несоответствие между опытом и знанием, структуру, которая может объяснить построение эмпирически обоснованных порождающих грамматик при заданных ограничениях времени и доступа к данным. В то же время эта постулируемая врожденная умственная структура не должна быть настолько содержательной и ограничивающей, чтобы исключить определенные известные языки». Врожденность структур, по мнению Н. Хомского, объясняет, в частности, тот факт, что владение языком в основном независимо от умственных способностей человека.
Конечно, врожденность языковых структур не означает полной «запрограммированности» человека: «Грамматика языка должна быть открыта ребенком на основании данных, предоставленных в его распоряжение… Язык „изобретается заново“ каждый раз, когда им овладевают». В результате «взаимодействия организма с его окружением» среди возможных структур отбираются те, которые составляют специфику того или иного конкретного языка. Отметим, что здесь единственный раз Н. Хомский как-то вспоминает о коллективном функционировании языка, которое сводится лишь к взаимодействию индивида с окружением. Концепция о коллективном характере языка в структурализме (свойственная, правда, европейскому структурализму более, чем американскому) сменилась у Н. Хомского рассмотрением компетенции как индивидуального явления; вопросы же функционирования языка в обществе, речевого взаимодействия, диалога и т. д., специально не рассматриваемые Н. Хомским, попадают в сферу употребления, находящуюся вне объекта порождающей грамматики. Если вспомнить терминологию книги «Марксизм и философия языка», Н. Хомский, возрождая идеи В. фон Гумбольдта, вернулся к «индивидуалистическому субъективизму».
Концепция о врожденности познавательных, в частности, языковых структур вызвала ожесточенные дискуссии у лингвистов, психологов, философов и многими не была принята. В то же время сам Н. Хомский подчеркивал, что исследование овладения ребенка языком (как и мыслительными структурами в целом) — дело будущего; в настоящее же время можно говорить лишь о самых общих принципах и схемах.
В книге говорится также о нерешенных общих вопросах психологии и лингвистики, в частности, об изучении биологических основ человеческого языка. Подводя итоги, Н. Хомский пишет: «Я старался обосновать мысль о том, что исследование языка вполне может, как и предполагалось традицией, предложить весьма благоприятную перспективу для изучения умственных процессов человека. Творческий аспект использования языка, будучи исследован с должной тщательностью и вниманием к фактам, показывает, что распространенные сейчас понятия привычки и обобщения как факторов, определяющих поведение или знание, являются совершенно неадекватными. Абстрактность языковой структуры подтверждает это заключение, и она, далее, наводит на мысль, что как в восприятии, так и в овладении знанием мышление играет активную роль в определении характера усваиваемого знания. Эмпирическое исследование языковых универсалий привело к формулированию весьма ограничивающих и, я думаю, довольно правдоподобных гипотез, касающихся возможного разнообразия человеческих языков, гипотез, которые являются вкладом в попытку разработать такую теорию усвоения знания, которая отводит должное место внутренней умственной деятельности. Мне кажется, что, следовательно, изучение языка должно занять центральное место в общей психологии». При этом однако слишком многое еще остается неясным. В частности, Н. Хомский вполне справедливо отмечал: «Исследование универсальной семантики, играющее, конечно, решающую роль в полном исследовании языковой структуры, лишь едва-едва продвинулось вперед со времени средневековья».
Концепция Н. Хомского развивается уже более тридцати лет и испытала множество изменений и модификаций; по-видимому, этот процесс далеко не завершен (при том, что научные интересы ученого далеко не исчерпываются лингвистикой: Н. Хомский известен также как социолог, отличающийся левыми взглядами). В частности, он постепенно вовсе отказался от занимавших первоначально очень большое место в концепции трансформационных правил. Также достаточно разнообразны идеи и методы сложившихся за три с лишним десятилетия школ и направлений внутри генеративной лингвистики. Тем не менее после так называемой «хомскианской революции» развитие лингвистики как в США, так и (хотя и в несколько меньшей степени) в других странах стало существенно иным по сравнению с предшествующим периодом.
В США работы генеративистского направления, перенявшие не только теоретические идеи, но и особенности формального аппарата Н. Хомского, уже ко второй половине 60-х гг. стали преобладающими. Подобного рода книги и статьи стали в довольно большом количестве появляться и в странах Западной Европы, в Японии и в ряде других стран; это в значительной степени привело к нивелировке различий между национальными школами языкознания (тем более что генеративистские работы очень часто пишутся на английском языке независимо от гражданства и родного языка того или иного автора). Такое положение дел во многом сохраняется до настоящего времени.
Однако влияние «хомскианской революции» оказалось еще более значительным и не сводится только к написанию работ в хомскианском духе. Пример — развитие лингвистики в нашей стране. В СССР в силу ряда причин не получили распространения исследования, выполненные непосредственно в рамках модели Н. Хомского. Однако в более широком смысле и здесь можно говорить о становлении генеративизма начиная с 60-х гг. Наиболее заметным ответвлением новой лингвистической парадигмы стала так называемая модель «смысл текст», разрабатывавшаяся в 60—70-е гг. И. А. Мельчуком и др. В этой модели вовсе не использовался хомскианекий формальный аппарат, трактовка многих проблем языка была совершенно независимой от Н. Хомского и других американских генеративистов, в значительном числе случаев создатели модели развивали традиции русской и советской лингвистики. И тем не менее общий подход был именно генеративистским, а не структуралистским.
В книге «Опыт теории лингвистических моделей смысл текст» (1974) И. А. Мельчук писал: «Язык рассматривается нами как определенное соответствие между смыслами и текстами… плюс некоторый механизм, „реализующий“ это соответствие в виде конкретной процедуры, т. е. выполняющий переход от смыслов к текстам и обратно». И далее: «Это соответствие между смыслами и текстами (вместе с механизмом, обеспечивающим процедуру перехода от смыслов к текстам и обратно) мы и предлагаем считать моделью языка и представлять себе в виде некоторого преобразователя „смысл текст“, закодированного в мозгу носителей».
Если структурализм, как правило, был сосредоточен на решении проблемы «Как устроен язык?», стремился рассматривать свой объект извне, ограничиваясь лишь анализом наблюдаемых фактов, пытался резко отграничить лингвистическую проблематику от нелингвистической, то генеративизм (в широком смысле этого термина) во многом вернулся на более высоком уровне к изучению временно оставленных на предыдущем этапе развития лингвистики проблем. Недаром Н. Хомский так подчеркивал сходство своих идей с идеями А. Арно, К. Лансло и В. фон Гумбольдта. В центр внимания была поставлена проблема «Как функционирует язык?», вновь стали разрабатываться вопросы связи языка и мышления, были реабилитированы интроспекция и языковая интуиция (на практике, впрочем, никогда не отбрасывавшаяся совсем), снова наука о языке стала осознанно антропоцентричной, усилилась тенденция к установлению связей между лингвистикой и смежными дисциплинами, в частности, психологией.
В ряде случаев генеративизм пересмотрел принципы, на которых основывалась не только структурная лингвистика, но и лингвистика более раннего времени. Уже говорилось о том, что с самого начала европейской лингвистической традиции и до структурализма включительно анализ преобладал над синтезом, языковеды в основном стояли на позиции слушающего, а не говорящего. Синтетический подход, идущий от смысла к тексту, получил развитие лишь у индийцев, прежде всего в грамматике Панини. Лишь в генеративной лингвистике такая задача была впервые за два с лишним тысячелетия четко поставлена. С этим определенным образом связано и построение грамматики в виде множества правил, применимых в определенном порядке. Так построена грамматика Панини и так же (явно без непосредственного влияния Панини) стали строиться грамматики Н. Хомского и его последователей. Наряду с привычным типом грамматики, которая выделяет из текста языковые единицы и классифицирует их, сложился новый вид грамматического описания, также имеющий параллели с индийской традицией. Например, в предисловии А. Е. Кибрика к грамматике арчинского языка (Дагестан) о таком описании сказано: «Динамическое описание является действующей моделью языка, которая устанавливает соответствие между смыслом и реально наблюдаемой формой высказывания (или между максимально приближенными к ним, заменяющими их искусственными объектами)».
Еще одна новая черта генеративизма по сравнению с предшествующими парадигмами состоит в
