работавшие там. Их было трое, и все попросились в отряд. Среди них выделялся Сергей Храпов, который впоследствии стал любимцем отряда…
Потом в группу влилось еще несколько человек из подпольной комсомольской организации деревни Китин.
Людей у Рабцевича прибавилось. Это была уже не группа, а целый отряд. Дело оставалось за базой.
Как-то, проводив Линке в деревню, где он по просьбе Комара должен был побеседовать с партизанами о положении на фронтах, Рабцевич с несколькими бойцами побывал на месте намеченной в Москве базы. Возвратился Александр Маркович под вечер задумчивый, усталый. Нехотя поужинал и закурил возле своего шалаша. К нему подсел Линке. Помолчали.
В стороне на полянке бойцы кипятили в кастрюле на костре чай. Доносились шутки. Рабцевич смотрел на бойцов, но думал о своем. Очнулся, услышав басовитый голос:
— Я — старшина Процанов, разрешите обратиться.
Рабцевич поднял голову. Старшина был настолько худ, что форма сидела на нем точно с чужого плеча. Большие серые глаза смотрели неуверенно.
— Слушаю, — проговорил Рабцевич.
— У меня тяжело больны дочка и жена, — робко начал старшина.
— И что?
— Разрешите сходить домой.
— Откуда узнал о болезни? — Рабцевичу было известно, что у Процанова трое детей, семья живет под Бобруйском.
— Вернувшийся из деревни партизан передал.
Рабцевич исподлобья взглянул на Линке. Тот делал вид, что занят самокруткой, а сам следил за разговором.
— А сколько на это надо времени?
— Дня хватит.
Рабцевич достал из маленького кармана галифе часы, положил на ладонь. Не глядя на бойца, сказал тихо:
— Вот что, сейчас двадцать часов, чтоб к восьми утра был здесь. По приезде доложи.
Старшина, все это время стоявший по стойке «смирно», развел руками.
— Что-то непонятно? — спросил Рабцевич и, помедлив, добавил: — Возьмите мою лошадь и не тяните время.
Старшина отдал честь и, четко повернувшись, побежал к пасшейся поблизости лошади — подарку Комара.
— Только не загоните коня! — крикнул вдогонку Рабцевич.
Блекла заря, приближалась ночь, но наползала, казалось, не с неба, которое все еще было светлым, а снизу, из-за деревьев.
— Я мать свою не видел с тридцать девятого и до сих пор не могу к ней выбраться, — после некоторого молчания проговорил Рабцевич, — все времени нет. А тут — дня еще не прошло как в отряде, и уже домой… — Хрустнув суставами, он поднялся, прошелся взад-вперед, резко остановился. — Нет, Карл, так дальше не пойдет.
Линке молча вскинул на него глаза. Он не понимал, к чему клонит командир.
— Нам надо срочно искать место для базы. — Рабцевич достал из планшетки топографическую карту, расстелил на траве, опустился перед ней на колени. — Давай-ка, Карл, подумаем, куда перебираться будем…
Это предложение показалось Линке странным. Зачем думать о базе, искать для нее место, когда давно уже все обговорено и согласовано.
От костра донесся беспечный смех. Рабцевич хотел было крикнуть, чтобы замолчали, но сдержался.
— Пойдем в шалаш, там спокойней.
Сложив карту, забрался в шалаш. Нащупал коптилку из снарядной гильзы, поставил поудобнее, чтобы не опрокинулась, и вновь разложил карту.
— Теперь послушай, почему я решил покинуть Кировский район.
Перехватив удивленный взгляд Линке, Рабцевич заметил:
— Да ты не смотри на меня так, сейчас поймешь. — И, загибая пальцы, продолжал: — Первое, край здесь, сам видишь, партизанский. Налажена связь с подпольем, население тоже поддерживает партизан… И мы, если останемся здесь, будем только мешать. Согласен? — Не дожидаясь ответа, будто опасаясь возражения, загнул следующий палец. — Из сорока четырех человек, которые у нас имеются на сегодня, двадцать три местные. А что это значит? Сейчас пришел Процанов, завтра, уверен, кто-то попросится крышу починить у хаты, потом любимую повидать… И так наверняка каждый день. Улавливаешь? Это будет не только расхолаживать, отвлекать от дела бойцов из местных, но и наводить ненужную тоску на тех, у кого здесь никого нет — ни родных, ни знакомых.
Вопросительно глянул на Линке и опять не дал ему раскрыть рта:
— Следующее. Противнику известно, что здесь действуют партизаны. Фашисты боятся их и потому устраивают частые карательные экспедиции. В таких условиях местным отрядам проще: каратели появились — они снялись и ушли. У них база там, где она действуют, у нас база должна быть постоянной, на одном месте. Там должно находиться руководство, склады, лазарет, банька… А как же иначе! Группы, уходя на задание, берут только самое необходимое. Выполнили задание — возвращаются, отдыхают, пополняют боеприпасы, продовольствие — и опять в путь. Лишь при таком условии сможем малыми силами держать под контролем не только большую территорию, занятую врагом, но и коммуникации фашистов. Ведь главные наши задачи — разведка и диверсии на шоссе и железной дороге.
— Где мы найдем такое место для базы? — задал вопрос Линке.
Глаза Рабцевича, блеснув, сузились.
— Хорошенько поищем — найдем. Мы — отдельная самостоятельная единица, имеем специальное задание, а потому должны действовать автономно. — Увидев, что Линке собирается возразить, добавил: — Знаю, знаю, что скажешь. В Москве, мол, велели согласовывать свои действия с партийным подпольем, партизанскими штабами, но так это согласовывать…
Обследовав карту квадрат за квадратом, перебрав все плюсы и минусы того или другого участка, внимание остановили на лесном массиве между деревнями Плесовичи и Гармовичи Жлобинского района.
— А тебя не озадачивает, что кругом фашистские гарнизоны? — спросил Линке. — Смотри, они есть в Красном Береге, Радуше, Клинске, Паричах…
— Я помню об этом, Карл, зато какие преимущества! — Указательный палец Рабцевича заскользил по карте. — Кругом болота, леса, реки… Все это позволит нам свободно выходить к Бобруйску, Осиповичам, Жлобину, Калинковичам, оседлать железные дороги. Действуя далеко от базы, собьем фашистов с толку — они нескоро догадаются, что искать нас надо не в местах диверсий. Согласен?
Линке кивнул.
Утром Рабцевич отправился в деревню. Надо было обговорить с Комаром вопросы снабжения продовольствием (хотя бы на первое время), а заодно и попрощаться с другом.
Рабцевичу понравилось, что старшина на целый час раньше вернулся из дома. «Чувствуется, дорожит доверием», — подумал Рабцевич и сказал:
— Будешь у меня хозяйственником.
Процанов попытался было возразить, что не смыслит ничего в интендантских делах, хочет на задания ходить вместе со всеми, фашистов бить, да где там…
— Ты что, думаешь, легко будет? Хозяйственник в таком подразделении, как наше, это ж самый главный человек! Людей надо одеть, обуть, накормить, на ночлег устроить. Да мало ли еще хлопот. А склады, сам понимаешь, у фашистов. И выходит, навоюешься вволю, пока что-нибудь добудешь. Первое время один действуй, потом, когда оглядимся маленько, притремся, помощников дам.
