Пускай он едет в свою командировку, а мы посмотрим, поразмыслим, кое-что разведаем... Терпение и выдержка иногда дают поразительные результаты!
– Я не понимаю, что значит «разведаем»? Я не собираюсь унижаться и нанимать частного детектива. Если я этим займусь, все тут же станет известно в поселке.
– Разведка на то и разведка, чтобы осуществлять ее незаметно для противника.
– Но я не разведчик! Я просто этого не умею, и мне противно следить за собственным мужем! Это гадко! Это унизительно! – Я вскочила со стула и принялась ходить взад-вперед по кухне, все время натыкаясь на
