часы. – Шестой час утра. Мне надо домой. Мои, наверное, еще ничего не знают.
– Им сообщили, – глухо сказал Суворов. – Хрусталев звонил. Искали тебя, но я сказал, пока не придешь в себя, я не позволю тебя трогать!
– Спасибо! – прошептала я. – Суворов, ты – замечательный. Без тебя я бы и вовсе пропала!
Он улыбнулся.
– Замечательный дворник, ты это хотела сказать?
– Прости, – я погладила его по руке, – я не хотела тебя обидеть, но ты так резко отказался от меня.
– Я понял и не сержусь! – Он привлек меня к себе и поцеловал в лоб. – Тебе надо держаться! Пойми, все проходит! Но ты сильная, ты не должна сломаться. Все у тебя будет хорошо! Я уверен!
– Да, если учесть, что теперь я – молодая мама и к тому же осталась без средств к существованию. Конечно, у меня есть немного денег, продам машину, что-то еще, продержусь, пока найду работу.
– Вот видишь, ты молодчина! Самое главное, не терять присутствия духа!
– Да, я помню... И в топоре палача отражается солнце! Я не пропаду... – Я заглянула ему в глаза. – Скажи, киллера задержали?
– Нет пока! Но Хрусталев сказал, что это дело времени. При прыжке с трансформаторной будки он, похоже, повредил ногу. Тем более что у них есть на примете подозреваемые...
– Где сейчас Сережа?
– В морге. Я узнавал, его только завтра можно будет забрать. У тебя есть кто-то, кто поможет тебе с похоронами?
– Есть! Я думаю, комбинат не откажет. – Я снова посмотрела на папку, затем на Суворова. – Саша, ты не смог бы оставить у себя эти бумаги? Сережа просил не отдавать их в руки милиции. Он заверил меня, что там нет криминала, но они должны попасть в руки нужных людей. Пойми, я не могу их вынести отсюда. Вдруг люди Хрусталева наблюдают за мной, или те, кто за этими бумагами охотился.
– Ты считаешь, что твоего мужа убили из-за этих документов?
– Я даже не сомневаюсь. Сережу ждали... Но кто мог узнать адрес Марины? Я никому его не сдавала. Людмила и та знала только приблизительно, что дом на Подольской горе, так здесь этих домов воз и маленькая тележка. К тому же она сейчас в тюрьме. Или меня выследили, когда я приезжала в первый раз? Те самые парни, которые напали на меня?
– Эти парни оказались обыкновенной шпаной. Любители пить пиво по чужим подъездам, – сказал Суворов. – Участковый пробил по базе ГИБДД номера машины, на которой они уехали, и вычислил их. Если ты напишешь заявление, он разберется с ними по полной программе.
– Плевать мне на них, – махнула я рукой. – Меня больше беспокоит Милехин. Но откуда ему знать, по какой причине я оказалась в этом дворе? Ну выследил, ну привязался. Он даже не знал, что я жена Сергея. И вообще ему-то какой резон охотиться за моим мужем? У него свои дела, у Сережи – свои...
– Учти, что этот
– Я только Римму предупредила...
– По телефону?
– Нет, я забежала к ней перед тем, как поехать сюда, и попросила, чтобы Миша переночевал в нашем доме. Боялась, что Таня проснется и испугается.
– И больше никому?
– Никому! – твердо сказала я.
Суворов покачал головой.
Я ужаснулась.
– Думаешь, это Римма? Но это исключено! Понимаешь,
– Я тебя понимаю, – мягко сказал Суворов, – и все же кто-то вас сдал. Причем тут же, как только Сергей появился дома. И киллер устроил себе гнездо на будке еще до вашего приезда... Я не исключаю, что за вашим домом следили не только милиционеры.
Он поднялся на ноги.
– Давай свою папку! Не сомневайся, ее никто не найдет, и я верну ее тебе по первому требованию.
– Спасибо, Саша! – сказала я. – Что бы я без тебя делала?
– Взаимно! – ответил Суворов и усмехнулся, только я не поняла почему.
Глава 26
И снова наступила ночь. И я наконец осталась одна. Целый день шли люди. Знакомые и не знакомые мне. Несли цветы и венки, я и Римма принимали соболезнования, нам даже некогда было плакать. А без слез все переносится гораздо хуже, и к концу дня мы ощущали себя измочаленными, словно нас пропустили через жернова. И тут, как никогда кстати, оказался доктор Ромашов. Он отпаивал нас лекарствами и варил крепкий кофе, отправил детей в город, кормил Редбоя и выходил с ним погулять, потому что мы запирали его в одной из комнат Римминой половины дома.
За Таней взялась присматривать Зина, которая прилетела из Абхазии. А Леша и Миша (он прямо на глазах вытянулся и повзрослел) вместе носились по городу, заказывали гроб, договаривались с батюшкой об отпевании, решали вопрос с могилой. Заботы и оплату похорон взял на себя комбинат, поэтому все решалось без проблем. Сначала мне позвонил генеральный директор, затем председатель совета директоров. Они говорили хорошие слова о Сергее, о том, что он достойный человек, что комбинат лишился отличного специалиста, который не спасовал в трудную минуту и сделал все, чтобы избежать неприятных последствий...
Все это были общие слова, приятные, конечно, но они ровно ничего мне не говорили и ничего теперь не значили. И, честно говоря, сейчас мне было не до выяснений, да, думаю, мне бы и не сказали, что это за «неприятные последствия», которые комбинату удалось избежать ценой Сережиной жизни. Правда, выяснилось, что я не в таком уж бедственном положении, как мне казалось раньше. Сереже принадлежало приличное количество акций комбината, что обещало нам стабильный доход. К тому же руководство клятвенно меня заверило, что оплатит высшее образование детей и ежемесячно, учитывая заслуги моего мужа, станет выплачивать пособие, которое позволит мне не работать и заниматься воспитанием детей, и это не считая единовременной выплаты очень приличной суммы...
Я слушала Сережиных начальников и думала, что предпочла бы просить подаяние у храма, но только бы Сережа был жив... И сейчас, оставшись одна, я не находила себе места, вспоминая наш последний разговор, те обидные слова, которые я ему кричала в лицо, ту пощечину, которую ему залепила... На столе передо мной стоял портрет Сережи с черной траурной ленточкой по уголку, горела свеча... Я смотрела на него, а он на меня своими умными, абсолютно живыми глазами, и мне казалось, что я слышу его голос: «Держись, Нюша! Пробьемся!»
Я уже твердо для себя решила, что вернусь в газету. Главный редактор сам позвонил мне и сказал, что рад будет взять меня в любое время, когда я того пожелаю. Бывшие коллеги приехали с венком, предлагали помощь, и я подумала, что ошибалась, когда считала, что все меня забыли и я никому не нужна... Но были и другие, которых я когда-то уважала. Эти тоже звонили, и не раз, но просили об эксклюзивном интервью. В таких случаях я просто бросала трубку...
Я уже не плакала, словно кто-то перекрыл во мне кран, и только отгоняла от себя видения: испуганные глаза Тани, которая, кажется, так ничего и не поняла. И я страшилась, как она перенесет, когда увидит своего отца в гробу. Миша... Его бледное лицо... Он убежал в лес и там рыдал до исступления, пока его не нашел доктор, не привел домой и не сделал успокаивающий укол. Римма... Она держалась лучше всех. И я весь день не отходила от нее, так мне было легче переносить соболезнования, отвечать на звонки, делать какие-то распоряжения.
Тамара забрала Дениса к себе домой. Дочь у нее оказалась славной и доброй девочкой. И я была благодарна, что они на время взяли на себя всю заботу о малыше.
Галина Филипповна тоже навестила меня, расцеловала в обе щеки, похлюпала носом и не преминула торжественно сообщить, что весь поселок скорбит о Сергее Николаевиче... При этом она рыскала глазами по сторонам, вероятно, пронюхала про Дениса, но спросить не решилась, а я не стала ей ничего рассказывать, полагая, что еще будет время узнать, что по этому случаю судачат в поселке.
Только теперь мне было совершенно по барабану, как к этому отнесутся мои соседи. Сплетни и слухи не
