Мотька вздрогнула.
— А зач?мъ умирать? — съ д?ланнымъ см?хомъ спросила она. — Жить будемъ…
— Два в?ка не проживешь, а теб? съ твоимъ здоровьемъ, да при жизни тлкой…
— Ишь, я здорова! — быстро отв?тила Мотя, но сердце ея словно оборвалось и сжалось отъ страха.
— Ну, какое твое здоровье! — недов?рчиво протянула кухарка. — А я къ тому, что пора бы теб? опомниться, за умъ взяться. Намедни у насъ тутъ въ четвертомъ номер? барыня умерла. Ужъ такъ-то страшно, такъ страшно, говорятъ, помирала!.. Господа… имъ что? Господамъ жизнь легкая; гд? имъ столько нагр?шить, какъ нашему-то брату? А умирать, видно, тоже не легко! Охъ, гд? ужъ легко! Праведники, разв?, какіе, ужъ такіе праведники…
Кухарку позвали изъ комнатъ; она заторопилась, вытерла руки о фартукъ и спустила на ходу засученные рукава.
Мотька не двинулась. Лицо у нея было жалкое, испуганное, глаза быстро б?гали по сторонамъ.
— Умирать!.. — повторяла про себя Мотька. — Умирать…
И не мысль, а ц?лый рядъ отрывочныхъ ощущеній: недоум?нія, страха, ужаса и невыносимой жалости къ себ? всколыхнули ея душу. Умирать? Рано… Еслибы посчитать, ей бы больше тридцати л?тъ не набралось. Зач?мъ же умирать? Зд?сь, на земл?, она освоилась, приспособилась ко всему. За всю свою жизнь короткую, правда, но тяжелую и бурную, чего не натерп?лась она? Ч?мъ бы еще могла пригрозить ей судьба? Судъ людей, ихъ презр?ніе къ ней, вс? обиды свои она поб?ждала слишкомъ легко. Что могли люди сд?лать съ нею? Отнимать у нея было нечего: у нея не было ничего. Но смерть!.. Смерть… Это н?что нев?домое, таинственное, чудовищное и жестокое… Оно коснется не одного т?ла ея, оно коснется души; а Мотька боялась думать о свой душ?. И разв? была у Мотьки душа?
Она широко раскрыла свои с?рые глаза, полные ужаса, и когда р?зкій приступъ кашля словно разорвалъ что-то внутри ея груди, она съ небывалой н?жностью и жалостью прислушалась къ собственной боли, радуясь тому что т?ло ея еще способно чувствовать и страдать… Только бы жить! Только бы дольше, какъ можно дольше таить въ хиломъ т?л? эту душу, которой смерти не суждено; эту Божью душу, которую омрачила и осквернила она. И разв? она могла не осквернить? Она, сроду зрящая, безпутная Мотька!
Не было у Мотьки мыслей не было вопросовъ, сомн?ній; было одно угнетающее сознаніе своей скверны, своего ничтожества и вины передъ к?мъ-то; былъ страхъ и желаніе б?жать, укрыться… Она встала на свои ослаб?вшія ноги и стремительно бросилась сперва на л?стницу, потомъ на улицу черезъ калитку воротъ.
Дворникъ съ лопатой въ рукахъ стоялъ на тротуар? и бес?довалъ съ Егоромъ.
— Все бы такъ, — говорилъ Егоръ, — да вотъ съ мальчёнкомъ не знаю, какъ быть.
Онъ увидалъ Мотю, узналъ ее и разс?янно дотронулся пальцами до ея протянутой къ нему холодной руки.
Мотька закуталась въ большой дырявый платокъ и не зная еще, куда д?вать себя, остановилась на тротуар? рядомъ съ Егоромъ.
— Чай то пилъ? — спросила она его.
Онъ разс?янно погляд?лъ въ ея сторону и, не отв?чая ей, продолжалъ свой разговоръ съ дворникомъ.
— Съ собой его не возьмешь, а тутъ тоже оставить ненакого.
— Аль собираешься куда? — спросила Мотя
Егоръ отв?тилъ:
— Тутъ… подъ городомъ… работу хот?лъ взять.
— Митрошку-то что-жъ не берешь?
— Захворалъ Митроша-то.
— Захворалъ! — протянула Мотя.
Егоръ замолчалъ, пожевалъ губами и задумался, а дворникъ сошелъ съ тротуара и сталъ складывать лопатой въ одну кучу талый сн?гъ, перем?шанный съ грязью.
— Только всего, что въ больницу свезти, — посов?товалъ онъ, прерывая на минуту свое занятіе. — Вотъ она у насъ тутъ на углу.
Дворникъ указалъ на больницу рукой, а Егоръ долго гляд?лъ по его указанію и молчалъ.
— Н?тъ, что-жъ… — наконецъ сказалъ онъ. — Не тово… Жалко парнишку-то: въ конецъ затоскуется. Отлежится, Богъ дастъ, и на фатер?.
— А самъ-то какъ же? — зам?тилъ дворникъ.
— Какъ? Не сподручно, значитъ… Будетъ работа, съ голоду не помремъ. Парнишку-то жаль. По своему м?сту, да по своимъ шибко скучаетъ. Птенецъ еще!
— Что и говорить! Жаль! — согласился дворникъ. — Я въ больниц? лежалъ, такъ тоже не сладко. Говорятъ хорошо, а гд? ужъ хорошо! Плохо.
— Вотъ то-то.
Мотька слушала.
— На фатер? живешь? — спросила она.
— На фатер?.
— По Шестой улцц??
— По Седьмой.
Онъ сказалъ свой адресъ.
— Ну, знаю, знаю! — обрадовалась Мотя.
Егоръ постоялъ еще, подумалъ, посмотр?лъ, какъ быстро росла подъ лопатой дворника жидковатая грязная куча, а потомъ приподнялъ немного свою шапку и медленно зашагалъ по тротуару.
— Заходи, — сказалъ ему всл?дъ дворникъ.
— Зайду, — отв?тилъ онъ.
Мотька поплелась въ другую сторону. Отвлеченная отъ своихъ тяжелыхъ впечатл?ній встр?чею и разговоромъ съ землякомъ, она опять теперь почувствовала тоску, боль, желаніе забыться, Она опустила руку въ карманъ, нащупала въ немъ н?сколько м?дныхъ монетъ и съ внезапной радостью повернула въ дверь подъ красную выв?ску.
Мотька заб?жала къ Егору попросить у него пятакъ взаймы.
Егора не было дома. Митроша лежалъ на кровати въ углу около окна и гляд?лъ на небо большими печальными глазами.
— Не поправляешься? — спросила его Мотя.
— Н?…- коротко отв?тилъ онъ.
Она хот?ла уже уйти, но тутъ какъ-то вдругъ вспомнилось ей, что Анна умерла, что у Митроши н?тъ матери, и знакомое ей, робкое, жалостливое чувство закралось ей въ душу. Она подошла къ мальчику, наклонилась и приблизила къ нему свое изможденное, улыбающееся лицо. Онъ отстранился и въ глазахъ его опять промелькнули гн?въ и брезгливость.
— Зач?мъ пьешь? — строго спросилъ онъ.
Мотька засм?ялась.
— А что жъ еще д?лать-то? — заговорила она. — Ишь, мамка твоя не пила, да голодной смертью, говорятъ, померла.
Мальчикъ вздрогнулъ.
— Уйди! — сердито сказалъ онъ.
Но Мотька не ушла.
— Чего пью, говоришь? А вотъ ножки у меня болятъ, грудь ломитъ, въ голову вступаетъ!.. Эхъ, бол?зный, какъ Мотьк? не пить!
Она ус?лась на полъ, рядомъ съ кроватью мальчика, протянула свои ноги въ худыхъ башмакахъ безъ чулокъ и опустила голову. Сиротство мальчика, его бол?зненность и одиночество притягивали Мотьку, жалобили, держали ее за сердце и непріязнь его къ ней, обычная, почти понятная ей въ другихъ, теперь обид?ла и опечалила ее. Неудержимо захот?лось ей жаловаться и оправдывать себя.
