Родион Русов предпочитает нарекать их русами. Но суть-то одна.

Есть два течения в создании сверхчеловека. Первое идет от дьявола. Он стремится создать суперзверя, глядящего на остальных с презрением господина. Назовем это новым ницшеанством. Белокурая бестия грядущего должна вести себя, как разнузданный эсэсовец, повелевая рабами, «низшей расой». Но есть и второе течение, светлое. Смысл его — в порождении сверхчеловека сильного и доброго, чувствующего ответственность за человечество. Защитника слабых и истребителя зверей в обличье двуногих. Творца, а не добывателя трофеев.

Сверхчеловек светлого, божественного течения — вот мост через пропасть, путь в грядущее. И не надо думать, будто одни мы — зрячие.

Сверхчеловека пытались создать вчера. Обоих типов. Попытка не увенчалась успехом. Но его создают сегодня! На угасающем Западе. Начинается Большая Гонка. Тот, кто сможет породить новую расу, получит все. И власть над миром тоже. Добрую или злую. Не думайте, что это фантастика. Появление сверхчеловека в одном из обличий мы считаем вопросом только времени. Нельзя совать голову в песок, аки страус, прячась от неизбежного. Никакие крики о морали, «антихристианстве», гуманизме и прочем не помогут. Нестабильная, кровавая, бросающая сотни вызовов Эпоха Перемен пришла — и ответом на нее неизбежно станет появление новой расы.

Мы могли быть первыми на этом пути!

ГЛАВА 1. ЗВЕЗДНЫЙ ШТУРМ

«A future life will be glorious

Come with me

In future world…»

«Жизнь будущего будет славной

Иди со мной

В мир Будущего…»

Рок-группа «Helloween», альбом 1988 г.

А теперь, читатель, держитесь крепче за что-нибудь, чтобы не упасть.

Первую попытка создать Нейромир и новую расу людей предприняли не где-нибудь, а именно в СССР. Она продолжается и поныне, пускай и не столь активно. И породила эту попытку советская мечта о космической экспансии.

История эта зачастую напоминает фантастический роман и, на самом деле, легла в основу нескольких фантастических произведений. Но что делать, ведь, как прекрасно знают фантасты, нет на свете ничего более фантастичного, чем реальная жизнь, — сказал Родион Русов. Мы общались с ним по Интернету, а затем решили написать книгу, что вы держите в руках. Родион — талантливый советский физик. Когда мы писали эту книгу, он работал в далекой западной стране, оставаясь при этом стопроцентным русским патриотом. И вот что он нам поведал…

Начало сумасшедшей попытки

— В самом конце 70-х годов, в канун 1 апреля, в нескольких вузах столицы появилось отпечатанное на машинке объявление следующего содержания:

«Желающие участвовать в разработке неракетных принципов движения в пространстве и достижения звезд, просим звонить по телефону: ххх-хххх.

Ученые звания, деньги и карьера не гарантируются…»

Авторами объявления были двое бредивших звездами молодых ученых, Валентин Куликов и Александр Пименов. Текст был навеян романом Алексея Толстого «Аэлита», начинавшегося именно с подобного объявления, звавшего на Марс из голодного революционного Петрограда. Старая, вдрызг разбитая пишущая машинка, была одолжена у мамы-журналистки одного из мечтателей. Потертую меловую доску, вынесенная другом-учителем со свалки его родной школы, втащили в двухкомнатную квартиру на московском Юго- Западе.

В наше время всеобщего неверия и взаимной подозрительности трудно представить дальнейшее. А было так: телефон две недели звонил, не переставая. Стоило положить трубку после краткого разговора, как тут же раздавался следующий звонок. Валентин рассказывал мне, что он тогда и ел, и чуть ли не спал у телефона, в коридоре (напомню, что тогда все телефоны были на проводе и коротком). После предварительного отбора назначили общий сбор группы. Квартира оказалась забитой битком, стояли и в коридоре и на лестнице, пытаясь уловить происходящее.

Реально «грызть гранит науки», конечно же, готовы были не все, но так или иначе, группа студентов и аспирантов успешно проработала почти два года. Ее бессменным руководителем стал В. Куликов, а одним из самых активных участников — летчик, ярый дельтапланерист и студент МИФИ Сергей Елкин.

Изучали теорию искривленного пространства-времени (теорию гравитации — ОТО) и квантовую теорию поля, думали, мечтали. С самого начала было понято, что кардинально решить проблему полета к звездам можно лишь на пути фундаментального объединения этих двух краеугольных камней современной науки. Задача эта оказалась не по силам самому Эйнштейну. Молодости, однако, не свойственно отступать перед авторитетами, пусть даже и такими.

На третьем году группа сильно поредела, но к этому времени В. Куликову удалось сформулировать основные принципы новой теории, открывающей путь к световым скоростям без кардинального недостатка реактивных методов (типа фотонных двигателей и прочего), требовавших двойной и непомерной затраты энергии: сначала на разгон, а затем на торможение. Принципы квантовой механики позволяли брать энергию на разгон корабля у физического вакуума, как бы «взаймы», с последующей «отдачей долга» при торможении.

Увы, несмотря на строгую красоту математических оснований и простоту физических принципов теории (их позднее оказалось возможным изложить вместе с формулами на уровне, доступном старшим школьникам, в романе «Узник бессмертия»), конкретные расчеты технологии оставались недоступными. Требовалась разработка принципиально нового математического аппарата, языка теории. Разработкой именно такого универсального языка, призванного объединить сложнейшую математику с практикой нашего повседневного общения, должна была заняться группа нового созыва. И новый язык появился!

Основные принципы и правила новой математики (грамматики нового языка) были сформулированы на основе логики творчества, логики парадокса, более известной в философии под именем диалектики Гегеля. Переформулированная В. Куликовым на основе математической теории симметрий, диалектическая логика легла в основу нового языка, получившего название «Диал». И вновь на стенах появились объявления. Вновь телефон звонит, не переставая…

Физики-«новобранцы» восприняли идею математического языка с энтузиазмом. Работа закипела. Предстояло небывалое: не только доказать, что создание такого «философского» языка, о котором мечтал еще Лейбниц, возможно, но и доказать это в практике общения. Нужно было показать, показать, что такой язык можно с равным успехом применять не только в математике и физике, но и в быту. Только тогда язык оказался бы простым и естественным настолько, чтобы и в самом деле облегчить задачу генерирования