Ольга куталась въ платокъ и ворчала.
— Будетъ ли этому конецъ! — хватала себя за голову Татьяна Алекс?евна, и она тутъ же думала, что если Платонъ опять не придетъ, она не выдержитъ и уйдетъ къ нему сама.
И она не выдержала и пошла. Ц?лыхъ дв? нед?ли не видала она Платона. До Шахова было больше трехъ верстъ. Татьяна Алекс?евна могла бы до?хать туда въ своей тел?жк?, но ей не хот?лось, чтобы кто либо зналъ о ея р?шеніи нав?стить сына. Она над?ла темное платье, повязала голову чернымъ платкомъ и вышла изъ дому незам?ченная Ольгой. Въ пол? шла уборка; встр?чные крестьяне узнавали ее и н?которые кланялись ей, но она отворачивала лицо и не отв?чала на поклоны: въ этихъ людяхъ она вид?ла теперь личныхъ враговъ, отнявшихъ у нея сына и ея лучшія надежды и ожиданія. Въ Шахов? она прямо направилась къ барской усадьб?. На двор? стояла баба и, нагнувшись, мыла мочалкой лохань. Она прикрыла рукой глаза, защищаясь отъ солнца, и огляд?ла Татьяну Алекс?евну съ ногъ до головы.
— Вамъ кого? — крикнула она ей.
— Доктора мн?,- отв?тила Татьяна Алекс?евна.
— Дохтура? А вотъ идите прямо на крыльцо, тутъ и дохтуръ будетъ. Сейчасъ съ села пришелъ, гляди, въ прихожей еще.
Татьяна Алекс?евна поднялась на крыльцо, толкнула входную дверь и вошла въ больницу. Въ прихожей не было никого, вс? двери были закрыты.
Татьяна Алекс?евна оглянулась, кашлянула раза два и сейчасъ же изъ маленькой боковой комнаты вышелъ незнакомый ей господинъ и подошелъ къ ней.
— Вамъ доктора? — спросилъ онъ, вглядываясь въ ея взволнованное лицо.
— Доктора, да, — отв?тила Татьяна Алекс?евна.
— Такъ я къ вашимъ услугамъ. Что нужно?
Татьяна Алекс?евна вздрогнула и подняла на него удивленный и испуганный взглядъ.
— Вы? А Платоша? Платонъ Михайловичъ?
Въ двери выглянуло миловидное женское личико и въ прихожую посп?шно вышла молодая д?вушка.
— Вы не маменька ли Платона Михайловича? — спросила она.
— Да, я мать. — Д?вушка быстро переглянулась съ докторомъ, а тотъ отвернулся и сталъ гляд?ть въ окно.
— Такъ, видите ли, — запинаясь, заговорила д?вушка, — вамъ, в?роятно, хот?лось бы вид?ть Платона Михайловича, а это теперь неудобно…
— Отчего? — чуть не крикнула Татьяна Алекс?евна. — Гд? онъ? Зд?сь? Отчего мн? нельзя вид?ть его?
— У него… Онъ боленъ… Мы къ нему никого не пускаемъ.
Передъ глазами Татьяны Алекс?евны мелькнуло что-то темное, съ яркими красными и зелеными кругами, въ груди замерло что-то непом?рно большое и тяжелое. На минуту она прислонилась къ ст?нк? и опустила голову, чувствуя, что силы изм?няютъ ей… Никогда въ жизни не любила она такъ своего сына, никогда такъ горячо и нетерп?ливо не рвалась она къ нему.
— Н?тъ, — начала она прерывающимся шепотомъ, — я не уйду! Я мать… нельзя такъ. Пустите меня къ нему! Ради Бога! Что же это такое? — слезы полились по ея щекамъ, но она не зам?чала ихъ. Докторъ повернулся отъ окна, тихо сказалъ н?сколько словъ молодой д?вушк?, и они вм?ст? посмотр?ли на нее.
— Пустите! я не уйду… Ради Бога! — продолжала умолять Татьяна Алекс?евна.
— Ну, вотъ что, — сказалъ докторъ. — Отказать вамъ трудно, такъ и быть… Тщательная дезинфекція… Но, предупреждаю, долго оставаться около него нельзя, это можетъ повредить. Идемте!
Татьяна Алекс?евна быстро оправилась, перестала плакать и пошла за докторомъ. Въ большой св?тлой комнат? на узкой больничной кровати лежалъ Платонъ; т?ло его вытянулось, голова глубоко ушла въ подушку, а лицо было изжелто бл?дное, живо напомнило ей другое, уже забытое ею: тотъ же цв?тъ натянувшейся кожи, т? же черты… Только то лицо было старше и выраженіе его ясн?е и спокойн?е. Больной спалъ. Татьяна Алекс?евна подошла къ нему на цыпочкахъ, встала надъ нимъ и, съ силой сжимая одну свою руку въ другой, гляд?ла на него сухими глазами, все съ т?мъ же непом?рно большимъ чувствомъ въ груди.
— Тусикъ, Тусикъ! — тихо позвала она, какъ звала сына прежде, когда онъ былъ еще совс?мъ маленькій и только что учился ходить. Онъ самъ далъ себ? это названіе.
— Тусикъ, родимый! что это съ тобой?
Платонъ открылъ глаза, узналъ мать, узналъ свое см?шное, искаженное имя, которое почти забылъ, и радостно улыбнулся.
— Ты пришла? — прошепталъ онъ, — пришла? Какъ ты добра! я ждалъ…
— Не говорите, Платонъ Михайловичъ; нельзя говорить, — остановилъ его докторъ.
Платонъ опять улыбнулся, указалъ глазами на доктора и чуть слышно шепнулъ:
— Строгь.
— Ты слабъ, Тусикъ, ты боленъ, — какъ бы въ оправданіе доктору отв?тила ему Татьяна Алекс?евна.
Платонъ закрылъ глаза и скоро, казалось, заснулъ. Вдругъ лицо его словно встрепенулось, в?ки широко раскрылись.
— Отойди! — съ тревогой въ голос? сказалъ онъ матери, — дальше отойди: заразиться можешь.
— Н?тъ, н?тъ, оставь… Спи, не безпокойся.
Она с?ла около кровати и, не спуская глазъ, гляд?ла на его лицо съ р?денькой, рыжеватой бородкой, на длинные р?дкіе волосы на подушк?, на его руку съ тонкими пальцами и коротко остриженными ногтями. Ни одна мысль не шла ей въ голову, она только гляд?ла и всей душой своей, всей силой воскресшей н?жности къ сыну ушла въ это созерцаніе. Она не могла бы сказать, сколько времени прошло съ т?хъ поръ, какъ она вошла къ сыну: можетъ быть часъ, можетъ быть ц?лый день.
— Мама! — позвалъ его голось, и она опять увидала его кроткіе, задумчивые глаза. — Помнишь ли, я говорилъ теб? о своемъ счасть?? За что… столько? Я огорчилъ тебя… обид?лъ… Ты простила, пришла… любишь меня. За что?
— Глупый! глупый!..
— Хорошо такъ и умирать.
Татьяна Алекс?евна заплакала.
— Н?тъ, Тусикъ, н?тъ! живи! Ты будешь жить!
Онъ слишкомъ усталъ отъ своей длинной р?чи.
— Пожалуйста, — едва разобрала Татьяна Алекс?евна, — пожалуйста, не плачь.
Докторъ вошелъ опять, взглянулъ на больного и сказалъ Татьян? Алекс?евн?, что ей бы лучше уйти. Она покорно встала, но Платонъ услыхалъ шорохъ ея платья и зашевелилъ губами.
— Что? — спросила она, наклоняясь къ нему.
— Руку! — сказалъ онъ одн?ми губами.
Она, плача, вложила свою руку въ его; онъ поднялъ ее съ трудомъ и приложилъ къ губамъ.
— Прощай! — сказалъ онъ такъ, что она не слыхала, а только почувствовала это слово на своей рук?.
Ц?лый порывъ отчаянія всколыхнулъ ея душу. Она бросилась на кол?ни и, ц?луя безъ разбора руку больного, простыню, край од?яла, повторяла только одно:
— Тусикъ мой! Тусикъ, Тусикъ!
И это нел?пое имя выражало въ ея устахъ. такую бездну любви и горя, такъ много сливалось въ немъ см?шного и трогательнаго, что изъ подъ спущенныхъ р?сницъ Платона скатилась слеза, а на губахъ мелькнула слабая улыбка.
Всю ночь слушала Ольга, какъ молилась, рыдала и билась головой о полъ ея мать. Не чувствуя въ себ? силы совладать съ охватившей ее жутью, она уб?жала въ кухню къ Матрен? и, съежившись отъ страха и холода, прижалась въ углу на жесткой подстилк?. Матрена вскочила.
— Слушай, слушай, — сказала Ольга и указала рукой по направленію спальни матери.
