мачехой, когда что-нибудь натворишь. Разбитая тарелка или потерянная шапка превращались у него в происки гномов или лесных духов. Но обмануть «матушку» выдумками не получалось. Вторая супруга старого фон Вернера, происходившая из купеческого рода, была особой на редкость трезвого ума. Сама того не подозревая, следовала в жизни древней сентенции – «все подвергай сомнению» и, уличив пасынка во лжи, наказывала розгой.
Отец же к сыну относился неплохо, но последние годы тяжело болел – сказывались полученные раны, – и в процесс воспитания не вмешивался. Все время занимался хозяйством, пытаясь выжать из крестьян как можно больше, но доходы с каждым годом только уменьшались. А за месяц до смерти, когда маленькое имение окончательно пришло в упадок, отправился в дальнюю поездку. Хотел испросить помощи у старого сослуживца – графа Гугенхау, в отряде которого не раз брал штурмом вражеские крепости. Но в пути старый рыцарь простудился: дело было зимой. У больного началась горячка, и не успел сопровождавший слуга оглянуться, как хозяин скончался.
После смерти отца жизнь юного Морица фон Вернера резко изменилась. Мачеха его, будучи молодой женщиной двадцати трех лет отроду, быстро подыскала себе нового мужа. Опять вдовца, но в этот раз не благородного рыцаря, а состоятельного торговца зерном. Имение продали, чтобы расплатиться с долгами, оставшиеся после расчетов деньги Марта фон Вернер положила в свой кошель. В новой семье пасынку места не было, и не успел Мориц оглянуться, как оказался в монастыре святого Михаила: «матушка» решила, что карьера священника как раз для него. Скорее всего на такую мысль ее натолкнуло то, что настоятель в святой обители был двоюродным братом первого мужа. Правда, при жизни рыцаря кузены почти не виделись: даже в старости патер Никодем не мог забыть жестоких колотушек, которыми награждал его в детстве будущий воин. Появление отпрыска «гонителя» было воспринято святым отцом холодно, но, желая поскорее избавиться от пасынка, Марта сумела убедить старика, что благочестивая жизнь сына поможет искупить грехи отца. Она подкрепила свои слова денежным пожертвованием, и Морица приняли в общину послушником.
Поначалу на новом месте монахи игнорировали благородное происхождение сироты, а настоятель не объявлял о родстве с Морицем. Святые отцы опрометчиво решили, что у них просто появился новый мальчик на побегушках, еще одна пара рук для грязной работы. На глядевшего волком фон Вернера посыпались колотушки и оскорбления, но старый Никодем оказался неплохим человеком. Прознав о грубом отношении братии с новым послушником, отец настоятель рассердился, так как имел виды на родича: заслужив праведной жизнью божью благодать, Мориц должен был стать под его руководством настоящим подвижником. Одним из тех кто образует прочный фундамент на коем покоится здание Церкви. Познав все тайны Святого Писания, обучившись риторике, воспламенять проповедями сердца, ободрять праведных и внушать раскаяние грешникам…
Погуляв посохом по спинам наиболее ретивых обидчиков мальчика, патер Никодем обеспечил ему всеобщую нелюбовь. Но, зная властный и мстительный характер настоятеля, святые отцы смирились, оставив фон Вернера в покое. Морица такое положение вполне устраивало: дружба с грубыми монахами его не привлекала. Освободившись от унизительной и тяжелой работы на кухне, он поступил в обучение к настоятелю.
Таинства обрядов, Святое Писание, богословские трактаты, история Церкви, вот от чего теперь шла кругом голова мальчика. Строгое соблюдение монастырского устава, уроки риторики и сочинения проповедей: для начала – переписка старых, написанных самим Никодемом. Учитель из дяди был неважный, но нехватка у него времени спасла Морица от уныния: настоятель уделял племяннику всего час в сутки. К проведению служб подростка пока не допускали, помощников хватало, и чаще всего фон Вернер сидел в монастырском скриптории. В одиночестве читал, зубрил, марал бумагу. Но трактаты, переполненные заумными словами неизвестных теологов, быстро наскучили. Только места, где сочинители давали волю своей фантазии, описывая Рай и Ад, или вдохновенно воспроизводили посетившие их божественные видения вызывали любопытство Морица.
Как-то днем, увязнув в богословском сочинении – ответе одного теософа другому – он стоял за конторкой в скриптории и скучал. Сквозь широкое окно внутрь падал тусклый свет, нагоняя еще большую хандру: октябрьский день выдался пасмурным. Мальчику невольно вспомнился батюшкин дом, охота с арбалетом в осеннем лесу. Окончательно расстроившись, Мориц утер рукавом рясы непрошеную слезу. Пребывание в монастыре угнетало, сковывало по рукам и ногам, а мириться с утратой свободы он не желал. Несмотря на воодушевление, с которым Никодем расписывал перед воспитанником его будущее, мальчик с удовольствием вернулся бы в прежний мир. Ведь с детских лет юного фон Вернера приучали к мысли о том, что, повзрослев, он станет бесстрашным воином таким, как отец. Вести взамен праведную жизнь аскета во имя Господа не привлекало: греховные мысли о славе и богатстве, добытых с мечом в руке, по-прежнему кружили Морицу голову. Но заикнуться о таком в монастыре – значило подвергнуться наказанию. В этом он уже не раз убедился: настоятель не терпел разговоров о мирском. Говорил, что дьявол искушает его слабую в вере душу. И неукоснительно карал молитвами и постом.
Не зная, как избавиться от тоски, Мориц, оставив конторку, принялся рассеянно прогуливаться по большой комнате, где вдоль стен тянулись источенные жучками полки со старинными фолиантами и пергаментными свитками. На всем лежал слой пыли, а по затянутым паутиной углам прятались пауки. Раз в неделю по приказу дяди ученик – без особого рвения – проводил уборку библиотеки. Но к следующему понедельнику углы комнаты зарастали новой паутиной. Морицу она не мешала, другие люди сюда заходили редко: монахи грамотностью не отличались и предпочитали заучивать молитвы на слух. Библиотекаря в монастыре давно уже не было, отчего скрипторий пришел в запустение. Книгами никто не пользовался, а те, по которым учился Мориц, принадлежавшие апологетам Церкви, хранились у дяди в келье. Тот привез их в монастырь, когда получил назначение, тщательно берег и выдавал ученику только на время занятия.
Раздумывая, чем бы развлечь себя, мальчик обратил внимание на запертый снаружи чулан. Судя по пыли и рыжему налету на засове, помещение не открывали уже много лет. Подергав железку, запиравшую маленькую дверь, Мориц убедился, что она приржавела к скобе. Пришлось повозиться. Наконец, ударами снятого с ноги деревянного башмака ему удалось сдвинуть засов. Ухватившись за железную скобу, мальчик потянул. Скрипя, осыпаясь трухой, перекосившаяся дверь с большим трудом открылась.
Расчихавшись от пыли, Мориц заглянул в темный чулан. Услышал: с недовольным писком бросились прочь от света мыши. Вспомнил, как находили по всему монастырю гнезда грызунов, сделанные из всякой дряни и бумаги. Увидел кучу фолиантов, сваленных прямо на полу каморки. Разочарованный бесполезной находкой, он наугад вытащил из нее небольшую книгу. Отошел к окну, чтобы рассмотреть. Перевернув шагреневый переплет, прочитал вслух написанное киноварью название:
– Достославная повесть о подвигах доблестного рыцаря Лэнга Белого и языческом короле Скалистых островов…
На следующей странице увидел яркую, раскрашенную иллюстрацию: с причалившего корабля на берег съезжал конный рыцарь в полном турнирном доспехе. Фигура, оружие и латы были настолько тщательно выписаны, что фон Вернер долго любовался замечательной картинкой. Ему даже захотелось вырвать листок из книги и повесить у себя в келье. Но то было невозможно, и Мориц отказался от этой идеи. Положив фолиант поверх богословского трактата, он приступил к его тщательному изучению.
Обнаруженная в чулане библиотека оказалась даром покойного барона Мербауха монастырю. К
