возбужденной.
— Молодость! — говорила мать Муси съ заискивающей улыбкой. — Мы съ вами, Иванъ Петровичъ, это все пережили.
Иванъ Петровичъ не помнилъ, чтобы онъ переживалъ что-нибудь подобное, но онъ снисходительно улыбался и говорилъ помимо воли:
— Да, да! Не т? года…
Въ город? онъ часто лежалъ ничкомъ на своемъ диван? и передъ глазами его разстилалась степь; мягко, волнисто стелилась ковыль, тамъ и сямъ торчали сурки, р?яли въ жаркомъ воздух? хищныя птицы… Когда онъ поднималъ голову и гляд?лъ кругомъ себя, въ душ? его опять пробуждалась тоска, отвращеніе. Онъ хватался за мысль, что теперь въ его жизни есть другое: у него есть счастье! И онъ растерянно оглядывался, словно искалъ, словно допрашивалъ себя и все окружающее его:
— Гд? же это счастье? Когда оно было? Когда оно ушло? И куда?
Счастья не было, но была еще любовь. Любовь — бол?знь: съ ноющей болью въ настоящемъ и съ неясной угрозой на будущее.
Это «будущее» пришло зимой.
Муся уже давно перебралась опять въ свое гн?здышко и началось переживаніе вновь всего прошлаго года. Опять прі?зжали и у?зжали гости, опять сид?лъ Иванъ Петровичъ одинъ на своемъ диван? передъ каминомъ, опять ходилъ онъ по неосв?щеннымъ комнатамъ. Только все это стало случаться чаще, а ласки Муси д?лались все р?же и р?же и голосъ ея звучалъ мен?е н?жно и ласково.
— Ты бл?дна, Муся. Ты слишкомъ утомляешь себя, — говорилъ иногда Иванъ Петровичъ, тревожно вглядываясь въ лицо жеры.
— Ха, ха, ха! — разражалась Муся истерическимъ см?хомъ. — Можетъ быть, мн? полезн?е было бы сид?ть съ тобой глазъ на глазъ всю жизнь?
Онъ зам?чалъ злобный огонекъ въ ея глазахъ и пугался.
— Я боюсь за тебя. Я боюсь за твое здоровье.
Она опять см?ялась и вдругъ, неожиданно слезы навертывались у нея на глазахъ.
— Ахъ, какъ ты мучишь меня! Неужели ты не видишь, какъ ты меня мучишь?
— Но ч?мъ, Муся? Ч?мъ?
— О, еслибы ты д?йствительно любилъ меня хоть каплю! Хоть каплю! — вскрикивала она, сжимая голову.
— Это я-то тебя! Ахъ, Муся, Муся!
И онъ гляд?лъ на нее съ грустью и тяжелымъ недоум?ніемъ.
Б?да шла. Онъ чувствовалъ ея приближеніе и, наконецъ, всталъ съ ней лицомъ къ лицу. Въ одинъ вечеръ Муся вернулась раньше обыкновеннаго. Онъ занимался у себя въ кабинет?, но когда она позвонила, онъ всталъ и съ той грустной улыбкой, которую онъ усвоилъ себ? за посл?днее время, пошелъ къ ней на встр?чу. Она сбросила ротонду на полъ и въ простомъ черномъ шелковомъ плать?, съ мертвенно бл?днымъ лицомъ, ушла къ себ? колеблющейся походкой.
— Муся! — съ испугомъ и состраданіемъ вскрикнулъ онъ и сердце его сжалось тяжелымъ предчувствіемъ. Онъ не см?лъ обыкновенно входить въ ея комнату, но она оставила дверь открытой и онъ вошелъ. Муся стояла передъ зеркаломъ, но видно было, что она подошла къ нему машинально, по привычк?.
— МусяІ Ты больна? — съ робкой мольбой спросилъ Иванъ Петровичъ.
— Н?тъ! — глухо отв?тила Муся.
— Что съ тобой, Муся? — т?мъ же тономъ допрашивалъ онъ.
Она глянула на него въ зеркало и ея отраженіе исказилось злобной улыбкой.
— Что вамъ до меня? Уйдите отсюда!
— Я не могу уйти, Муся. Я… я измучусь отъ безпокойства.
— Ахъ, вы все только про себя! Про свои мученія! — нетерп?ливо крикнула она.
— Другъ мой! — дрожащимъ голосомъ заговорилъ Иванъ Петровичъ, — но еслибы я зналъ и еслибы ты дов?рилась мн?!
— Н?тъ, н?тъ! — закричала Муся, закрывая свое лицо. — Не называйте меня «мой другъ». Вы не другъ мн?, вы мн? врагъ! Худшій, зл?йшій врагъ! — и она застонала, какъ стонутъ отъ физической боли.
— Значитъ, — растерянно развелъ руками Иванъ Петровичъ, — значитъ, я виноватъ безвинно. Пов?рь, Муся… Я только одно могу теб? сказать… Можетъ быть, это и не кстати… Я одно… Я очень тебя люблю!
Муся истерично захохотала.
— Люблю! — повторила она, — еще бы! Нашли ч?мъ порадовать! Онъ любитъ! ха, ха, ха!
Иванъ Петровичъ молчалъ, но его взглядъ, только что грустный и влажный, сталъ вдругъ сухимъ и острымъ. Онъ опустилъ голову и гляд?лъ на жену исподлобья.
— Это см?шно? — спросилъ онъ наконецъ.
— Н?тъ! — сказала она и повернулась къ нему лицомъ. — Это не см?шно, это возмутительно!
Она увидала его взглядъ и на минуту смутилась.
— Ну, да, возмутительно! Вы погубили меня! Съ с?дой головой вы захот?ли счастья любви и… и купили меня, потому что… ну, потому что я не могла больше переносить нужды.
— Дальше! — сказалъ онъ сухо и лицо и взглядъ его становились все мрачн?й и мрачн?й.
— Вы хвастаетесь своей любовью! Гд? она? Любить, пока наслаждаешься, разв? это такъ трудно? Но… но еслибы меня постигло несчастіе! Еслибы я, закр?пощенная, купленная вами, осм?лилась бы полюбить… Еслибы я стала несчастной — кто бы первый поднялъ камень? Кто бы первый оттолкнулъ меня, оскорбилъ, унизилъ, растопталъ? Гд? же любовь, другъ мой? Другъ мой!
Она сорвала съ себя перчатку и, не помня себя, съ хохотомъ бросила ее въ лицо мужа.
— Теперь довольно! — сказалъ онъ, выпрямляясь во весь ростъ. — Все достаточно ясно.
И онъ повернулся къ дверямъ.
Два дня они не видались совс?мъ. Иванъ Петровичъ д?лалъ сп?шныя приготовленія къ огь?зду. Муся не выходила изъ своей комнаты и про нее говорили, что она больна. Передъ самымъ отъ?здомъ Иванъ Петровичъ постучался къ жен? и, д?лая видъ, что не зам?чаетъ ея насл?шливаго и злого лица, подошелъ къ ней и взялъ ее за руку.
— Муся! — сказалъ онъ, — ты не пов?ришь, но я, самъ для себя, не сталъ бы лгать въ такую минуту: ув?ряю тебя, что я искренно былъ уб?жденъ, что ты любишь меня. В?роятно, это произошло оттого, что очень мн? надо было, чтобы ты любила. Я припоминаю даже теперь, что я удивлялся и все-таки в?рилъ. Въ этомъ вся моя вина передъ тобой. Ты простишь мн? когда нибудь?
Злое лицо Муси стало жалкимъ.
— Теперь о теб?,- продолжалъ Иванъ Петровичъ. — Ты въ одномъ была неправа: ты лгала. Если ты д?йствительно хот?ла им?ть меня другомъ, зач?мъ ты все время обманывала меня? Ты ошибалась, что въ любви мужа главное чувство это… это право собственности. Оно развивается только въ той м?р?, въ какой сама женщина считаетъ себя купленной или закр?пощенной. Чувство собственности — это протестъ и это оружіе противъ оружія. Если я подозр?ваю, что меня хотятъ схватить за горло — я защищаюсь. А ты возмутилась противъ меня и возненавид?ла меня только за то, что обманывала меня сама. Вотъ видишь: я все это обдумалъ, понялъ и мн? кажется, что мн? уже не такъ тяжело. Прощай, голубка! Я бы хот?лъ, чтобы и твое горе нашло себ? облегченіе и успокоеніе. Я не спрашиваю тебя, но я знаю, что ты несчастлива не изъ-за меня. Простимся друзьями!
Она гляд?ла на него, какъ потерянная. Дрожа вс?мъ т?ломъ, она встала и медленно, съ робкой засг?нчивостью припала къ его груди.
— Если ты захочешь, — сказалъ онъ прерывающимся отъ волненія голосомъ, — ты прі?дешь ко мн? туда.
Она вскинула ему руки на плечи, судорожно прижалась къ нему и зарыдала.
Ефимъ кончилъ запрягать и тройка гусемъ вынесла изъ воротъ большія, крытыя ковромъ сани.
— Ефимъ! — крикнулъ Иванъ Петровичъ. — Тронь, тронь мимо меня, я посмотрю.
